Адвокат Наталья Евлапова купила для Заремы новые сапоги.
Приходит Зарема с допроса и говорит. Идет суд над полковником Будановым, который чеченскую девушку изнасиловал и задушил, и ему дают десять лет. И адвокат сказала, что хорошо бы Зареме Мужахоевой написать письмо Владимиру Путину, что нельзя столько много давать Буданову. Я говорю: стоп! Что это за идея такая нелепая? Как это будет выглядеть? Кто этому поверит? Ты, чеченка, вдруг пишешь Путину, чтоб Буданова чуть ли не помиловали. Да тебя ж свои заплюют.
Или вот едет Зарема с адвокатом в Толстопальцево. Показывает оперативникам дом, показывает гараж, где что зарыто. Она все показала. Я спрашиваю: Зарема, ты протокол подписывала? Она: какой протокол? Стоп, подружка моя, они вообще составили бумагу о том, что ты все им сдала? Или завтра объявят, что раскрыли террористическую сеть по оперативным данным, как они любят говорить. Ты знаешь, сколько звезд они твоими руками похватают?
Она, оказывается, была влюблена в Хаттаба. Хотя что такое любовь у боевиков? Это вообще забавно. У Басаева, говорила Зарема, четыре жены уже взорвались. Он же их и пристроил. Для меня это не любовь, а для Заремы — любовь. А потом, когда ты год живешь среди боевиков… Она мне говорила: у нас, наши ваххабиты, чтоб изнасиловать кого-то — о чем ты говоришь?! Нам вера не позволяет. Никто никогда. Потом сказала: да, бывает. А для того, чтоб этого не было, надо иметь покровителя. Она говорила, что ей Басаев предлагал стать очередной женой. Но тут Зарема просчитала перспективу, и она Зарему не устроила. Потом она увидела Хаттаба. Говорит, что он был очень интересный. А по мне — так урод уродом.
* * *
Мужчин вокруг нее не осталось. Мужа убили, а его брат почему-то предпочел заниматься бизнесом, а не кровной местью. Зарема рассказывала, что ее муж перевозил какие-то товары, и застрелили его ингушские менты. Говорила, что хотели ограбить, но при этом давала понять: муж — боевик. Она мне говорит: ты не понимаешь, ты считаешь боевиками тех, кто в горах сидит. Нет, говорила Зарема, в горах только маленькая часть, а остальные — вот они, живут нормальной жизнью. Но все — пособники. Добровольно или невольно — это уже другой вопрос, но никто из них боевикам не откажет. Придет русский солдат — наши женщины его встретят, водичкой угостят, сынком назовут, а закроют за собой калитку… Сколько бы тебе жить осталось, паренек? Вот сейчас бы отрезали тебе голову — и нет вопросов.
Она мне рассказывала, как они дом в Ассиновке приобрели. Это еще при Масхадове было. Зареме было лет семнадцать. В этом доме русские жили. Пришли дядьки Заремы, застрелили этих русских. Трупы двух женщин трое суток в комнате лежали. Потом их выкинули. Двоюродные братья, говорит, до сих пор не могут ночевать в этой комнате. А ты, спрашиваю? А я в ней жила спокойно.
А про Трофимова, погибшего от ее бомбы, как она говорила. Жалко, говорила, его. В газете — фотография с дочкой. Жалко. А в глазах: “Жалко, что один!”
Рассказывала, что, когда жила с боевиками в горах, видела, как мстили человеку, который помог федералам отравить Хаттаба. Как над ним издевались, че ему там отрезали… Я говорю: Зарема, ну ты же женщина, ну, твою мать, но ты же мать, в конце концов, ну как же можно? Она отвечает: а ты не понимаешь, я же не видела в нем человека. И в русских не вижу. Вы, русские, вы не твари, вы хуже тварей. Я говорю: не поняла. Я напрягаюсь в такие моменты. Мне это не нравится. Я ей говорю: Зарема, весовая категория у нас, конечно, разная, но крышкой от унитаза запросто звездану. Ты, блин, коза, сидишь в моем городе, в моей тюрьме — и такие вещи мне заявляешь. Вот если попадешь на зону, а на зону ты попадешь, хотя ей и клялись, что никаких зон она не увидит, что ее будут держать в “Лефортово”… Вот попадешь на зону — там тебе всё объяснят: и про русских, и про тварей.
Вообще Зареме не позавидуешь. У нее очень мало шансов выжить. Вы знаете о судьбе двух девушек, которые осуждены к шестнадцати и восемнадцати годам за взрыв вокзала в Пятигорске? Они сейчас в Вологодской области сидят. А вы знаете, что это уже шестой их лагерь? По полгода — больше не получается. Вот их и возят с зоны на зону. Как только обстановка вокруг них накаляется — переводят. Никому ж не нужно ЧП в зоне. Звезды полетят, звания… Так и Зарему будут катать. К тому же у нее характер скверный, рано или поздно он проявится. Невозможно притворяться двадцать лет.
