Животной теплотой своего тела она согревает телефон. Сейчас от нее одной зависит, жить этому миру или не жить. Какова ответственность! И так будет непреложно, пока в ней сохраняется эта чудотворная способность ждать. Тысячу лет. Миллион лет. Вечность.
Звонок.
Женщина с телефоном. Да!.. (Задохнувшись .) Да?! да?! (Медленно кладет трубку.) Я тебя поздравляю... я тебя... я... поздравляю... поздравляю... (Обхватив голову, стоит неподвижно.)
Резко развернувшись, бросается в сторону, — видно, ей сейчас позарез нужно движение, — наталкивается на дверь с цифрой “3”. Поворот, рывок, пять шагов — окно с решеткою жалюзи.
А коридор-то не так и длинен, как это казалось.. Дверь — окно... Окно — дверь... Постоять у стены... Дверь, окно... Звонков нет. Замирает у столика с телефоном. Снова полная покорность силе, управляющей орлом, решкой, рождением, небытием, миром, войной.
Простая готовность ждать вечно. А звонков так и нет.
Может, вечность уже наступила.
Распадение двуспинной рыбы. Брезгливое отчуждение половины от половины. Женщина (женщина с любовником, или Она): длинное восковое тело, скорбная свеча. Мужчина (любовник женщины с любовником, или Он): упитанный, но какой-то очень уж голый. Может, оттого, что не у себя дома. Тот же голубоватый свет из окна. Как грубо наложенный грим, он мертвит.
Не. Thank G od... looks like it stopped... How can you live like this?
Он. Слава Богу... кажется, это закончилось... Как ты можешь так жить?
Молчание.
Не. Is it often like that?
Он. И часто у вас так?
Гадливым движением кошки женщина перекатывается на другой бок. Теперь она надежно отгорожена от партнера своей длинной, костлявой, вхолостую блудливой спиной. Закинув за голову руки, такие же длинные, как волосы, она в мире одна.
Холодно.
Она подтягивает колени, прячет лицо в свои руки. Коль ты один, будь эмбрионом, грейся скудостью своего тепла, ври себе напропалую, что нежишься в раю материнского чрева. Река времени течет в океан, где нет причин врать. Скорее бы, что ли. А пока ври себе, снова ври, что там, как до часа рождения, тебя ожидает отдых, защита, а возможно, отрада.
Она протягивает длинную свою руку к торшеру, щелкает выключателем. Резкий — оголенный и оголяющий — свет.
She (with the Slavic accent). Not very much. Every other month, more or less.
Она (со славянским акцентом). He очень. Примерно раз в пару месяцев.
Не. So, they fight, right? And every time — it’s over! Forever, right? And then, in the middle of the night passion suddenly comes back... I understand that, I’ve been through things like that!..
Он. Короче, они ссорятся, так? И каждый раз — все кончено! Навсегда, так? А потом, в середине ночи, страсть вдруг возвращается... Я понимаю это, я проходил через такие же вещи!..
Пауза.
Пафос, сопровождаемый жестикуляцией, имитирующий involvement и нацеленный единственно на возобновление intercourse, оказался растрачен напрасно. Точней сказать, результат получился даже обратный: многозначительность жестов оратора в сочетании с его багровыми, откровенно размякшими органами мужской самобытности, производит карикатурный эффект (не оцененный партнершей, по-прежнему отгороженной спиной).
Нe. No? Am I wrong? Maybe there’s more than one, a dozen competitors? Is she pretty? You are poor thing, it is hard to relax with such neighbours...
Он. Нет? Я не прав? Может, там не один, а дюжина соперников? Она хорошенькая? Бедная ты, трудно расслабиться с такими соседями...
Shе (ironically smiling). Не is the only one. But he costs a dozen of ones.
Она (усмехаясь). Он единственный. Но стоит дюжины.
Не. Oh, I see.
Он. О, я понимаю.
Shе. It’s her birthday today.
Она. Сегодня ее день рождения.
He. I see.
Он. Понимаю.
She (talking to herself). It’s not from New York. It’s from long distance.
Она (себе). Это не из Нью-Йорка. Это издалека.
He. I see. Well, shall we try again?
Он. Понимаю. Ну, попробуем еще раз?
Звонит телефон.
Женщина, ждавшая звонка, вылетает из проема, который ведет, наверное, в кухню. В руках у нее бутылка от шампанского, куда она почти не успела налить воды. В бутылке, золотым веером, сияет Paradisian Bird. Слышен шум открытого водопроводного крана. Громыхнув по железу, женщина ставит бутылку на столик, срывает трубку.
Женщина с телефоном (быстро). А ты... а... а... (Видно, перебили. Вешает трубку.)
Секунда оцепенения. Затем: быстро переставляет цветок со стола на пол, за стул. Хищно хватает сумочку, — рывком распахнув, вытряхивает содержимое. Дребезжа, катятся по столу и летят на пол патрончики губной помады, макияжные карандаши, монеты...
Ладонь, быстро хлопая по столу, ищет какой-то предмет. Тщетно. Сумочка вытряхивается вторично. Ничего, кроме табачных крошек...
