Я восхищенно наблюдал, как она, задумавшись, грызет карандаш, как нежно касается пальцами клавиатуры, потягивается и зевает, утомленная изучением какой-нибудь из книг, которые я предусмотрительно ей подсовывал.
Работа Баси показалась мне выдающейся, но для того, чтобы не полагаться лишь на свое, возможно, субъективное мнение, я дал прочитать ее моему коллеге профессору Загурскому. Спустя три дня профессор предложил мне встретиться в кафе. Мне хотелось, чтобы он пришел в наш с Басей дом и познакомился с ней, но он вежливо отклонил приглашение. Мы встретились в маленькой кофейне в Лазенковском парке.
Вид у профессора Загурского был несколько озабоченный. Он нервничал и явно не знал, с чего начать. Я был несколько обижен его отказом прийти к нам в гости, поэтому не хотел упрощать ему задачу. Наконец он собрался с духом и сказал:
— Работа солидная, добросовестная и заслуживает положительной оценки.
Тут он прервался, и долгое время мы сидели молча. Тогда я не выдержал.
— И что?
— Что же? — еще более озадачился Загурский. — Видимо, ничего.
— Как так ничего?!
— Вот ведь какая возникает проблема… — Он нервно помешивал кофе. — На мой взгляд, большая проблема.
— Какая еще проблема? О чем ты, черт побери?
Загурский, мой старый друг еще со студенческих времен, грустно посмотрел на меня.
— Все в этой работе так, как должно быть, — сказал он. — Но вот ее там нет.
— Не понимаю…
— Ты ведь столько лет преподаешь и прекрасно знаешь, о чем я говорю. В каждой работе есть что-то личное, какая-то завороженность, порой необоснованная, неуместное и нелепое рефлексирование, новое открытие Америки. Словом, все те слабости, которые присущи молодости: недостаток опыта и «свое» видение. А здесь ничего этого нет.
— Как это нет? Здесь такие мысли, я бы даже сказал откровения…
— Это твои мысли, — сказал Загурский, глядя мне прямо в глаза. — Я знаю тебя много лет, и все эти мысли, можно сказать, помню наизусть.
Я прикусил губу.
— Она прелестная девушка, — продолжал мой друг. — Можно даже сказать — обворожительная. Но кто она — неизвестно… Что любит, что ненавидит…
— Она любит меня!
— Я бы на твоем месте не был так уверен.
Я почувствовал ненависть к Загурскому.
— Ты просто мне завидуешь, — вспылил я. — Вы все мне завидуете.
— Конечно, мы тебе завидуем, — улыбнулся он. — Но это чувство не лишает меня здравого рассудка. Что-то с ней не так. Будь осторожен, все это может закончиться катастрофой.
Я схватил Басину магистерскую диссертацию и, смеясь, встал из-за стола. Я еще обернулся и крикнул, что он мне больше не друг. А этот подлец спокойно сидел и помешивал ложечкой свой кофе, словно ничего не случилось.
Во время защиты работа Баси была признана очень хорошей, и у меня не возникло никаких проблем, кроме поиска для нее штатной единицы в университете. Теперь мы и работали вместе.
Со всего мира мне продолжали приходить приглашения на шекспироведческие конференции. Я не представлял себе поездок без Баси. Это было нетрудно реализовать, достаточно лишь отказаться от части гонорара взамен дополнительного места в гостинице. Но тут я столкнулся с неожиданным сопротивлением моей прекрасной, очаровательной супруги.
Дело в том, что Бася не хотела ездить на конференции как «мой придаток», по ее выражению. Она тоже являлась Исследователем творчества Шекспира и настаивала на том, чтобы с этим считались. Я нашел соломоново решение: напишем несколько статей в соавторстве — у меня даже были соображения насчет тем, — опубликуем и предстанем в научном мире как коллектив исследователей. Но она отвергла и эту идею. Со слезами на глазах Бася заявила, что в таком случае в научном мире ее никто не воспримет всерьез, и она будет чувствовать себя как «белая ворона под крылом авторитетного ученого супруга», с чем совершенно, абсолютно не может смириться. Она научный сотрудник университета и настаивает, чтобы ее приглашали на конференции «независимо». По сути, она была права, однако проблема заключалась в том, что на всемирные научные шекспироведческие съезды не принято приглашать магистров. Как же я мог посодействовать?
К счастью, в то самое время я получил приглашение на не слишком важную конференцию в Ческе-Будеевице. Организатором был мой старый знакомый, профессор Карел Яхна, милейший человек, оригинал, эрудит и любитель дорогих спиртных напитков. Я позвонил Карелу и честно рассказал ему о своих затруднениях. Он рассмеялся и обещал помочь. Карел придумал гениальный ход. Наутро пятницы, когда не было запланировано чтение докладов, он предложил представить свои рефераты двум молодым людям, являющимся «надеждой шекспирологии», а именно моей Басе и одному чеху, необычайно талантливому аспиранту. Таким образом, и волки были сыты и овцы целы.
