Иван с глубоким вздохом скользнул взглядом по книжным полкам. Как всякий русский, он любил книги, и собрал порядочную библиотеку, в которой были не только романы Толстого и пьесы Чехова, но и философские труды. Увы, книги эти уже начинали покрываться пылью.
Он вспомнил, как Анна сегодня днем, стоило только Тане выйти из кабинета, завела с ним странный разговор.
- Вы, бизнесмены, можете осчастливить человечество материальными ценностями, - она потряхивала густыми волосами цвета воронова крыла, и в глазах ее, похожих на спелые маслины, поблескивало что-то цыганское, - но разве этого достаточно для полной жизни?
Иван растерялся. А знаменитость, наслаждаясь свежим "эспрессо", смотрела торжествующим взглядом.
- Взять хотя бы вас, Иван, - продолжала она, - окруженного преданными товарищами, алчными конкурентами, житейской роскошью. Наверняка у вас давно уже есть интрижка... хотя бы с этой тощей, белобрысой, которая принесла нам этот - надо сказать, замечательный - кофе и несет чушь про какие-то котировки... Но знаете ли вы страсть? - она, казалось, не замечала протестующих жестов хозяина кабинета. - Знаете ли вы это страшное и сладкое чувство, рядом с которым бледнеет любой бизнес? Знаете ли вы, - она посмотрела ему прямо в глаза, - как давно забытое чувство, возвращаясь, становится всепожирающим пламенем? Может ли ваша белобрысая и плоскогрудая - как ее зовут, Таня, кажется? - внушить что-либо, хотя бы отдаленно похожее на страсть?
Анна встала с кресла и, видимо волнуясь, начала ходить по кабинету, бросая на Ивана зовущие взгляды. Черный, отдающий старым серебром шелк ее платья издавал легкий шум, и голова у Безуглова чуть закружилась. Красавица подошла к нему и, отдавая сценарий, своей жаркой рукой чуть пожала его пальцы. А на прощание он проводил ее до дверей кабинета - и тут Анна неожиданно прижалась к нему всем своим роскошным телом и поцеловала в щеку влажными карминовыми губами, за которыми виднелись белоснежные, ровные, чуть хищные зубы. И теперь, выключив зеленую лампу и подойдя к ночному окну, в которое светили равнодушные огромные звезды, он вновь и вновь вспоминал это непонятное посещение. Неужели у актрисы недостаток поклонников? Зачем ей бередить это честное, работящее сердце? Или это только игра пресыщенной кинозвезды, утомленной своими друзьями из артистического мира?
Да, думал Иван, все ее чувства ко мне давно угасли. Я интересен ей после долгой разлуки, как прототип для персонажа кинодрамы. И если ей удастся вновь расшевелить во мне ту страсть, о которой она твердила с таким убедительным жаром, она использует меня и оставит ради другого, ради нового героя фильма. Имею ли я право на такое увлечение? Имею ли я вообще право на любовь?
В переулке было совершенно пусто. Даже с пешеходного Арбата, обыкновенно в этот час еще живущего полной жизнью, не доносилось обычного пения и гитарного перебора.
Резкая трель телефона вдруг нарушила тишину апрельской ночи. Все вечерние звонки принимал автоответчик, теперь же Иван, закончив работу, решил подойти к аппарату сам.
После ухода Тютчева и Баратынского он остался в доме один - экономка уехала в деревню навестить семью, телохранителей он отпустил часа два назад.
- Иван Безуглов слушает, - в голосе его звучала усталость и легкое раздражение.
- Очень рады, - на том конце провода, казалось, раздалось злорадное хихиканье. - Ваша секретарша, ваша очаровательная Таня через десять минут будет у нас в руках. Хотите помочь ей?
- Мерзавцы! - вырвалось у Ивана. - Звери!
- Вы ошибаетесь, господин Безуглов, с вами говорят друзья. Единственное, чего мы хотим от вас - это помощи Тане. Она поехала на встречу с нами среди ночи, чтобы выручить вас. Но зарубите себе на носу - если с вами будут телохранители, если при вас будет оружие, то мы просто не подойдем к вам на месте встречи. Поверьте, мы знаем, что делаем.
- Но зачем вы пошли на это? Неужели ради выкупа?
- У нас свои резоны. Если хотите, чтобы у Тани не было очень крупных неприятностей, слушайте нас.
Писклявый, нарочито измененный голос похитителя уже диктовал Ивану координаты места встречи. Сердце его часто билось, но не от страха за себя, а от негодования на разбойников и тревоги за Таню. Неужели это правда? Неужели беззащитная женщина одна, в поздний час, отправилась через весь огромный засыпающий город на помощь Ивану, подвергая опасности свою собственную юную жизнь? Он повесил трубку и включил автоответчик.