Close up: пальцы рвут бумажную коробочку, — мелькнув, — доли секунды — видна этикетка: женский глаз “BEFORE”, женский глаз “AFTER”. Выпадает пузырек с жидкостью для подтяжки морщин... Пальцы, схватив черный карандаш, коряво и быстро пишут на изнанке клочка:
1. Как твой гайморит?
2. Что с деньгами?
3. Получил ли мое письмо от 21 дек.? (И т. п.)
Звонок телефона застает кисть за составлением этого очень конкретного, но одновременно словно бы не рассчитанного на реальный ответ (и, по сути своей, бесконечного) списка...
Любовники.
Не. I can’t deal with this! I need to relax... Maybe some other time?
Он. Я так не могу! Мне нужно расслабиться... Может, как-нибудь в другой раз?
Неловкая пауза.
Не. Why does she keep hanging up? nerves?
Он. Почему она постоянно трубку вешает? нервы?
Shе. She has no money. He has no money as well.
Она. У нее нет денег. У него тоже.
Не. I see.
Он. Понимаю.
She. They have not at all.
Она. У них совсем денег нет.
Пауза.
Женщина, свесив ноги с постели, садится спиной к мужчине. Закуривает.
Взаимное молчание. Визг тормозов за окном... Снова тихо. Теперь заметно, что звонков нет. Довольно долго их уже нет...
Обостренное беззвучие. Жесткое. Голое.
She. We have a war on our Kavkas, did you hear?
Она. У нас война на Кавказе, ты слышал?
Не. Where?
Он. Где?
She. On Kavkas...
Она. На Кавказе...
Не. Kafka’s? What’s Kafka’s?
Он. Кафка’с? Что это — Кафка’с?
She. On the Cau-casus!.. Is it clear? Black sea! Mountains! Oh, what’s the difference... There is always chaos somewhere in my the so-called “motherland”: a war, a plague, starvation, revolution... What’s the difference...
Она. На Кав-казе! Понятно? Черное море! Горы! Ох, какая разница... Там всегда где-нибудь хаос, на моей так называемой “родине”: война, чума, голод, революция... Какая разница...
Ждущая звонка стоит в коридоре, лицом к стене. На первый взгляд можно решить, что она внимательно что-то разглядывает... Например, этот маленький участок, прямо перед глазами, — там, где на месте содранного клочка обоев образовался смутный, но несомненный географический рельеф. Она машинально обводит пальцем его границы... Легко касаясь, трогает там и сям это темное, сложной формы, уже замасленное пятно... По всему видно, что стоит она долго.
Одновременно мы слышим диалог любовников — отчетливо-близко, на первом плане, — как если бы они физически присутствовали в этой сцене. Скорее всего, так и есть: реальны именно их голоса... А та, которая ждет? По-видимому, она есть просто предмет разговора. (Стоящий сейчас пред их “мысленным взором”.)
She. ...So he had to go to the war. It’s a male thing, you know. She sent him to Israel... Where ese? He lives there in some adaptation camp...
Она. ...Так что он должен был пойти на эту войну. Ясно, мужское дело. Она отправила его в Израиль... Куда же еще? Он живет там в каком-то адаптационном лагере...
Стена. Ее участок с пятном географических очертаний. Профиль женщины. Пальцы, гладящие пятно. Ее взгляд сквозь и вовне, вмиг облетающий Землю, возвращенный вовнутрь. Извлекший запретную зоркость из линзы слезы. Снова пронзающий стену. Стена — это что? Механическая разгородка пространства? Предел возможностей? Подпорка слабому телу, чтоб было, к чему приткнуться, когда земля летит из-под ног ? Защита робкому глазу, гибнущему от ужаса при всяком необжитом разворачивании пространства? А может, это просто Стена Плача. Ничего себе “просто”! Написал записочку в канцелярию Г. Бога, теперь жди ответа... Или звонка...
Shе. “Promised Land”! Israel is n ot a piece of cake, even after Russia.
Она. “Земля Обетованная”! Израиль — это не кусок торта даже после России.
He. I see. Out of the frying pan into the fire.
Он. Понимаю. С раскаленной сковородки прямо в огонь.
Shе . From the fire into the fire. And she herself comes here. She thinks — the first opportunity she’ll get him out of there. That’s her plan...
Она. Из огня в огонь. А сама приезжает сюда. Думает, при первой же возможности она его оттуда заберет. Такой у нее план...
...А пятно на стене — это, конечно, Мертвое море... Как отчетливы его очертания! Миллиарды существ безгласно, слезами, возвращают Земле ее влагу, безгласно уходят... Солнце, отданное в рабство времени, выпаривает плазму водицы, выжигает случайное... Остается лишь этот горчайший концентрат земных эпизодов, самый экстракт их сути, — голый, ярко-синий кристаллический яд, насыщающий плоть вод и небес... Химически чистые слезы, лишенные даже мельчайшей взвеси иллюзий, — вот что такое Мертвое море... Какие уж там “тектонические разломы земной коры”!
