Оч. взволнована из-за ужина. Примерила наряд – выгляжу отлично: такие ровные, плавные линии, и всё благодаря тугим панталонам, – Марку о них совсем не обязательно знать. И потом, почему бы мне не быть оч. хор. парой для выхода? Я – светская женщина, делаю карьеру и т. д.
Полночь. Наконец приехала в Гилдхолл; Марк, в бабочке и широком пиджаке, шагал из стороны в сторону перед входом. О-о-о, так здорово, если уже некоторое время встречаешься с кем-то – и вдруг он предстает как жутко привлекательный незнакомец; тогда хочется лишь одного – броситься домой и в безумии заниматься с ним любовью, будто только что познакомились. (Хотя, конечно, это не совсем то, что обычно делают люди только что познакомившиеся.) Когда Марк заметил меня, вид у него сделался непритворно шокированный. Потом засмеялся, взял себя в руки и галантным, аристократичным жестом пригласил меня к дверям.
– Прости, опоздала! – выдохнула я.
– Да нет, – отозвался он, – я соврал насчет важности события. – И он снова как-то странно посмотрел на меня.
– Что? – не поняла я.
– Ничего, ничего, – приветливо и ободряюще ответил Марк (как будто я лунатик, стою на крыше машины и держу в одной руке топор, а в другой – голову его жены) и провёл меня в дверь, услужливо распахнутую лакеем в ливрее.
Мы оказались в приёмной – высокие потолки, стены выложены темными панелями; вокруг тихо переговариваются пожилые мужчины в бабочках. Замечаю женщину в блестящей накидке – она как-то странно смотрит на меня. Марк тепло кивнул ей и шепнул мне на ухо:
– Почему бы тебе не проскользнуть в туалет и не посмотреться в зеркало?
Бросаюсь в туалет – вот ужас: в такси, в темноте, вместо румян положила на щёки темно-серые тени для глаз... А, такое с кем угодно может случиться, футляры-то ведь одинаковые. Выхожу из туалета, тщательно оттерев щеки, – и в полном ужасе буквально прирастаю к полу: Марк разговаривает с Ребеккой...
На ней наряд кофейного цвета – платье из дорогого сатина, с открытой спиной, сидит как перчатка, и никаких корсетов. Чувствую себя как однажды мой папа: во время какого-то праздника в Графтон Андервуд он выставил на конкурс торт; подходит к столу после судейской комиссии, а на торте табличка с надписью: «Не соответствует условиям конкурса».
– Это было так весело! – со смехом щебетала Ребекка, нежно заглядывая Марку в лицо. – О, Бриджит, – обратилась она ко мне, когда я подошла, – как поживаешь, милая? Волнуешься? – И чмокнула меня в щёку.
Инстинктивно я попыталась отстраниться.
– Волнуется? – удивился Марк. – Почему Бриджит, воплощение внутреннего достоинства, должна волноваться? Правда, Бридж?
На секунду мне показалось, что лицо Ребекки исказилось в раздражении, но она тут же взяла себя в руки и воскликнула:
– Ах, как это мило! Я так счастлива за вас! – и плавно удалилась, исподтишка, осторожно взглянув на Марка.
– По-моему, очень мила, – определил Марк. – Всегда очень мила и интеллигентна.
«Всегда»? Я задумалась. Мне казалось, он и встречался с ней лишь пару раз. Марк провел рукой в опасной близости от моего корсета – пришлось отпрыгнуть. К нам приблизились двое напыщенных юристов и принялись поздравлять Марка с чем-то, что он сделал с каким-то мексиканцем. Он вежливо поболтал с ними, затем искусно их отшил и мы прошли в обеденный зал.
Всё было оч. впечатляюще: тёмное дерево, круглые столы, свечи, мерцание хрусталя. Проблема состояла в том, что каждый раз, как Марк клал руку мне на талию, приходилось отскакивать.
За нашим столиком уже сидело множество невероятно важных юристов, в возрасте за тридцать. То и дело раздавались взрывы хохота, все старались превзойти друг друга, выдавая всяческие легкие остроты, – видимо, верхушки огромных айсбергов, у которых подводная часть – глубокое знание законов и времени.
– Как узнать, что ты попал в зависимость от Интернета?
– ...И ты понимаешь, что не можешь определить пол трех своих лучших друзей.
– Ха-а-а! Ва-а-а! Ха-ха-ха-а-а!
– В наше время уже нельзя просто поставить точку, не добавив «com».
– Ты планируешь всю свою работу по протоколу HTML? Ба-а-а, ха-ха-ха, ба-а-а, ха-а-а-а!
Как только все присутствующие занялись едой, одна дама, по имени Луиза Бартон-Фостер (чрезмерно самоуверенная юристка и того типа женщина, которую легко можно вообразить заставляющей тебя есть печень), выступила с речью.
