Троим мужчинам пришлось приложить немало сил, чтобы вырвать сверток из ее рук. Странно, что эта женщина, выглядевшая такой слабой, с явными признаками малокровия и недоедания, оказала столь упорное сопротивление. Все же мы с ней справились. Она боролась молча, а лишившись свертка, открыла рот, словно от удивления, и из груди ее вырвался какой-то странный звук, похожий на хрип. Сторож спросил ее, где муж. Женщина сказала, что не знает. Сторож угрожающе занес руку. Она поклялась Кораном и всеми святыми Аллаха, что муж ушел и не сказал куда. Когда мы вышли из дома, сторож осведомился у меня, не следовало ли предупредить ее, чтобы муж, как вернется, явился в контору. Но я решил, что лучше дождаться приезда председателя совета из Александрии и посоветоваться с ним. Возле дома собралась толпа любопытствующих узнать, что в действительности произошло, и сторожу, чтобы пробить нам дорогу, пришлось раздать немало пинков. В больнице я не стал возобновлять раздачу, решив пообедать и отдохнуть. Но народ не расходился, и сразу же после обеда я был вынужден вновь приступить к делу. Впервые в жизни мне пришлось нарушить привычный распорядок дня. Вообще-то я обязательно должен поспать после обеда. Не успел я начать работу, как в кабинет ворвался феллах среднего роста и дрожащим от возбуждения голосом крикнул:
— Ты зачем забрал продукты из дома?
Стоявший рядом крестьянин прошептал мне на ухо, что это тот самый феллах. Я уже забыл и думать об этой истории, посчитав ее одной из нелепостей, обычных в том странном мире, в который забросила меня судьба. Когда-нибудь в будущем я собирался рассказать ее в качестве анекдота друзьям в своем родном городе. Я ничего не ответил крестьянину. Председатель совета еще не приехал, а именно он должен был разобраться в обстоятельствах дела. Крестьянин еще больше повысил тон:
— Ты почему не отвечаешь?
Среди присутствующих воцарилось молчание, поглощавшее, казалось, и те голоса, которые доносились из самых дальних рядов толпы. Положение было напряженным, надо было действовать решительно.
Тихо и спокойно я сказал ему:
— Я попрошу председателя, омду и начальника полицейского участка, чтобы они отнеслись к тебе снисходительно.
Не расслышав, он переспросил:
— Чего?
— То, что ты совершил, называется подлог и воровство, кража государственного имущества и посягательство на права других. Тебя следует судить, но я попрошу их быть снисходительными.
Все, что я говорил, не имело другой цели, кроме как разрядить обстановку. Но крестьянин сделал шаг ко мне, протянул руку и схватил меня за рубашку. Я не думал, что дело дойдет до прямого нападения. В страшном возбуждении он изрыгал потоки ругательств — подобного я никогда раньше не слышал. Он называл нас жуликами, говорил, что мы крадем то, что обязаны стеречь, что волкам доверили охранять ягнят, что он выведет нас на чистую воду.
— Клянусь Аллахом, я напьюсь вашей кровушки. Близок день. Сейчас я слаб перед тобой, но настанет день, который будет для тебя чернее ночи, скоро настанет, недолго ждать!
Я пришел в себя только на вилле. Рядом со мной находился врач из соседней деревни Никля аль-Инаб и служащие больницы. Врач написал отчет о случившемся. Все поздравляли меня с благополучным исходом. Я узнал, что феллаха они задержали и что машина «скорой помощи» послана в Александрию за председателем совета, чтобы он лично разобрался в этом опасном инциденте, впервые случившемся в египетской деревне. Мой коллега врач с грустью говорил о том, что мы учимся, прилагаем все старания, чтобы получить диплом, а потом оказываемся вот в такой ужасной обстановке. Губим лучшие годы жизни, и ради чего? Чтобы подвергнуться нападению со стороны этих полулюдей, не желающих признавать никаких рамок и никаких различий между собой и нами.
Приехал испуганный председатель. Он принял необходимые меры и отослал феллаха, о котором стало известно, что он вовсе не феллах, а сельскохозяйственный рабочий и не владеет ни киратом земли, в полицейский участок, в Тауфикийю. После этого председатель вернулся в Александрию, а я весь вечер просидел на балконе, чтобы успокоиться. Договорились, что раздачу продуктов мы завершим на следующее утро. Все прошло благополучно, о чем и был составлен соответствующий протокол, подписанный членами деревенского совета *.
