Олечка Лисова, высокая, в маму, блондинка, уже с младших классах стала сутулиться, смущаясь своего роста. Смазливенькая, несмотря на слегка выдающийся нос, Ольга не отличалась усердием и вниманием. А посему тройка стала ее главной победой за все пребывание в школе. С годами не родилось в ней пристрастия к какой-либо науке, только в старших классах она вдруг решила учить английский, зато потрясающе умело пользовалась шпаргалками и, стоя у доски, свободно улавливала подсказки даже с последней парты. Собственная неудачливость Олю никогда не огорчала. Она жила, ко всему едва притрагиваясь и ничем глубоко не поражаясь и не восхищаясь. Но очень любила своих подруг.
Ксеня тоже звезд с неба не хватала, зато всегда рвалась ввысь. Слизывала у одноклассников домашние задания. Перед контрольными договаривалась, чтобы ей подсказывали. Краснела от страха, что сама ни с чем не справится. Да еще новые учителя без конца неправильно произносили ее фамилию - Леднёва. Точно так же потом и преподаватели ВГИКа.
- Леднева, - поправляла она.
Они извинялись, и снова...
- Леднёва.
- Леднева! - кричала Ксения. - Без вариантов!
- Простите... - рассеянно отзывался очередной препод.
Очень некрасивая, худая и дисгармоничная, она быстро поняла, что жить с таким комплексом неполноценности нельзя. Он, в свою очередь, породит в ней злобу и зависть именно к тем, кто ей помогает - ведь они знали и умели больше нее. Ксеня взялась бороться с собой, со своими мыслями по поводу... Ну, и что же, пусть некрасивая! Не всем же СофиЛоренками быть! А потом... Потом все учителя дружно принялись ставить ей пятерки - за отца. Ксеня быстро догадалась, в чем тут дело. Дети за родителей не отвечают - якобы! - но родители должны отвечать за детей. И этот ответ папа Леднев держал мастерски.
Третья подружка, Наташа Моторина, маленькая и кругленькая, черноволосая и милая, оказалась самой способной среди троих девочек. Кроме того, она быстро наловчилась льстить учителям и заискивать перед ними, потому стала их неизменной любимицей, а с их подачи - бессменной старостой класса. Ната с детства выделялась спокойствием и рассудительностью, добротой и вниманием к окружающим. Говорила медленно, будто обдумывая слова на ходу. Она не интересовалась всем и вся - отдавала предпочтение математике и физике. Остальные предметы были для нее вынужденно-необходимыми. Две подружки детства всегда оставались при ней. Оля постоянно спрашивала жизненных советов и помощи, Ксеня больше молчала, завидуя Наталье больше, чем кому-либо другому. Но позже все резко изменилось.
В девятом классе Ольга принесла в школу театрально-киношную заразу.
В кино бегали скопом, на любой фильм. Дружно сходили с ума от Делона, Брандо и Тихонова. Восхищались Бардо и Кардинале.
Как давно это было... И абсолютно одинокий теперь, когда-то красавец Делон, горько признающийся, что снялся почти в семидесяти фильмах и не понимает, зачем и для чего... Нужен лишь человек рядом, единственный, до конца... просто близкий... родной... почему его нет?..
Изрезанная морщинами Бардо, занимающаяся животными. Потому что люди стали непереносимы...
В те времена интересные кинофильмы еще не наступали широким строевым шагом по экранам телевизоров, приходилось отлавливать кинохиты, искать, пробиваться на какие-то закрытые просмотры. И тогда для всех стало открытием, что Ксеня, некрасивая, с блеклыми волосами, острым носом и маленькими невыразительными глазками, всесильна. Или почти всемогуща. У Ксени - великий отец.
В те времена все в жизни определяла и направляла партия.
Ксения часто вспоминала фильм Самсона Самсонова "Оптимистическая трагедия". По пьесе Всеволода Вишневского. Там комиссара-дамочку спрашивал один красный латыш:
- Ты одна, комиссар?
И она отвечала вопросом:
- А партия?
Так что одиноких в те замечательные дни быть просто не могло. А если и попадались на пути-дороге отдельные личности-одиночки, то исключительно беспартийные, значит, по определению себя в жизни не нашедшие.
Отец Ксении, Георгий Семенович Леднев, себя нашел. Он стоял прямо у кормила власти - возглавлял одну из крупных газет Советского Союза. Кормило власти неплохо прикармливало и его, и всю семью Ледневых, но требовало такой самоотдачи и самозабвения, что Ксеня отца дома почти не видела. Он приезжал, когда он уже спала, и отбывал в редакцию, когда она еще не просыпалась. Была велика и ответственность: малейшая ошибка могла обойтись руководителю слишком дорого - потерей места главного. Поэтому отец привык разряжаться и заряжаться по воскресеньям с бутылкой в руке. И шутил:
- Нас из редакции вынесут зубами вперед.
