Когда остальные проснулись, она была уже готова. Она тоже успела немного вздремнуть — и в эти минуты вялости и незащищенности прошлое вернулось и вновь тяжело навалилось на нее. Она села у стены, обхватив руками колени. В дальнем углу, скрючившись на полу, хрипел огненно-рыжий Трев. Мэри с холодным интересом изучила его лицо — нижняя часть вся в красных ошметках — и перевернула его, пристроив на угол незатопленного камина. Она ждала. Прошло много времени, прежде чем Шерон и Джок начали оживать на полу, со скрипом и приглушенными стонами расползаться в разные стороны, досадливо бормоча какие-то ругательства.
Потом полуголый Джок стоял посреди комнаты и тихо сопел.
— Бог ты мой. Трев опять нарвался, — бормотал он.
— Я сожалею, — начала Мэри, готовая объяснить, что такое она натворила и почему.
— Ты тут ни при чем, — Он подошел поближе. — Хрен ты моржовый, Трев. Сраный бухой беспредельщик. — Он опустился на колени. — Ешкин кот, да у него челюсть сломана, — повернувшись к Мэри, проговорил Джок обалдело.
— Мэри, вали-ка отсюда, — бесстрастно сказала сидевшая на полу Шерон, отсутствующе пялясь на нее.
Шерон ушла от нее. Шерон была на другой стороне.
Мэри открыла дверь. Не успела она привыкнуть к резавшему глаза свету, как вдруг почувствовала, что плечо ее крепко сжала чья-то тяжелая рука. Кто-то выволок ее на улицу, прижав спиной к своей груди. Мэри подумала (и это вполне естественно), что сейчас ее снова отымеют.
— Обычная проверка, дорогуша, — промолвил безразличный мужской голос, — Просто не рыпайся, и все будет в порядке. В два счета разберемся, что ты у нас за цаца, и все дела.
Чуть ослабив мертвую хватку, он подвел ее к черному автобусу, на крылья которого небрежно облокотились двое мужчин в усыпанной серебром синей форме. Дверь автобуса распахнулась и впустила ее внутрь.
— Она как раз собиралась улизнуть, сэр. Давай, ангел мой, залетай.
Мэри повиновалась. Двери снова закрылись. Она уселась на узкую скамейку и поправила волосы. Сквозь зарешеченные окна на нее струились потоки солнечного света.
Через несколько секунд Мэри пришла в себя и обнаружила, что она не одна. Сперва она почувствовала его дыхание и лишь потом заметила массивную фигуру, ссутулившуюся на скамеечке напротив. Ей пришлось прикрыть глаза от солнца, чтобы разглядеть его — отсвечивающий зеленоватым силуэт.
— Имя, — заговорил он.
— …Какое имя?
— Твое имя. Как тебя зовут?
— Мэри.
Он вздохнул.
— А как твое полное имя, Мэри?
— Мэри Агнец.
Мэри Агнец: звучит неплохо, порадовалась она.
— Звучит неплохо, — продолжил он, — по крайней мере, невинно. Мы ведь с тобой знакомы, правда? Я тебя знаю.
— Я вас раньше не видела, — ответила Мэри.
Последовала долгая пауза. Ее опять пронзил ледяной холод.
— И что же привело вас сюда, юная Мэри Агнец? Ведь вы не из этого круга, не так ли?
— Да, вряд ли.
— Тогда держись своего круга. Слушай. Если еще раз тебя поймаю, у тебя будут неприятности. Очень серьезные. Ясно? Давай живо отсюда, подобру-поздорову.
— Спасибо.
Он пинком распахнул дверь.
— Выпускай ее, Дейв, — приказал он. — Она не с ними.
Мэри заторопилась вдоль по улице, чувствуя колючий взгляд на своей напрягшейся спине. Повернув за угол, она прислонилась к стенке и прижала руку ко лбу. Самым странным в нем было его дыхание. Оно всколыхнуло ее самые первые воспоминания — пробуждение в той белой комнате два дня назад. Теперь она вспомнила. Когда она проснулась, она была не одна: кто-то спросил, как она себя чувствует, велел ей хорошо себя вести… Ну что ж, я буду стараться изо всех сил, сказала она себе и продолжила путь.
Было еще кое-что загадочное в его дыхании. У всех остальных оно было живым. У него — нет. Его дыхание источало могильный холод.
— Еще чайку, милая?
— Спасибо, с удовольствием, — отозвалась Мэри.
— Ну и как ты себя чувствуешь?
— Чудесно, просто чудесно. Все лучше и лучше.
— Приходишь в себя, да, милая?
— Ну, понемножку, — солгала Мэри.
— Это просто вопрос времени, — заботливо сказала миссис Ботэм, — только времени.