К сожалению, Бася восприняла выражение «надежда шекспирологии» всерьез и целыми часами убеждала меня, что как «надежда» она должна ездить вместе со мной и на другие, более значительные и важные симпозиумы и конференции.
Мое положение с каждым днем становилось все более затруднительным. У меня до сих пор волосы встают дыбом при воспоминании о том, что я предпринимал для решения проблемы. Я звонил выдающимся ученым и умолял их организовать выступление Баси на различных научных мероприятиях. Я раболепствовал, льстил, обещал каждому из них взамен участие в каких-то незапланированных изданиях и конференциях в Польше. Дошло до того, что, когда я куда-либо звонил в очередной раз, в голосе собеседника звучало нескрываемое нежелание со мной разговаривать, но я продолжал убеждать, просить, надоедать, напоминая о наших общих удачах, и в конце концов получал то, что хотел.
Невероятно, до чего может дойти мужчина, обуреваемый губительной страстью, и к каким трагическим последствиям могут привести неуемные амбиции прекрасной женщины.
Мы вместе ездили на конференции, но от этого было мало толку. Мои выступления собирали все меньше слушателей — коллеги-профессора перестали ходить на мои лекции, и студенты, видя это, потеряли интерес. Доклады Баси просто бойкотировались. Вечера мы проводили, сидя в гостиницах, поскольку никто больше не приглашал нас что-нибудь отметить, даже мои старые знакомые избегали встреч с нами. Организаторы мероприятий размещали нас, как правило, в гостиницах, в которых никто из других участников конференций не проживал. Это были очень хорошие отели, может, даже лучше тех, в которых жили другие приглашенные ученые, но одиночество было ужасающим. Бася часами смотрела телевизор, а потом начинала кричать, что будто я виноват в том, что старики вступили в сговор друг с другом и теперь нас все ненавидят. Я убегал из гостиницы и допоздна бродил по городским улочкам.
А потом случилась катастрофа. Мне позвонил профессор Арманд Лехнер из Страсбурга. Он сообщил, что под патронажем Европарламента в их университете будет проходить Всемирная шекспироведческая конференция, на которую приедут все самые выдающиеся исследователи творчества английского драматурга. А затем без обиняков сказал, что с удовольствием бы пригласил меня, но при условии, что я приеду один, без жены. Я пробормотал, что это невозможно, но Арманд не позволил себя шантажировать. Сказал, что понимает меня лучше, чем мне кажется, но его позиция останется неизменной: либо я приеду один, либо конференция состоится без меня. Он добавил, что, по правде говоря, это дружеское приглашение, имеющее целью спасти остатки моего научного авторитета. Арманд дал мне три дня на размышление.
Не стану описывать, какую бурю негодования вызвало у Баси предложение Лехнера. А во мне вдруг что-то возмутилось. Я хотел поехать в этот чертов Страсбург, оказаться среди старых друзей, спокойно слушать их доклады и быть выслушанным. Я тосковал по вечерним беседам за бокалом вина в маленьком кафе над каналом, по которому в темноте проплывают прогулочные катера, заполненные беспечными туристами. Я так этого жаждал, что упаковал чемодан, хлопнул дверью и улетел в Страсбург.
Я снова имел успех. Все оказывали мне знаки внимания, на моем выступлении зал был полон, а в первом ряду сидели уважаемые профессора, приехавшие из разных уголков земного шара. Потом были разговоры, которые затягивались глубоко за полночь, после них я просыпался в гостинице на площади Гутенберга с тяжелой головой, но с радостью в сердце, и спешил выпить чашечку кофе в кофейне на площади перед кафедральным собором. Счастливые, бесконечно счастливые дни. У меня даже не возникло предчувствия, что это мое прощание с миром, который я так любил.
Лишь по пути домой в самолете меня охватила тревога. Действительность оказалась чудовищной.
Когда я с огромным букетом цветов, купленным в аэропорту, отпирал дверь нашей квартиры, никто не выбежал мне навстречу. Я подумал, что Баси нет дома. Положил букет, повесил на вешалку плащ и вдруг услышал тихий вздох и последовавшие за ним приглушенные стоны, доносившиеся из спальни. Я пошел на звук. На нашей супружеской кровати лежала Бася в объятиях какого-то худощавого юноши. Я узнал его. Это был Андрусикевич, мой любимец, исключительно впечатлительный и талантливый парень.
