— И в моем?
— Да, Ислам. И в твоем. Правда, никто не знает, сколь силен огонь в его сердце!
— И ты не знаешь?
— И я… Только после смерти мы узнаем про силу нашего огня.
— Долго ждать, — расстроился мальчик.
— Кому как.
Дед замолчал после этого разговора месяца на два.
Ислам и сам разговоры не заводил. Все думал об огне.
Когда дед засыпал, предварительно подкинув в костер собранный по пути навоз, Ислам долго вглядывался в играющие языки пламени. Он проносил через них ладошку и улыбался оттого, что не обжегся. Иногда плевал в огонь. Тот лишь слега шипел от мальчишеской проказы. Однажды Ислам пописал в костер, и дед проснулся от вони.
— Нельзя мочиться в огонь! — сказал он грозно и вновь заснул.
Ислам вытаскивал из пламени горящие ветки саксаула и сбрасывал их в ночное ущелье, глядя, как огонь по пути в бездну ударяется о скалы и умирает, рассыпаясь тысячами искр.
Если во мне огонь, думал Ислам, и я так же полечу вниз, то и во мне огонь погибнет.
Мальчик засыпал, и ему снилось, как дед охотился.
Иногда старик вдруг застывал на почти отвесной скале, смотрел куда-то совсем далеко, где Ислам и вовсе не мог ничего разглядеть, осторожно снимал с плеча ружье, поднимал его к плечу, целился… Мальчик давно не боялся звука выстрелов. Он утирал лицо от пороховой копоти и знал, что дед никогда не промахивается. После выстрелов дед на диво ловко перескакивал со скалы на скалу, отыскивая добычу. Если козел был еще жив, то дед выхватывал кривой нож и перерезал животному горло. В подставленный граненый стаканчик стекала горячая кровь. Дед ее выпивал залпом, а потом протягивал посуду с кровью Исламу. Мальчишка очень любил ее ни с чем не сравнимый вкус. Ему казалось, что его жилы переполняет огонь. Только он не ведал, что с этим огнем делать. Какое применение отыскать беспокойной энергии, так иногда мучавшей его.
Когда дед стрелял в человека и тот не сразу умирал, старик ножом не пользовался, просто тратил еще одну пулю. Пускал ее в голову жертве.
— Почему ты не достаешь свой стаканчик?
— Человек не пьет кровь человека, — отвечал дед. — Нельзя.
Слова деда для Ислама были истиной. Он не задавался лишними вопросами, просто кивал, показывая, что принял новое условие жизни.
А потом Ислам научился ладить с огнем. Он запросто помещал в трещащее пламя детские ручки и ворошил ими угольки. Правда, огонь быстро затухал, а мерзнущий дед удивлялся, как быстро прогорает топливо.
Перед самой весной им повезло. Дед застрелил двух козлов и четырех людей. Освежевал животных, сложив мясо в сумки, раздел прохожих, сняв у одного мертвяка с фуфайки красивую звездочку, и сказал Исламу, что они идут в кишлак запасаться всем необходимым.
— Может, новое ружье удастся купить, — предположил дед.
В больших кишлаках Ислам никогда еще не бывал. Ехал на закорках у деда и глазел на нескончаемое количество домов. И всюду люди.
Дед останавливался возле заборов и спрашивал любопытных:
— Герой не нужен?
Ислам испугался, что старик хочет его поменять на ружье, заскулил за спиной. Но дед открывал ладонь, предлагая, поблескивающую на солнце звезду.
— Золото, — пояснял дед. — За винтовку!
Почему-то все от звезды отказывались, пугались или разводили руками. А вот козлиное мясо охотно брали, отсыпая взамен соли, приправ, даже зажигалку выменяли.
У одной из калиток в волосатое ухо деду шепнули что-то тайное. Старик снял со спины Ислама, поставил голыми ножками на землю и велел ему поиграть здесь, неподалеку, откуда был слышен детский смех.
— Иди туда! — махнул рукой. — Там такие же, как ты!
Ислам бесстрашно побежал на звуки себе подобных и обнаружил бритых наголо, как он, мальчишек, играющих в какие-то незнакомые ему игры. Кто-то дрался на палках, иные возились в грязи, стараясь усесться на грудь противнику и праздновать победу. Один из них, самый здоровый, расправлялся со всеми в считаные секунды. Лицо его выражало злую агрессию, и когда он усаживался на грудь побежденного, то всаживал поверженному литым кулачком по носу. Никто против не был, все радовались кровянке, текущей из носа, и дружно улюлюкали, когда очередной нос трещал под ударом постоянного победителя.
— Молодец, Мухаммед! — поздравляли. — Ты самый сильный! Ты наш главный воин.
— Да, — гордо соглашался крепыш. — Я ваш воин!
