Ознакомительная версия.
В Нижнем Новгороде нас встретил мой давнишний товарищ Андрей. Позавтракав, мы отправились в Дивеево, вшестером – я с детьми, и Андрей со своей сожительницей (грубость слов – «сожитель» и «сожительница» – от презрения к таковой совместной жизни) и их совместным пятилетним сыном.
Я не был в Дивеево два года. Многажды увеличилось количество богомольцев, паломников и прихожан. Площадь перед Троицким собором превращена в благоухающий огромный цветник. У трапезной для паломников, получивших благословение, на улице под навесом устроены столы для всех страждущих. Невкусно, просто, но всякому нуждающемуся дадут поесть, дадут хлеб и чай. Любопытная картина. Устроившись за одним из дальних столов семья ела яйца с колбасой. И это в Успенский пост, и это в монастыре, и это в таком святом месте.
Православие толерантно. О чем я, еще совсем недавно, в 1996 году, и не подозревал, обвиняя православие во всем несущественном и несущем православию.
Но суеты и надрыва за два минувших года стало больше. От большого наплыва невоцерковленных людей. И, видимо, от самодовольного преуспевания. Открылся Преображенский собор, еще холодный, еще неуютный, но уже сильный.
По приезде первым делом мы встали в очередь к батюшке, к раке с его мощами в Троицком соборе, поклониться и приложиться, и покаяться. В первые же минуты, в первой же очереди к мощам Серафима Саровского я познакомился с монастырской местной послушницей. Она искала в очереди помощников для переноски продуктов. Я поначалу отказался, потом принял предложение. Она вытащила нас с Андреем из очереди, пообещав, что потом проведет нас к «батюшке».
Мы с Андреем пошли с ней. Семенящей гусыней. Послушница уже два года в монастыре. «Порой так трудно, что и сил нет. В миру тоже, конечно, свои трудности. И в монастыре свои трудности. Но все же в монастыре легче. Святее места нет. Нравится, конечно. Конечно».
Мы перенесли несколько мешков с продуктами из храма от стола подаяния в монастырский подвал, что под Троицким собором, почти под тем местом, где стоит рака. На полу среди овощей и разной снеди обычная глубокая плетеная корзина, из которой выглядывает бутылка с домашним вином, бутылка заткнута пробкой. Повеяло хорошестью.
После мы бестолково и суетно вслед нашей послушнице пошли без очереди к мощам. Послушница повела нас в обход очереди. Тут я и замешкался. Мне сделалось нехорошо от торопливости и от мысли, что к святому месту нас подводят как-то особо, будто бы мы заслужили какое-то особое к себе отношение. Бестолково, наспех прошли к раке, приложились торопливо.
В момент замешательства послушница наша разозлилась на нас. Тут же и осеклась своей злостью. Тут же и стала просить у нас прощения. Я не сразу, не тотчас понял, за что же. Наконец, до меня дошло. Она вывела нас из храма, часто повторяя: «Простите меня». Затем она вернулась и вынесла нам освященного масла.
Вот когда я вновь вспомнил слова монаха с длинными желтыми волосами, с которым я познакомился в Кеми, на подворье Соловецкого монастыря, по дороге на Соловки, о том, что «монахи наблюдают за своим мозгом».
Начался дождь, мы поехали к источнику Серафима в лесу, недалеко от места, где располагался скит Серафима, в котором он жил долгие годы отшельником. У источника огромное число паломников. Много красивых молодых женщин и вполне боеспособных мужчин во имя веры в чудо окунаются с головой в святую воду, которой наполнена лесная чаша.
Как рельефно прорисовывается молодая женская грудь под намокшей и, ставшей прозрачной, рубашкой. А также прелестные ягодицы и другие нежные округлости задницы и ног. Но нет грязного желания дотронуться, раздеть, обладать, схватить. Лишь легкое и не слишком настойчивое желание восхищаться красотой женского прекрасного тела. Нет ощущения обнаженного тела, хотя по кустам белели и кидались в глаза трепетные женские тела, а из воды выходили почти обнаженные женщины.
Подобное же, видимо, испытывали и десятки мужчин, пьющих и слегка матерящихся в светской жизни, а сейчас сгрудившихся вокруг лесной чаши со святой водой.
Здесь святое место. Здесь души спасают. Наверное, такое же трепетное отношение к прекрасному женскому телу появляется у умного священника во время крещения, когда женщину приходится раздевать. И радуется божественной красоте человека, замешанной на божественных дрожжах.
Сверху на купающихся падал отвесно дождь. И небесная вода становилась святой, падая в воду источника. Дождь не сильно, но настойчиво кидался в святую воду источника, как и люди вслед за чудом, в поисках чуда, обретая чудо, соединяя небо и землю.