Что касается меня, я вела себя идеально – просто сидела тихонько и пила разные напитки, – пока Марк вдруг не произнёс:
– Вы абсолютно правы, Луиза. Если я буду снова голосовать за тори, то желал бы быть уверен, что мои взгляды а) изучаются и б) кем-то представлены.
В ужасе я уставилась на него. У меня возникло такое ощущение, как однажды у моего друга Саймона: играл он в гостях с какими-то детьми, и вдруг появился их дедушка, и оказался он Робертом Максвеллом; тут Саймон посмотрел на отпрысков, и ему привиделось, что все они мини-Роберты Максвеллы, с нависающими бровями и огромными подбородками.
Представьте: у вас завязываются отношения с новым человеком; между вами всегда проявится разница, и её следует принять и сглаживать все острые углы. Но в жизни не представляла себе, что могу спать с мужчиной, который голосует за тори. Неожиданно почувствовала, что совсем не знаю Марка Дарси, – возможно, все те недели, что мы встречались, он тайно коллекционировал картинки с глиняными зверушками в шляпках, вырезанные с последних страниц воскресных приложений, или ускользал на автобусе на матчи по регби, или с завистью глядел из окна на чужие автомобили.
Разговор тёк во всё более высокомерном русле, участники его рисовались вовсю.
– И как же вы определяете, что это именно четыре и пять к семи? – лаяла Луиза на мужчину в полосатой паре, похожего на принца Эндрю.
– Ну, я прошёл курс экономики в Кембридже.
– Кто у вас читал? – вмешалась какая-то девушка, как будто это главный аргумент.
– Всё в порядке? – прошептал Марк не раздвигая губ.
– Да, – пробормотала я опустив голову.
– Но ты... дрожишь. Говори – что случилось?
В конце концов я призналась, в чём дело.
– Ну я голосую за тори и что? – изумлённо уставился на меня Марк.
– Тсс... – прошептала я, нервно оглянувшись.
– В чём проблема?
– Видишь ли, – начала я, жалея, что здесь нет Шеззер, – если бы я голосовала за тори, то оказалась бы изгоем общества. Это всё равно что приехать в «Кафе руж» на коне, со стаей гончих на веревке или устроить вечеринку на полированных столах, с расставленными по краям тарелками.
– Как здесь, ты хочешь сказать? – Марк рассмеялся.
– Ну да, – пробормотала я.
– И за кого ты тогда голосуешь?
– За лейбористов, конечно. Все голосуют за лейбористов.
– Что ж, это только ясно доказывает, что не в том дело – пока, – вздохнул Марк. – А почему, интересно?
– Что – почему?
– Почему ты голосуешь за лейбористов?
– Ну... – я задумалась, – потому что тот, кто голосует за лейбористов, относится к левому движению.
– А-а...
Кажется, Марк решил, что всё это невероятно весело. Теперь к нам было обращено всеобщее внимание.
– И к социалистам, – прибавила я.
– «К социалистам»... понятно. А социалисты – это...
– Объединенные рабочие.
– Так, но Блэр ведь точно не собирается поддерживать профсоюзы, верно? Вспомни, что он сказал про четвертую статью.
– А тори – это просто ерунда.
– «Ерунда»? – усомнился Марк. – Экономика сейчас в лучшем состоянии, чем была в течение семи лет.
– Нет, не в лучшем! – завелась я. – Наверняка они её улучшили, потому что скоро выборы.
– Что «улучшили»? – уточнил Марк. – Экономику?
– Какова позиция Блэра в Европе по сравнению с позицией Мейджора? – вступила Луиза.
– Да. И почему он не принял обещания тори год за годом увеличивать ассигнования на здравоохранение? – подхватил принц Эндрю.
Честное слово, так они и беседовали, рисуясь друг перед другом. Скоро я поняла, что больше этого не вынесу.
– Дело всё в том, что голосовать надо за принцип, а не за непонятную деталь – такой процент или вот такой. И совершенно ясно, что лейбористская партия поддерживает принципы доброты и участия, интересы геев, матерей-одиночек и Нельсона Манделы. А противостоят ей орущие высокомерные мужчины – эти заводят интрижки со всеми, кто попадается на пути, трахаются направо и налево, ходят в ресторан «Ритц» в Париже, а потом ругают всех ведущих программы «Сегодня».
За столом наступила глубокая тишина.
– Ну, кажется, ты изложила суть в двух словах. – Марк засмеялся и погладил моё колено. – С этим мы бессильны спорить.
Все смотрели на нас. Потом, вместо того чтобы кому-нибудь пойти в туалет – как случается у нормальных людей, – они сделали вид, что ничего не произошло, и снова стали чокаться и тараторить, совершенно не обращая на меня внимания.
Никак не могла оценить, ужасно ли моё положение или ничего. Будто я в племени папуасов Новой Гвинеи, спариваюсь с собакой вождя и понятия не имею, что означает шёпот вокруг: то ли им всё равно, то ли обсуждают, как поджарить твою голову.
