Вдруг между ив сверкнули миллионы золотых игл, большая стая чаек с криками поднялась над вершинами деревьев; издали донесся ленивый, чуть дребезжащий гудок. Разжав руки, малютка легко спрыгнула на песок.
— Айда купаться!
36
Пляж, поросший кое-где камышом, тянулся метров на сто; заросли кустарников и деревья обступали его с трех сторон; противоположный берег, круто встающий из воды, был едва виден. Так что этот пляж представлялся укромным диким уголком…
На середине песчаной полосы танцовщица сбрасывает красное платье и, оставшись в светлых трусиках и лифе, высокая, загорелая, покачивая тяжелой грудью, бежит к реке.
Плещась неподалеку от берега, она кричала:
— Ну, что ж ты? Иди, иди сюда!..
И, только лишь я зашел в воду, как ко мне подплыли.
— Оп-ля…
С замечательной ловкостью подтянувшись на моем мизинце, девушка одновременно согнула ноги и, словно выстрелив ими вперед, перекувырнулась в воздухе, почти без брызг войдя вниз головой в воду… Проделав это упражнение несколько раз, она, с доверчивыми сияющими глазами, глубоко дыша, подплыла ко мне, вновь ухватилась за мизинец.
— Как, неплохо у меня получается? Представь, я гимнастикой занималась… А эти выступления в варьете — так, эпизод в биографии. А ты что думал? Между прочим, я в институте учусь! Знаешь в каком?.. Спорим, не догадаешься? В пе-да-го-ги-чес-ком! Это у нас в городе мода такая: у кого бабки или лохматая рука, те на юрфак или в финансово-экономический прут, ну а всем остальным прямая дорога в пед… Мои старики, понимаешь, из потомственных пролетариев. Папочка, напрягая волю, пьет, а маман всю жизнь на трех работах вкалывала, тянула меня и четырех моих старших сестер. Сестренки замуж повыходили, а я поступила на учителя физкультуры. Недавно практика в школе была. Знаешь, после двух недель, проведенных там, мне захотелось принести в спортзал топор…
Отпустив мой мизинец, рассказчица скрывается под водой. Довольно долго ее не видно. Наконец, вынырнув метров за двадцать в стороне, она, красиво выбрасывая перед собой руки, быстро возвращается назад.
— Вообще-то мне давно хотелось заиметь такого парня… Ведь от всяких деятелей — никакого прохода! Да вот взять хотя бы сегодня. Вася Север заявился в гримерку, выставил Серегу, партнера моего, международного лауреата, между прочим, давай мне вкручивать на тему: «Баксы — главное в жизни студентки». Я слушаю, не перебиваю. Неудобно, понимаешь, перебивать человека, у которого бриллиантовая челюсть… Ну а он вдруг рукам начни волю давать. Не успела опомниться, как лежу на спине, а этот хряк засовывает мне в рот свой язык! Я как вырвусь, как закричу: «Тпру!.. Стой!» А он: «Тпру?.. Что это еще за слово такое?!»
Малютка с головой окунается в воду и выныривает:
— Обиделся. Милый, — взглянув на меня нежно и светло, тоненьким голоском спросила она, — ты не мог бы, ну… немножко, свернуть Васе шею? Мальчишки, которые бегают за мной с первого класса, все клянутся мне в любви до гроба! Я им говорю: «Ребята, слабо проколоть колеса у тачки Севера?!» — «Ты чё, мать, Север из-под земли достанет!» Трусишки. А меня он знаешь как достал! «Не беспокойся, Тая (меня Таей зовут), ты будешь моею». И дверь мою бритвой резал, и по телефону каждый вечер звонит. Тот еще кавалер! Только ничего ему от меня не обломится… Придумала! Знаешь, что мы с тобой сделаем? Обольем его бензином и подожжем! Поглядим, как он будет прыгать и орать!
Я с восхищением взглянул на Таю, лицо которой было озарено мечтательной улыбкой.
— Ну, что уставился?.. Нравлюсь?
Я лишь глубоко вздохнул. Девушка засмеялась и, подняв руку, брызнула водой с пальцев мне в глаза. На мгновенье я ослеп, затем, в отблесках резких солнечных вспышек, передо мной прорезалась выходящая из реки богиня с облепленным мокрыми волосами лицом…
— Танчик! Эге-ге-гей!..
Я вздрогнул, услыхав свое имя, и, вытолкнув перед собой медленно текущие воды, вышел вслед за Таей на берег.
37
В фонтанчиках брызг, красавица улепетывает от меня по мелководью. Утробно порыкивая, трушу за ней. «Все желания Таи, — думаю я, — конечно, исполнятся. Шины у тачки будут проколоты — ближайшим фонарным столбом. Вася Север ярко вспыхнет и попытается вырваться из пламени, применив двухударный кроль, — возможно, он будет первым, кому это удастся»…
Шорох слева. Краем глаза замечаю шевеление у подножия деревьев. Остановившись, вглядываюсь в заросли, но не видно ничего, кроме извивающихся сонных ветвей, сквозь которые летит пух…
— Танчик!
