– Но… вчера…
– Говорю тебе, все отлично. Ну, слетела с катушек, со всеми бывает, правда?
– …
– Пошли, я сварила кофе.
Клер с облегчением отправилась с матерью на кухню. Она боялась произнести хоть слово. Это понедельничное утро казалось ей каким-то 29 февраля, днем, как будто украденным у неизменного хода вещей. Она отпила кофе. Ее первый день незамужней женщины. Меньше всего ей хотелось вспоминать вчерашнее, но мать заговорила сама:
– Знаешь… тебе надо подумать о себе… живи своей жизнью, и будь что будет…
– …
– Жизнь-то у нас одна…
– …
Клер удивили ее слова. И тон, совсем не похожий на обычный тон Рене. Та мягко нанизывала фразы, напоминающие буддистские четки, словно ночью в нее вселился Вишну. Вообще-то удивляться тут особо нечему. Утратив (хотя бы на время) разум, люди нередко обретают мудрость. Первый раз в жизни Клер захотелось погладить мать, попытаться найти лазейку для нежности.
– Спасибо, мама… Ты меня утешаешь, я так тронута…
– Да, но знаешь… Я хотела сказать тебе одну вещь…
– Да?
– Очень важную вещь.
– Я слушаю.
– Так вот… по-моему, тебе надо побриться.
– …
– Да, я тебе добра желаю. Мужчины не любят бородатых женщин.
– …
– Борода колется, и вообще это так непрактично.
Клер провела ладонью по лицу, проверяя непостижимое; приходилось признать, что у матери легкий рецидив. Та продолжала рассуждать о волосяном покрове у женщин. Клер сказала, что ей нужно на минутку отлучиться, и отправилась к отцу. Отец лежал в постели и слушал радио, подбирая подходящую позу, словно тренировался перед послеобеденным сном. Клер изложила ситуацию; ему ничего не оставалось, как оторваться от арабо-израильского конфликта. Оба застыли в дверях кухни, глядя на Рене. Похоже, что-то пошло не так.
III
Через несколько часов после сцены с гамаком Жан-Жак уехал из Марн-ла-Кокетт. Пока такси везло его в Париж, он все время думал, до чего же Клер жестока. Что ж, если ей так хочется, он станет Эдуардом, будет наслаждаться жизнью. Какая вопиющая несправедливость: столько лет быть образцом любви и верности, и вот при первой же шалости потерять все, что посеял в поте фрустрации своей. Такси затормозило у входа в бар. Осваиваясь в шкуре холостяка, Жан-Жак окинул взором женщин. С напускной вальяжностью уселся за столик и спросил виски. Да, он сегодня и так много выпил, но ведь он теперь был другим человеком. Каждой частичке его тела, начиная с печени, пора привыкать к холостяцкой жизни, к разврату, к доступному сексу. Кстати, за этим, похоже, дело не станет: весьма элегантная женщина не сводила с него глаз. Он был высокого мнения о своей наружности и прекрасно понимал, какое неодолимое влечение пробудил в этой незнакомке. Долгие годы он носил шоры верности (Соня не в счет) и не мог испытать свои чары. Повернув голову, он заметил еще одну женщину, явно проявлявшую к нему интерес. Сколько же доступных женщин болтается по барам, просто невероятно. В газете писали, что женщин гораздо больше, чем мужчин, и вот наглядное доказательство. Клер совершила огромную ошибку. И пусть не плачет и не просится обратно, у него и так отбоя не будет от желающих.
Он направился к первой из замеченных женщин. Его пошатывало, но это могло сойти за хорошо рассчитанную небрежность. Предложил ей выпить, и женщина согласилась. Как все просто. Отпустил несколько шуток, женщина оказалась тонкой ценительницей юмора и громко смеялась. Чувства переполняли ее, и она не стала откладывать дело в долгий ящик:
– Куда поедем, в гостиницу или к вам?
Каков он соблазнитель! Уж точно не из тех, кто часами ходит вокруг да около; с ним женщины идут прямо к заветной цели. Они покорены, охвачены необузданным, звериным желанием…
– Но деньги лучше вперед, – продолжала она.
…Мужская сила в полном расцвете, чистая чувственность с легкими плотскими переливами, гремучая смесь.
– Что? – переспросил он.
– Просто чтобы сразу рассчитаться…
Озаренный внезапной догадкой, Жан-Жак обернулся: везде сидели полураздетые улыбающиеся женщины. Он попал в бар с проститутками. Он почувствовал себя смешным, как будто попался на удочку цыганке, и поскорее удрал.
Было уже очень поздно. Его тошнило и одновременно разбирал смех – какой же он дурак! В конце концов он зашел в другой бар. Здесь женщины были бесплатные, и их было мало. Он взял себе виски и подошел к одной из них. После пережитого позора приходилось все начинать с нуля.