А потом что-то в природе изменилось. Мухаммед, главный воин, глянул в сторону Ислама.
И все вдруг посмотрели в сторону пришлого чужака. Поединки разом прекратились, а уже через мгновение вся ватага ухахатывалась в слаженном порыве, показывая пальцами на чужого мальчишку.
Ислам не мог понять, что в нем смешного, оглядывал себя — может, на коровью лепешку сел?..
— Вы только посмотрите на него! — возвестил Мухаммед. — Он без штанов!
Ислам действительно никогда не носил штанов, а об исподнем и совсем не ведал. Поэтому, оглядев себя, ничего смешного не обнаружил и лишь пожал плечами.
— Посмотрите, какая у него маленькая пиписька! — возвестил кто-то.
— Мужчина без штанов — не мужчина!
— Да кто это вообще такой?!
Зачем нужна большая пиписька, подумал Ислам. И какое отношение имеет наличие штанов к мужскому роду?
— Бей его! — скомандовал Мухаммед и как главный воин первым сорвался с места в атаку.
Надо сказать, что почти все местные мальчишки были чуть ли не вдвое старше Ислама, а потому победа их должна была быть неминуема, но маленький чужак вдруг оборотился к нападающим спиной, словно деру собирался дать. Но не в этом смысл заключался: Ислам наклонился задницей к нападавшим, раздвинул ягодицы и пустил газы. Он сам не предполагал, что случится далее. После так и объяснял деду, что никак не мог знать, что вместе с отравой из задницы вырвется огненная струя пятиметровой длины и что она пожжет мальчишек изрядно. Особенно коренастому Мухаммеду досталось. Всю правую часть лица «главному воину» пожег. Без уха оставил и волос.
Дед оправдывался перед жителями кишлака, что военный фугас внуком был подорван случайно, несмышленый еще малыш, а взамен нанесенного ущерба старик отдал золотую звезду отцу Мухаммеда. Как, впрочем, и остальную добычу поделил между обиженными. Все остались довольными, кроме Мухаммеда…
Отойдя довольно далеко от кишлака и остановившись на ночь, дед велел Исламу доказать свою способность к огненному извержению еще раз.
Мальчик встал на четвереньки в сторону пропасти, как орел переступил ногами, поднатужился и испражнился с горы в лощину огненным потоком.
— О! — воскликнул дед, повидавший в этой жизни все. — Всесилен Всевышний!
Ислам ничего не знал о Всевышнем, а потому отнес восклицание деда на свой счет и возгордился:
— У Всевышнего должны быть штаны!
Дед улыбнулся и пообещал завтра же что-нибудь придумать.
А через несколько секунд на их головы обрушилась кара небесная. Вокруг их костра все взрывалось, улюлюкало и свистело. Огненные шары взмывали к небу, а куски скал отламывались от своих оснований так легко, словно кусочки сыра от мягкого круга, обрушиваясь к подножию ущелья.
Ислама засыпало землей. Он лежал под завалом горных пород и думал. Вот что имел дед в виду, когда говорил о том, что Всевышний всесилен! Оказывается, это не я Всевышний, сделал вывод.
А потом все стихло. Небо было удивительно прозрачным, с бесчисленным количеством звезд. А на земле пахло гарью и смертью.
Дед тоже уцелел. Он порыскал по отвалам земли, оставленным взрывами, и отыскал свое ружье. Старое, еще от его деда, оно оказалось переломанным в трех местах. Дед держал его на руках словно мертвого младенца. А потом он заплакал. Вместе с ним заревел и Ислам.
Следующий месяц они почти голодали. Питались растениями и падалью. Хорошо, зажигалка сохранилась, а то дедовское огниво также сгинуло при катаклизме.
Один раз перед самым сном дед сказал с важности):
— Вот в чем сила твоего огня! Ты солдат Господа!
— А кто такой Господ?
— Господь, — поправил, — это тот, кто придумал мир, — объяснил дед.
— А что такое мир?
— Все, что вокруг нас, — это мир.
— А небо — мир?
— И небо.
— И ты мир?
— И я часть мира.
— А я мир?
— Нет, ты тоже его часть!
Ислам не понял, в чем разница, но традицию не спорить с дедом сохранил.
А потом дед впервые пошутил:
— Когда спать станешь, будь осторожнее. А то меня сожжешь! Огненный пердун!
— Буду, — пообещал внук со всей серьезностью.
Как и обещал, дед смастерил внуку портки, сшив их из множества кусочков разных тканей, хранившихся до времени в холщовой сумке. Исламу первое время было неловко в штанах — натирало во всей географии нижней части тела. Но постепенно мальчик привык. Осталось одно неудобство: когда нужно было мочиться деду на спину, приходилось развязывать несколько веревочек…