Оборачиваюсь.
Помахав рукой, Тая скрывается в прибрежных зарослях на том конце пляжа. Спешу за ней по следам, которые, слизываемые водой, т а ю т; и вот протоптанная в траве тропинка, ныряющая в кусты. Зацепившись бретелькой за ветку, над нею реет насквозь просвеченный солнцем бюстгальтер.
Змеящаяся тропа выводит меня из хлещущих наотмашь тальниковых: зарослей к камышам, на фоне которых плывет сорванная, по-видимому, ветром паутинка — она оседает на желтые камышовые стебли, соскальзывает с них, превращаясь в кружева трусиков… Я знаю, как это называется — стриптиз. О нем столько толковали заряжающий и радист…
С колотящимся сердцем вхожу в камыши. Шелестя, расступаются передо мной сухие похрустывающие былинки.
— Сюда, — вплетается в шелест девичий шепот. — Смелей…
Но, может быть, это шум ветра? Остановившись, прислушиваюсь. Тотчас в тишине у меня за спиной тревожно вскрикивает чайка. Потрескивают, выпрямляясь, камыши. Небо безмятежно и чисто. Напряженно вглядываюсь в окружающие джунгли и наконец начинаю различать зыбкий, проступающий сквозь завесу золотистых стеблей, силуэт. Он кажется таким неземным и бесплотным… Но девичий смех, отнесенный ветром и потому прозвучавший приглушенно, развеивает мои сомнения. Спешу вперед, и вот уже почти явственно видно Таино тело, розовеющее сквозь волнующиеся тростники…
38
Я выхожу из камышей. Предвечернее зарево стоит у края покрытой желтыми цветочками зеленой поляны, из середины которой гремит гром. Пронзенный ослепительной молнией, прыгаю вперед, растаптываю длинную, извивающуюся, словно змея, пушку, не щадя облепивших ее муравьев-солдат… А окрестность сотрясается от непрерывного грохота. Из ближнего леса, песчаных бугров, штабелей торфа, стогов сена, камышей вырываются молнии, жаля меня; тучи песка поднимаются в воздух и сумерками опускаются на землю…
Под покровом этих сумерек кто-то могучий, подкравшись сверху, одну за другой швыряет в меня три украшенные длинными хвостами кометы — кувыркаясь, качусь по земле, срывая дерн, ломая деревья…
Когда огненный шквал наконец стихает, я смахиваю на банку тушенки, которую голодный открывал с помощью топора. С лязгом перевернувшись с головы на ноги, застываю на месте, покрытый грязью, клочьями дерна. За спиной у меня продолжают шлепать о берег речные волны. Передо мной все так же, как минуту назад, реет бюстгальтер — невозможный и призрачный здесь, в царстве голимой смерти.
Пыль, оседающая с небес, трансформируется в очертания вертолета. Он висит в воздухе, из стороны в сторону поводя длинным хвостом, я вижу даже скрючившихся внутри него двух в белых шлемофонах. Вертолет зорко всматривается в меня, конечно, готовый при малейшем моем движении пустить в ход все свое подсобное хозяйство… Но я не шевелюсь.
И тогда он начинает понемногу приближаться, не в силах, видать, совладать с охватившим его любопытством.
Вот изумленно округляются его глаза, увидевшие мои пробоины. От возбуждения вертолет даже слегка подпрыгивает в воздухе и поворачивается ко мне боком. Стальная дверца кабины приоткрывается, из-за нее высовывается носик одного из пилотов… Наверное, ему не терпится убедиться, что тот, кого он так удачно проатаковал, — уже не более чем падаль.
Мощная пружина громко щелкает, разлапистый стальной якорек, прочертив траекторию полета тросом лебедки, приваренной к моей груди, пригвождает любопытного к потолку кабины. Затем буднично зажужжала лебедка, накручивая обратно трос, и болтающаяся на конце его добыча клюнула носом — видать, якорь засел крепко…
Вертолет взмыл вверх. Но я держал — не отпускал. Он заметался из стороны в сторону, вверх-вниз… Постепенно подтягивая летающий гранатомет к себе, я краем глаза поглядывал за вторым пилотом; этот умник пытался дотянуться до кнопки, включающей кондиционер — должно быть, пилоту казалось, что пришла пора кое-кого проветрить… В какой-то момент этому неугомонному удается коснуться вожделенной кнопки. Но я отпрыгиваю в сторону, рванув трос так, что вертолет перекувырнулся в воздухе, и все предназначавшиеся мне прохладительные струи уходят в реку, небо, песок.
39
Я подтягивал его к себе, а он в упор поливал меня из крупнокалиберных пулеметов. Натянутый между нами трос блестел и плясал в воздухе, со свистом сбривая кусты…