– У вас огонька не найдется?
– Найдется, – ответила женщина, отметив про себя, что начало неважное.
Она достала зажигалку, но тут Жан-Жак обнаружил, что у него нет сигарет.
– Да вы прямо комик, – улыбнулась она.
Жан-Жак был горд. Атака удалась. Он где-то читал, что если женщина смеется, она мысленно готовится заняться любовью. Только не останавливаться, развивать успех, и как можно быстрее. Минуты шли, а в голову ничего не приходило. От отчаяния он произнес свою коронную фразу, ту, что использовал в разговорах с тестем:
– По-моему, голосовать за зеленых совершенно бессмысленно.
Повисла недоуменная пауза, а потом женщина дала ему пощечину.
Все взгляды обратились на Жан-Жака. Подошел владелец бара:
– Чтобы я тебя тут больше не видел. Нам извращенцев не надо!
Жан-Жак ушел совершенно оглушенный. Что он такого сделал, откуда такая ненависть? Вовсе не развязная фраза, наоборот, чтобы разговор завязать. После долгих мучительных раздумий он пришел к единственно возможной разгадке: Клер стоит во главе международной секты женщин, которые будут ненавидеть его всю жизнь.
По дороге домой он наконец вспомнил о Соне. Какое облегчение! Он от души пожалел бедолаг, которых бросают жены и у которых даже нет любовницы. На улице ему попался на глаза плакат с той самой женщиной, что дала ему пощечину. Он было решил, что на сей раз у него и впрямь помутнение рассудка. Но, подойдя поближе, увидел, что эта женщина возглавляет список партии зеленых на выборах в Европейский парламент. Нет, ему решительно не везет. Вишенка на торте проклятого дня. По счастью, солнце высунуло из-за горизонта свою понедельничную макушку. Добравшись до дому, он понял, что ложиться уже бессмысленно. В душ, побриться – и на работу. Он принял три таблетки витаминизированного аспирина в надежде унять головную боль и снова обрести координацию движений. Бреясь, он порезался. И залепил порез маленьким пластырем.
У лифта Жан-Жак столкнулся с Бертье, сослуживцем, занимавшимся биржевыми потоками. Оба пришли на работу первыми и – второе совпадение – с одинаковым пластырем на одном и том же месте; можно сказать, визуально уравновешивались. Обычно они обменивались служебными банальностями, но теперь их сковало молчание. Бертье первым попытался разбить лед:
– У тебя тоже проблемы с женой?
Жан-Жак пожал плечами, но изобразить улыбку не смог. Он всегда недолюбливал этого Бертье, а теперь сделает все, чтобы исподволь помочь его карьере побыстрей съехать под откос. В кабинете у Жан-Жака шевельнулась было мысль поделать отжимания, но он тут же убедился в полной бесперспективности этой идеи. Остатков сил не хватало даже на то, чтобы открыть папку с делом. Он дождался прихода Эдуарда и вывалил свою беду на него. Друга новость ошеломила. Он довольно долго не мог сказать ничего утешительного, но наконец нашел слова:
– Слушай, старик, все образуется… Все скоро уладится… Знаешь, если жена от тебя хоть раз не уходила, то это вроде как и не жена…
– …
– И я тебе всегда помогу, ведь ты мне всегда помогал… Приходи, когда хочешь, в любое время…
Последняя фраза повергла Жан-Жака в ужас. Как можно сравнивать их положение! Одно дело, когда в самолете что-то барахлит, а другое – когда он разбился. Эдуард хотел было обнять друга, но не посмел: их дружба не предполагала особого тактильного контакта. Они смущенно разошлись по кабинетам.
Это проявление дружбы его почти доконало. Большую часть дня он с упорством и дотошностью маньяка делал вид, что работает, слившись с костюмом образцового служащего. А ближе к вечеру сочинил себе страшно важную встречу с японским бизнесменом. Господином Осикими. Да-да, Осикими. Жан-Жаку очень нравилось это имя, он его подыскивал добрых полчаса. И немедленно пожалел, что встреча виртуальная – словно одинокий ребенок, придумавший себе воображаемого друга. С ним, наверно, хорошо, с этим Осикими.
IV
Жан-Жака не так-то просто было выбить из колеи. Отоспавшись ночью, он снова обрел победный ритм. Каждый вечер после работы он заезжал к Сабине повидаться с дочерью. Сабина, конечно, обо всем докладывала жене, поэтому для начала ему пришлось решить весьма непростую дилемму: что лучше – изображать прекрасное настроение и притворяться, что все идет по плану, или напустить на себя убитый вид? В конце концов он выбрал первый вариант. Он постарается не обращать внимания на решение жены; его холодность наверняка заставит ее вернуться. Но при виде дочери его напускная бодрость трещала по всем швам.