И везде к ней будут претензии. Типа, ты, сволочь такая, чеченская рожа, приехала русских взрывать. Ее вон даже в “Лефортово” побили, а в “Лефортово” этого практически не бывает. Когда случился теракт в метро, Зарема сказала “Yes!”, и ее сразу побили сокамерницы. Я тогда с ней уже не сидела, но знаю, что так было. После этого всю камеру разбросали по разным хатам. А побили ее две девочки-проститутки. Причем даже не россиянки — одна из Белоруссии, другая с Украины. Сидели за незаконный переход границы.
Вообще иногда в зонах убивают. И занимаются этим не какие-то там авторитеты, а самое дерьмо, отходы. А таких там очень много. А женская зона — самое беспредельное место. Там что ценится: есть у тебя деньги, есть у тебя чай, есть у тебя шмотки (сейчас разрешено в своем ходить) — тогда ты человек, все остальные — грязь. Ни в женских тюрьмах, ни в женских зонах других авторитетов нет. Нормальных арестантов сейчас можно посчитать по пальцам. В Соликамске, в “Белом лебеде”, когда узнали, что к ним отправляют Радуева, устроили забастовку, возмущались. Люди, получившие пожизненные сроки за изнасилование детей, убийства. Они ничем не лучше Радуева. А может, в чем-то еще и гнуснее его. И вот они стали в позу и возмутились. И что там потом на самом деле случилось с Радуевым, никто из нас так и не узнает. Просто так здоровые мужики не умирают. У него, не спорю, башка в двух местах прострелена, но умер-то он не от башки.
* * *
А что касается чеченцев, то они ни в зонах, ни в тюрьмах голоса не имеют. Знаете, как на “шестерке” в Печатниках обращаются с чеченками? Их колотят с утра до ночи. Просто потому, что они — чеченки. Причем сидят не за терроризм, а за фальшивые доллары, как правило, ну и за наркотики.
Я думаю, до Заремы дотянутся вовсе не зоновские. Ее отправят в какой-нибудь дальний лагерь, где будет предварительно проведена беседа. Руководству не нужно, чтоб Зарему убили. Не то сейчас время. Много найдется таких, кто начнет вякать, говорить, писать. Так что в зоне ее будут беречь…
Но ведь она действительно сдала кучу народу… Не могу сказать, что я живу по воровским понятиям. Но я, например, села первый раз одна и осудилась одна. Я второй раз села одна и осудилась одна. Третий раз села — и опять одна. А здесь у нас какой расклад? На всех углах говорится, что по показаниям Заремы Мужахоевой арестовано-убито тринадцать человек.
У Заремы со стороны отца еще два дядьки. Один в Москве, другой в Сибири. И вот тот, что в Сибири, убил человека, который убил ее отца. И теперь Зарема его боится. Типа, вдруг он и ее убьет — семью опозорила. Но я так не думаю. Ну, убьет он Зарему — и сам сядет, зачем ему это надо… Он и того человека как убил? Тот в Сибири жил, чечен или ингуш. Так дядька Заремы в Сибири его убивать не стал — несколько лет ждал, пока тот в Чечню приедет. Только тогда зарезал, чтоб не сидеть. А Зарема в Чечне вряд ли появится.
…Страшная жажда жизни. Страшное беспокойство — сколько дадут. И это человек, который готов был разорвать себя на куски. Вот она рисует мне план Толстопальцева. Здесь, говорит, пруд, здесь магазин, я туда ходила: и на пруд, и в магазин. Ты, спрашиваю, с подружками ходила? Нет, отвечает, у них была задача взорвать Тушино, их никто не должен был видеть, они из дому носа не показывали. Я говорю: ну хорошо, а у тебя была задача взорвать кафе — ты-то какого черта в Толстопальцеве отсвечивала? Или вот вернули нам телевизор. А она лучше меня знает все видеоклипы, всех артистов. Прекрасно пляшет, когда настроение хорошее. А любимая песня, не поверите, — группы “Любэ”: “Давай за жизнь, давай, брат, до конца…” По телевизору показывают рекламу “Терминатора-3”. Зарема говорит: “Я его видела!” Я ей кричу: ты достала уже своим враньем! Где ты могла его видеть, он только в кинотеатрах начал идти? На кассете пиратской — так не было у вас в Толстопальцеве видака, ты сама говорила. Да нет, отвечает, в кинотеатре. Я беру “Московскую правду”. Вот он идет, говорю, здесь, здесь и здесь. В каком? Названия, отвечает, не помню. А “Терминатора” начали показывать с 3 июля 2003 года, как раз в тот день, когда Зарема в Москву прилетела. Получается, смертница наша, перед тем как себя подорвать, еще и в кино ходила. И деньги у нее при себе были, у смертницы, когда она кафе пришла подрывать. Тысяча рублей, которые благополучно потырили наши менты. Наши менты — это сказочные люди. Захватили террористку, и первое, что сделали, — пошарили по карманам.
Свозили ее оперативники в Толстопальцево. Приезжает, жалуется. Представляешь, говорит, они все мои вещи забрали, козел этот Арби. Я говорю: да ладно, тут вся жизнь под откос, какие вещи! А она говорит: да я только пеньюар купила, такой красивый. Е-мое, какой пеньюар, если ты взрываться приехала…