Люди бросаются в воду без истерик, без скепсиса. Происходящее – уже часть их жизни. Вне этой части – жизни человеческой для них уже нет. Так формируется новая человеческая общность. И дети мои окунулись, и я, и Андрей с Ниной. Нет холода, есть лишь жар от купания.
Над святой чашей источника стоит маленькая часовенка с лампадками, воссоздающая келью Серафима.
Затем мы вернулись в монастырь. И вот тут я сильно заболел. У меня начались жесточайшие желудочные боли. Может быть, язва, или гастрит. Что называется, желудочные колики. Я с трудом стоял у мощей. Я молился о своем выздоровлении.
Ничего не помогало. Мне было невыносимо плохо. Я вышел, прогулялся. Вернулся. Плюнул на свое состояние, поскольку приехал сюда не только ради себя, а молиться за воинов русских.
И я начал молиться за воинов, которые отстаивают честь и достоинство России в Дагестане от нечисти. Помолился, корчась от боли. И затем вновь я просил Господа и батюшку помочь мне, дать мне здоровья.
Тяжелый год. Я постоянно болею. Никак не могу выйти из физического ступора. С начала года продолжается физическое недомогание.
Тут только я понял, что желудочная моя боль – это не болезнь. Это боязнь – истовая, неожиданная, сволочная, это – страх за себя, перед испытаниями. Этот страх – это удар в самое слабое место.
И боль стала утихать. Утихать после осознания собственной слабости.
Мы остались ночевать. Ночевали в частном доме, хозяева которого всей семьей приехали в Дивеево семь лет назад из Симферополя, из Крыма. А уехали потому, что русских из Крыма стали выживать татары, которые вернулись в Крым. Там в Крыму все свое продали, здесь купили полдома, из четырех комнат, с водой, газом, канализацией и маленьким садиком. В саду они вырастили за семь лет «маленький Крым». Привезли крымский виноград, крымские помидоры.
Таких приезжих из бывших советских республик в Дивеево уже много, может быть половина, они все сюда приехали из-за святости этого места.
Их согнала с места не нужда, а любовь к России, которую они потеряли, любовь к святым местам России.
«Приехали потому, что святее места нет. Святое место. Только потому и приехали в Дивеево. А куда еще ехать?».
Все комнаты в доме в иконах. Иконы повсюду. В большой комнате, где они спят, почти от пола до потолка.
«Вы к батюшке приехали?»
Только и спросил нас хозяин, когда мы договаривались о ночлеге.
Я не сразу понял, о ком он.
Для живущих в Дивеево, рядом с монастырем, Серафим – жив. Не просто жив, а среди них, с ними. Потому для них Серафим – «батюшка».
Для живущих в Дивеево Серафим жив, потому он – «батюшка», с маленькой буквы, как в обращении к живому священнику.
Дом, в котором мы спали, приютил еще и монаха, брата хозяйки. Его благословил настоятель Саранского монастыря на жизнь в миру. У него жена осталась в миру и дети, которые к нему порой приезжают. Но его благословил владыко на жизнь в Дивеево, не с семьей. Он ходит на службу, молится. Он беззубый и смиренный.
Перед сном подумалось о том, что «у монахов может быть смущение в виде гордыни – мысли о своей большей близости к Богу, и потому более сильной молитвенности, чем у мирян».
В доме очень хорошо спалось. Сегодня утром я встал совершенно отдохнувшим, с ясной головой. Хотя слегка проспал. Служба началась в 5.30, я лишь проснулся в 6 утра. Разбудил Аню и Асю, мы быстро умылись и отправились.
Троицкий храм битком. Пять священников исповедывали людей. Мы встали в одну очередь, потом следующую. Но я решил не исповедываться. Отошли к раке с мощами Серафима.
Я приложился к стеклу над черепом/главой. И на мгновение потерял сознание. Такой силы сила, восставшая от батюшки Серафима к Богу. Сила, возвеличенная и обретенная старцем Серафимом при жизни, и возвышающаяся в своей силе молитвами живых людей, припадающих к мощам. Канал был прорублен Серафимом для людей еще при его жизни. Напрямую дорога к Богу.
Из храма не хочется уходить. Я только по прошествии двух дней понял причину.
Защита! Абсолютная защищенность. В Троицком соборе, рядом с батюшкой чувствуешь себя защищенным. Потому что у мощей пролегает осевая линия Серафимовой небесной дороги.
Я стоял и молился обо всем, обо всех, за себя, за близких. Просил научить меня любви, стяжанию Духа Святого, дать мне представление о новой воле, новом уме, новой смелости, просил я Откровения.
Ознакомительная версия.
