— Скоро отправимся, — офицер снова взглянул на карманные часы, висевшие у него на цепочке. — Сейчас должен пройти еще один. Поэтому труп надо выбросить, когда подъедем к ближайшему населенному пункту. Там подберут.
Он сказал это, обращаясь к матери, будто забыл про старшего по вагону Патрикеева, стоявшего рядом. Игорь Андреевич заметил, как все прислушивались к их разговору.
— Кто ж так делает? — сказала мать. — Ее надо закопать, а не выбрасывать, как дохлую собаку.
— На этот счет у меня есть инструкция, — он смотрел ей в глаза. — Знаете, сколько сейчас в поездах умирает беженцев и эвакуированных? Следующий разъезд мы должны успеть проскочить до новых встречных эшелонов. Иначе я пойду под трибунал, — добавил он.
— Да не слушайте вы ее, товарищ лейтенант! — будто очнувшись, вставил Патрикеев. — Эта дамочка сама привела покойницу! И еще без документов.
— Покойниц не приводят, а притаскивают, — насмешливо ответила мать, но окружающие дружно поддержали вагонное начальство.
— Война, милая!
— Умная больно. Тут живых с поездов сбрасывают, а она мертвую пожалела!
— Вот пусть она ее и хоронит! Сама эту бабку к нам посадила, теперь пускай высаживается и закапывает.
— Только пусть сначала свой документ покажет!
— Мы больше говорим, — резко сказала мать, окаменев лицом. — Давно бы похоронили.
Лейтенант поднял руку, чтобы предупредить разрастание спора.
— Вы знаете погибшую? Кто знает?
— Никто, — покачала головой мать. — При ней не было вещей и документов. Говорила, что все сгорело вместе с ее домом.
— Тогда ваши документы! — по-прежнему глядя на нее в упор, он протянул к ней руку.
— Пожалуйста… — она достала свои бумаги из своей сумочки. — Только зря время теряем.
— Так. Драгунова Лариса Михайловна. Инженер-технолог литейного производства. Направляется на завод номер… А это ваш сын, Игорь Андреевич Драгунов?
— Да.
— А муж…
— Он на фронте, — она протянула руку за своими бумагами.
— Все верно… — кивнул лейтенант, не торопясь возвращать документы. Поэтому назначаю вас старшей по вагону.
Окружающие замерли, поджав губы и переводя взгляды с матери на лейтенанта и обратно. Тот снова озабоченно взглянул на часы.
— Волин, там третьего эшелона не видно? — спросил лейтенант Грохолин, обернувшись к красноармейцам.
— Вроде нет, товарищ лейтенант… — ответил пожилой красноармеец. — Надо бы старушку закопать. Может, успеем.
— Там впереди воронка, — кивнул в сторону насыпи Грохолин. — Лопаты у кого есть?
Двое мужчин спрыгнули на пути, у одного был топор, у другого мотыга. Остальные молча смотрели, как бойцы несли завернутое в обгоревшее одеяло тело старухи. Мимо пронесся новый состав с теплушками.
Паровоз дал длинный гудок, колеса с лязгом провернулись, все покачнулись, ухватились друг за друга или за двери, когда поезд медленно двинулся с места.
— Меня зовут Аркадий, — негромко сказал лейтенант матери, идя рядом с поездом, набиравшим ход. — Я в первом вагоне. Приходите на следующей остановке. Я собираю всех старших.
Мать не ответила. Он спрыгнул с насыпи к воронке с трупом. Его спешно забрасывали землей.
Игорь смотрел в проем двери между чьих-то ног, гадая, успеют ли красноармейцы догнать последний вагон. Он чувствовал влажный холодный ветер в лицо. Мать потянула его за руку обратно в вагон, и он прижался лицом к ее старому пальто, почувствовав запах впитавшейся гари.
— Успели… Что молодым-то поезд догнать.
И все молча разбрелись в поисках своего скарба, ни на кого не глядя.
— Как же теперь нам без печки-то? — спросила рядом женщина, обращаясь к матери. — Ты б сказала своему лейтенанту. Хоть бы еще одну поставили. Иль эту исправили. Померзнем ведь, пока до Урала этого доедем.
Марина позвонила снова через три дня.
— Папа, здравствуй, я звоню из Шереметьева. Вы что-нибудь решили?
— Здравствуй, Мариша… Подожди, сегодня какое число… — Он взглянул на дату в лежащей перед ним газете. — У вас же еще четыре дня?
— Так получилось. Ты не ответил.
— Ты о чем?
— Прекрасно знаешь, о чем! — раздраженно сказала Марина.
Полина вошла в кабинет и вопросительно взглянула на мужа.
— С кем ты разговариваешь? Это Марина?