"Иван, - услышал он, - тебя нет дома, значит, ты действительно в руках у каких-то негодяев. Я еду к тебе на помощь, у меня есть газовый баллончик и вся решимость в мире... Я никому не буду звонить больше, чтобы похитители не сделали с тобой чего-нибудь страшного..."
Иван не терял времени даром. Натянув любимые потертые Levy's и рубашку той же фирмы, надев поверх рубашки толстый свитер, связанный ему на день рождения старушкой-матерью, он включил в доме сигнализацию, сунул в карман извлеченный из сейфа газовый пистолет и на мгновение замер перед телефоном. Звонить в милицию, на корню подкупленную бывшими коммунистами, смысла не было. А телохранители? Он снял трубку - и тут же со вздохом кинул ее обратно. Да, сам он будет в безопасности, но вдруг негодяи, увидев, что он явился с охраной, увезут Таню? Он попытался набрать номер Феди, потом Евгения. Ребята, видимо, еще не доехали до дому, пришлось оставить им записку на автоответчиках. Он вздрогнул, сообразив, как ловко выбрали негодяи время для своей операции - видимо, они давно следили и за особняком Ивана, и за таниной квартирой... Какие темные силы скрывались за этой зловещей историей?
Взгляд его упал на готовый контракт, уже заботливо вложенный в фирменную папку с золотым тиснением.
Иван горько усмехнулся.
Все дневные дела, все завтрашние заботы, даже злополучный контракт, обещавший четыреста тысяч чистой прибыли, вдруг показались ему мелкими и ничтожными, когда он представил себе связанную девушку, которую отвратительные похитители увозили неизвестно куда. "Поеду один - решил он, - а там будь что будет". Боевой пистолет у него в сейфе так и остался в фабричной промасленной бумаге. В последнюю минуту Ивану всегда удавалось победить соблазн и не класть в карман это орудие хладнокровного убийства.
Красавец "Кадиллак" стоял в гараже минутах в десяти ходьбы от особняка. Выбежавшему из дома Ивану пришлось сесть в "Волгу", всегда стоявшую под его окном с полным баком бензина. Он знал, что если сейчас не поедет выручать Таню, то перестанет себя уважать. А может быть... нет, нет, и тысячу раз нет, думал он, проносясь в непривычно тесном запасном автомобиле по плохо освещенным ночным улицам. Он, несомненно, так же точно поехал бы выручать и Тютчева, и Баратынского, и Лермонтова - словом - любого из своих преданных помощников. Ведь настоящий бизнесмен, нанимая на работу людей, не просто хочет получать от них прибыль, но и в известном роде берет на себя ответственность за их судьбу, не правда ли?
Его могучее сердце, обыкновенно бившееся с регулярностью "Ролекса", колотилось, как сумасшедшее. Жалел ли он о своем безрассудстве? О нет, Иван не забывал, что остается тем самым благоразумным и осторожным президентом компании, который не подпишет даже пустячного протокола о намерениях без уверенности в стопроцентной надежности партнера. Однако сейчас речь шла не о бизнесе, в котором он был таким экспертом, а о чем-то не столь знакомом, но не менее волнующем, и Безуглов выжимал из грубо построенной, но достаточно надежной "Волги" все, на что была способна машина - сначала сто, потом и сто двадцать километров в час. Шины автомобиля повизгивали при торможении на влажной мостовой, остававшиеся позади машины недоуменно сигналили фарами. На съезде с моста через Москву-реку он услышал тонкий писк антирадарного устройства - но было уже поздно. Постовой милиционер, вынырнув из темноты, отдал ему своим полосатым жезлом приказ остановиться.
- Дело жизни и смерти! - взмолился Безуглов, выглядывая в окно машины.
- Ваши документы, - холодно сказал милиционер.
- Вы принуждаете меня нарушать мои собственные моральные правила, - гневно сказал Иван, протягивая ему две зеленые банкноты.
Милиционер широко открыл глаза. Двадцать долларов в нынешней России, охваченной инфляцией, составляли его двухнедельную зарплату. Видимо, приняв Ивана за иностранца, он без единого слова дал ему знак ехать дальше. Но Иван продолжил путь на нормальной скорости - начиналась улица Димитрова, где доживали свой век остатки партийной элиты, и следовало ожидать других милиционеров. Ему не жалко было денег, но на выяснение отношений с обнищавшими служителями закона, пытавшимися взятками увеличить свое скудное жалованье, ушли бы драгоценные минуты, от которых зависела судьба синеглазой худенькой девушки, вдруг показавшейся ему бесконечно близкой.