Мать старалась не обращать внимания на эти "зарядки".
- Тяжелая у отца должность, - часто повторяла она. - Неблагодарная.
Неблагодарная-то почему? - думала Ксения.
- Знаешь, какой мужчина самый лучший? - хмыкнул как-то Валентин в ответ на Ксенины упреки. - Который уходит, когда ты спишь, и возвращается, когда ты его не ждешь.
Да, Валентин...
С ним Ксеню познакомил отец.
Благодаря тяжести его высокой должности Ксения получила редкую возможность получать контрамарки во все театры и на закрытые кинопросмотры. И весь класс начал смотреть Ксении в рот и лебезить перед ней - контрамарки выдавались обычно на два лица, и кто станет этим вторым, зависело целиком от ее выбора.
Она почуяла свою силу и власть - какое волшебное состояние! - и понемногу превратилась в капризного, избалованного ребенка, который сам не знает, чего хочет. Ксенины выверты и закидоны - одноклассники каждый раз, затаив дыхание, ждали, кого пригласит с собой редакторское чадо - быстро надоели всем без исключения. Все, кроме Оли, стали ее ненавидеть, но молчали - в кино и театр хотелось всем.
С детства Ксеня чувствовала себя никому не нужной. Мысль казалась странной, прилетевшей с одним из газетных самолетиков - их они так любили запускать в небо... Особенно преуспела в этом искусстве Натка, старательно лепившая "утиков", как она говорила, и метко выстреливающая ими в самую высь.
Почему Ксеня была ненужной? Ее усердно баловали, покупали дорогие игрушки и тряпки, возили на юга... Навсегда остался радостью часто вспоминающийся влажный морской запах желто-песчаной Евпатории. И еще ездили на дачу.
Однажды в зимние каникулы, после Нового года, они с Варькой бежали домой из гостей. Был шумный бестолковый сладкий детский праздник, липкие от конфет пальцы, севшие от смеха и крика голоса, уставшие от хохота губы... Взрослые просто изошли улыбками, глядя на сестер Ледневых.
"Это из-за отца", - понимала Ксеня.
Варька еще ничего не соображала. Возле дома она испуганно дернула Ксеню за рукав.
- Дурка, стой...
Сестры остановились.
На широкой застекленной веранде маячило привидение. Такое темное загадочное и лохматое облачко... Плавало в неверных морозно-белых парах - мать открыла окно - и покачивалось. Как пьяный отец, недавно вернувшийся из редакции.
Сестры в страхе попятились - как громко скрипит снег-предатель! - и спрятались за углом. И так стояли, замерев, чтобы их видно оттуда не было, и боялись войти в дом. А подлое привидение качалось и качалось грязной тряпицей, явно не собираясь никуда исчезать.
И Ксеня подумала: если мама, забеспокоившись, что дети долго не возвращаются, выйдет на крыльцо, привидение может ее схватить! Нет, этого допустить нельзя. И, Ксеня, очертя голову, кинулась вперед и самоотверженно заголосила. Сзади пронзительно завизжала Варька. Привидение бросилось к ней с громким лаем и оказалось собакой Ледневых. Она стояла на веранде, встав на задние лапы и облокотившись на перила. Холодный пар и свет фонаря искажали мир, превращая в непонятный и призрачный.
Когда сестры все рассказали родителям, отец назидательно и важно (он всегда так разговаривал) спросил:
- А у вас не возникла мысль, что вы, советские дети, не должны верить ни в какие привидения, а должны смело идти вперед?
Ксения честно и искренне ответила:
- Не-ет... Мы так испугались... И никаких мыслей, что мы - советские дети,... Хотя потом я кинулась... Вспомнив о маме.
- Странно, - холодно заметил отец. - У меня бы обязательно возникла. Я советский просто на уровне генетики, на бессознательном уровне. И в вашей ситуации именно так подумал бы и действовал бы в соответствии. Потому что всегда уверен, на уровне аксиомы, что никаких привидений и ничего подобного быть не может, ибо я - советский человек, то есть человек самой лучшей на Земле и вообще единственно правильной веры, отрицающей все нематериальное.
Ксеня внимательно глянула на него и тихо отошла в сторону.
И впервые подумала, какой он сложный - ее отец. Видно, непростое у него поле, нервный он, и трудно ему расслабиться. Сжатый, судорожный человек. Оттого и с желудком у него дела неважные, мама говорила: предъязвенное состояние. Русокудрый, с вытянутой шеей, с голубыми круглыми напряженными глазами и таким же стиснутым ртом. Всегда мрачный, квадратнолицый, руки до колен...