— Приедешь домой, поговорим, — ответил Игорь Андреевич.
Она хмыкнула, затем что-то недовольно и неразборчиво проговорила в сторону, должно быть, своему Олегу, и сразу послышались короткие гудки. Игорь Андреевич положил трубку и посмотрел на жену.
— Ты даже не спросил, как она себя чувствует, — сказала жена.
— Она не спросила, как чувствуешь себя ты, — ответил он.
— Это Марина была там в жару, со змеями и скорпионами, а не я! — не выдержала Полина и всхлипнула, отвернувшись.
— Успокойся, — он привлек жену к себе, — ты же знаешь ее. Сейчас приедет, и мы все узнаем.
— Ладно, — Полина махнула рукой. — Она не говорила, Олег тоже приедет?
Марина приехала одна — загорелая, исхудавшая, с темными кругами под глазами. Когда Игорь Андреевич открыл дверь, он увидел ее отсутствующий взгляд исподлобья, но через мгновение она посветлела лицом, кинулась на шею, расцеловала.
Влетев в комнату, вытряхнула на журнальный столик ворох тунисских сувениров и фотографий, после чего отправилась в ванную, отмахиваясь от вопросов.
— Потом, все потом…
На цветных фотографиях Марина чаще была одна. А если Олег и появлялся, то создавалось впечатление, будто он случайно попал в кадр. Вот Марина на пляже в тонюсеньком символическом купальнике, на заднем плане сгрудились глазеющие аборигены. Вот она в белой одежде арабской женщины на фоне древних развалин, потом на восточном рынке или на верблюде в пустыне…
— Похоже, у нее с Олегом тоже не заладилось? — вполголоса спросила Полина.
Игорь Андреевич не успел ответить, услышав, как сзади, неслышно ступая, вошла дочь.
— О чем секретничаете? — спросила Марина. — Мои бедные косточки перемываете?
Она блаженно опустилась в свое любимое кресло, запрокинула назад голову, положила ногу на ногу, затем пригладила мокрые волосы, и эти ее движения были как всегда настолько непринужденными, без малейшего намека на кокетство, что они невольно залюбовались дочерью.
— Я очень изменилась? — посмотрела на себя в темное стекло стоявшей напротив стенки. — По-моему, стала еще страшней.
— Похудела, — вздохнула Полина.
Все та же история. Зеркало или фотография передают лишь статику. А у матери и Марины завораживает динамика, заметная со стороны.
В эвакуации он с матерью два раза в неделю ходил в баню, когда там был женский день. Хотя принято было ходить один раз, по субботам. Он запомнил, как мать разглядывали, перешептываясь, дебелые женщины. Она была исхудавшей, с выступающими ключицами, ребрами, с узким мальчишеским тазом. И он как-то услышал в раздевалке, как некоторые из них удивлялись: что в ней особенного, ни тела, ни женственности, но мужчины только о ней и говорят?
Никакая фотография не могла передать ее манеру, — полного отсутствия старания кому-то, кроме себя, понравиться. При этом все удивлялись, как матери удается всегда выглядеть собранной и аккуратной. Мало кто знал, что она допоздна штопала и стирала свои старые платья и чулки.
Когда она ночью гладила старым чугунным утюгом, взятым с собой в эвакуацию, он в темноте наблюдал, как выглядывают из овальных окошек светящиеся угольки.
— Спасибо… — сказала Марина, недовольно скривившись. — Лучше скажите, вы мне поможете вернуть долг?
— Сначала ответь, откуда у тебя долги? — Полина спросила это с отчаянием в голосе. — Когда ты вернулась из Италии, у тебя было столько денег!
Марина только кивала, подняв глаза к потолку.
— Все? Мамочка, родная, счетчик стучит, понимаешь? Вы не слышите, потому что не вам отдавать! А я там очень хорошо слышала. Особенно по ночам.
— Сколько? — спросил Игорь Андреевич.
— Много… — Она махнула рукой.
Она достала из кармана пачку сигарет, зажигалку и закурила.
— Сейчас же прекрати, — строго сказала Полина. — Ты же знаешь, отцу с его сердцем вредно…
Марина кивнула, потушила сигарету, потянулась в кресле.
— А почему не приехал Олег? — перебила Полина. — Вы поссорились?
— Ему нужно было срочно заехать в театр… — досадливо ответила Марина.
— Он уже нашел работу? — поинтересовалась Полина.
— Мамочка, вы мне что-нибудь скажете или вас лучше не спрашивать?
— Сколько? — повторил вопрос Игорь Андреевич.
— Если ты о ваших сбережениях, то их не хватит.
— Где мы тогда возьмем денег? — спросила Полина, растерянно взглянув на мужа. И он снова никак не отреагировал.