Сопровождаемая дружелюбным взглядом Мэри, миссис Ботэм проковыляла назад к своему неприкосновенному креслу, вжавшемуся в угол у камина с игрушечными язычками пламени. При описании эффектной подпрыгивающей походки миссис Ботэм определение «проковыляла» вряд ли уместно, отстраненно отметила Мэри: ее нелепые передвижения скорее напоминали прыжки заводной игрушки. Мэри списала это на то, что одна нога миссис Ботэм была примерно вдвое длиннее другой. На нормальной конечности красовался специальный удлинитель, похожий на черный брусок; однако даже это приспособление едва ли сокращало их чудовищное несоответствие. Ее длинная нога, будто стесняясь собственной чрезмерности, выгибалась наружу вызывающей сочувствие дугой. Мистер Ботэм — и Гэвин, конечно — упоминали о некоей неприятности, которая приключилась с ногой миссис Ботэм много лет назад. Нечто с мрачным названием появилось в ее жизни и изменило ее ногу до неузнаваемости. Никто так и не объяснил, как и почему это произошло.
— Я познакомилась с одной дамой в больнице, — рассказывала миссис Ботэм, заботливо склонив голову, — так вот, ее однажды ночью ударили по голове, и она говорила, что после этого почти ничегошеньки не помнила, представляешь, все позабыла.
— Да она, поди, была бухая в стельку, — заговорил Гэвин, который сидел рядом на кушетке, глазея, по своему обыкновению, в журнал, пестрящий изображениями глянцевых полуголых мужиков, — все они самостоятельно «построили» свои тела и все поднимали вокруг этого ужасную шумиху.
Миссис Ботэм резко повернулась к сыну.
— Она не была бухой, Гэвин! То есть пьяной, — уточнила она, поворачиваясь к Мэри и озаряя ее улыбкой. — У нее была амнезия. У нее из головы все напрочь улетучилось! Наутро она вообще никого не признавала, даже собственного мужа, который баюкал ее на руках. Ни даже собственных малюток, Мелани и Сью.
— Ма, да разве ж это амнезия? — не сдавался Гэвин.
Лицо миссис Ботэм, до этого, казалось, совсем готовое погрузиться в мирную меланхолическую полудрему, внезапно обострилось, стало напряженно-пристальным.
— …И что же это тогда, по-твоему? — поинтересовалась она.
— В народе это называют бодуном, — не отрываясь от журнала, ответил Гэвин.
— Почему ты так разговариваешь с собственной матерью, Гэвин? На каком основании? Пожалуйста, Гэвин, будь любезен, объясни.
Гэвин перевернул страницу своего журнала, и еще одна крохотная головенка засияла над телесным сооружением.
— Да потому что ты алкоголичка, ма, — объяснил он.
— А вот и нет, — подключился вдруг мистер Ботэм, который, как всегда, сидел за столом, радостно помалкивая. — Она бывшая алкоголичка.
— О нет, дорогой, — отозвалась миссис Ботэм, чье лицо опять до крайности оживилось, — вот тут ты не прав. Нет такого понятия, как бывшая алкоголичка…
— Просто алкоголичка.
— Да, просто алкоголичка.
— Просто алкоголичка, — хором провозгласила дружная семья.
— У той женщины все равно была амнезия! — обратилась миссис Ботэм к сыну, — А ты просто пидор.
— Точно, ма, — подтвердил Гэвин, перелистывая страницу.
— Видишь ли, Мэри, — вещала миссис Ботэм, — раз стал алкоголиком, это уже навсегда. Бог ты мой, если бы я только могла затащить Шерон к Анонимным алкоголикам! Но она туда так ни разу и не дошла. Каждый раз набиралась до ушей. Знаешь ли ты, Мэри, что настоящие алкаши, — тут она прикрыла глаза, — ничего не страшатся. Ничего на свете. Им все нипочем.
Не скрою, милая Мэри, я многое попробовала на своем веку. Метиловый спирт. Скипидар. Огуречный лосьон. Полный набор. Политуру номер семь. Всякие там средства для уничтожения сорняков и мытья посуды. Растворители. Да все на свете. Дезинфицирующие жидкости. Микстуру от кашля. Спрей для носа. Аэрозоль для мытья окон. Глазные капли. Всего наглоталась. Видишь ли, Мэри, это происходило еще до того, как я поняла высшую ценность воздержания. Теперь я просто боготворю свое воздержание. Ты хоть раз смотрела в толковом словаре, что значит воздержание? А, Мэри? Смотрела? Штука в том, что это не только отказ от алкоголя. Воздержание означает еще и честность, спокойствие, умиротворение, умеренность, смирение, разумность, достоинство, сдержанность, скромность, целомудрие, честность…
Мэри устроилась поудобнее. Полчаса назад миссис Ботэм уже объяснила ей природу и смысл воздержания, но сейчас она уже так набралась, что то ли забыла об этом, то ли просто не придавала этому значения. А Мэри ничего не имела против. Она сфокусировала свой взгляд на онемевшем потерянном лице дамы, снова и снова обнаруживая в нем отражение Шерон, и применила уловку, которой в совершенстве овладела за последние дни. Когда миссис Ботэм заводит с тобой беседу, просто смотри в ее сторону, особо не прислушиваясь к тому, что она лопочет. А миссис Ботэм было все равно. Пока ее никто не трогал и она могла свободно распространяться на любимые темы, ее больше ничто не заботило. Собеседник не имел никакого значения: ведь смысл был в том, чтобы говорить. Кроме того, миссис Ботэм любила делать всякого рода признания. Она без устали признавалась Мэри, что с ней чудесно поболтать. Еще она говорила, что это как раз то, в чем она так нуждалась, — живая душа, с которой можно перекинуться парой словечек.