* Автор просит прощения за то, что привел отчет врача полностью в ущерб художественной стороне повести. Но несмотря на длину отчета, врач многое в нем упустил, причем сделал это не по забывчивости, не потому, что слаб памятью, а преднамеренно. Все упущенное врачом будет восполнено на последующих страницах повести, но здесь необходимо отметить два момента. Во-первых, нападение сельскохозяйственного рабочего на врача превратилось в грандиозную битву, в ходе которой была растеряна половина продуктов. Завершение раздачи так и не состоялось. Было сказано, что вся помощь пропала и что украли ее жители деревни, которые, следовательно, получили-таки свою долю. Когда народ зашумел, ему обещали, что впредь при поступлении новых партий продовольствия такие ошибки повторяться не будут. Народ согласился ждать и успокоился. Во-вторых, в день раздачи группа деревенской молодежи из числа учащихся разыскивала председателя совета и, по обыкновению, не нашла. Тогда молодые люди встретились с врачом и заявили ему протест против установленного им порядка распределения помощи, указав, что такой порядок прямой и недвусмысленный призыв к увеличению рождаемости. Тем более что, по слухам, это лишь первая партия, а за ней последуют многие другие. Следовательно, действия врача идут вразрез с усилиями государства, направленными на ограничение рождаемости. Они предложили раздавать продукты бездетным или семьям, в которых меньше троих детей. Тем самым помощь превратилась бы в средство повышения уровня жизни. Врач возмутился и наорал на ребят — так он их называл, — велев им не мешаться не в свое дело. Всяческая задержка, вызванная изменением порядка, заявил он, нанесет вред интересам государства. А их приход не что иное, как злой умысел против него и председателя деревенского совета. Ничего плохого в принятом порядке раздачи нет. Они образованные, им легко ограничивать рождаемость, и ни в какой помощи они не нуждаются, они уже свое получили. Спор превратился в перепалку, которая закончилась тем, что молодые люди потребовали зафиксировать в протоколе факт их прихода, сделанные ими предложения и отказ врача. Врач с насмешкой ответил, что он отвечает лишь за научную и техническую сторону дела, а их требование относится к компетенции административных органов, и направил их в деревенский совет, где, как всегда, никого не оказалось. Таким образом, никаких добавлений к протоколу до сих пор не сделано.
Выслушайте, господин офицер!
Запишите, господин писарь!
Положив перед собой отчеты председателя деревенского совета и врача, офицер решил, что проблемы его кончились. Но он ошибся. Возникла новая проблема и еще более сложная. Она поставила офицера в такое затруднительное положение, что пришлось ему держать новый совет со своими закадычными друзьями, председателем и врачом, и ни один из них не мог подсказать выхода. Проблема заключалась в том, что офицер приехал в ад-Дахрийю утром в понедельник десятого июня, а кортеж президента Никсона должен был проследовать через Тауфикийю в среду, в полдень. Как начальник полицейского участка Тауфикийи, он нес ответственность за порядок и безопасность в районе с данного момента и вплоть до проезда кортежа. Правда, в таких случаях из других районов прибывают дополнительные силы полиции, но вся полнота ответственности остается на нем. В подобных сложных условиях он не имеет права просить об отпуске, как не может уведомить начальство о случае с ад-Дабишем и о следствии, которое по нему ведется.
— Что же делать?
Закадычные друзья в один голос ответили:
— Делать чудеса!
— К сожалению, я не фокусник, — засмеялся офицер.
Офицер был вынужден неоднократно приостанавливать следствие, садиться в «виллис» и ехать в Тауфикийю, а потом снова возвращаться и продолжать начатое. Эти перемещения, а также поспешность, с которой велось дело, вызвали удивление и недоуменные вопросы жителей деревни. У офицера было очень мало времени — понедельник и утро вторника. За двадцать четыре часа до проезда кортежа он обязан был быть в Тауфикийе. Люди не знали всей этой подоплеки, и единственное объяснение быстроты расследования видели в важности дела, в его политическом характере. Говорили, что офицер ездит в Тауфикийю, потому что там находится какое-то высокое начальство, контролирующее ход следствия, с которым он и согласовывает каждый шаг. Поспешность вызвана тем, что правительство заинтересовано в установлении местонахождения ад-Дабиша заблаговременно, до проезда президента Никсона.
