– Мне здесь очень удобно, мэм.
Какой парадокс – Анна О’Доннелл, отъявленная притворщица, но с хорошими манерами. Либ поняла, что не в состоянии обращаться с ней с той суровостью, которую она заслуживает.
– Китти, – позвала Либ, – не могла бы ты принести еще один стул, а также воды?
Никакого ответа из кухни.
– Возьми пока этот стул, – настаивала Либ. – Мне он не нужен.
Анна перекрестилась и села на стул, продолжая шить.
Либ чуть-чуть отодвинула комод от стены, чтобы убедиться в том, что за ним ничего не спрятано. Выдвинула по очереди все ящики – древесина покоробилась от сырости – и стала перебирать одежду девочки, ощупывая каждый шов и подол.
На комоде стоял кувшин с поникшим одуванчиком. Мисс Н. одобряла цветы в больничных палатах, высмеивая бабушкины сказки о том, что они якобы отравляют воздух. Она говорила, что яркие расцветки и разнообразие форм поддерживают не только дух, но и тело. В первую неделю работы Либ в госпитале мисс Н. пыталась втолковать это главной медсестре, которая лишь презрительно фыркала.
Либ пришло в голову, что цветок, на который никто и не взглянет, может быть источником питания. А жидкость – это действительно вода, или некий прозрачный бульон, или сироп? Либ понюхала воду, но учуяла только резкий запах одуванчика. Потом опустила палец в воду и поднесла его к губам. Безвкусная, в той же степени, что и бесцветная. Но может быть, там находится какой-то питательный элемент, обладающий этими свойствами?
Либ чувствовала, что девочка наблюдает за ней. Господи! Либ попала в западню заблуждений старого доктора. Это просто вода. Она вытерла руку о передник.
Рядом с кувшином ничего, кроме небольшого деревянного ящичка. Нет даже зеркала. Неужели Анне никогда не хочется посмотреть на себя?
– Это мои сокровища, – вскакивая, сказала Анна.
– Как мило. Можно посмотреть?
Либ уже шарила внутри, на тот случай, если Анна объявит, что это личное.
– Конечно.
Церковные безделушки: четки, сделанные, похоже, из семян, с простым крестиком на конце, раскрашенный подсвечник в форме Богоматери с Младенцем.
– Красиво, правда? – Анна дотронулась до подсвечника. – Это мама и папа подарили мне в день конфирмации.
– Важный день, – пробормотала Либ.
Статуэтка показалась ей безвкусной. Она ощупала фигурку, чтобы убедиться, что это фарфор, а не что-то съедобное. И только потом разрешила девочке взять ее.
Анна прижала подсвечник к груди:
– Конфирмация – самый важный день.
– Почему?
– В тот день я перестала быть ребенком.
Есть что-то комичное в том, что это дитя воображает себя взрослой женщиной. Либ стала вглядываться в надпись на крошечном серебряном овале, не больше кончика пальца.
– Это мой чудотворный образок, – сказала Анна, беря его с ладони Либ.
– Какие чудеса он сотворил?
Вопрос прозвучал немного легкомысленно, но девочка не обиделась.
– Очень много, – поглаживая образок, заверила она Либ. – То есть не именно этот, а все чудотворные образки в христианском мире вместе.
Либ ничего не ответила. На дне шкатулки она нашла крошечный диск в стеклянном футляре, на котором был оттиснут ягненок, несущий флаг и герб. Это ведь не может быть хлеб от причастия? Право, святотатством было бы хранить облатку в детской шкатулке.
– Что это, Анна?
– Мой Агнус Деи.
Агнец Божий. Эти слова на латыни Либ знала. Она откинула крышку футляра и слегка потерла диск ногтем.
– Не сломайте!
– Не сломаю. – Поняв, что это не хлеб, а воск, Либ положила коробочку в протянутую ладонь Анны.
– Все образки освящены его святейшеством, – захлопнув крышку, сообщила девочка. – Агнус Деи прекращает наводнения и тушит пожары.
Либ задумалась над происхождением этой легенды. Если учесть, что воск плавится, кто мог бы представить, что от него будет толк при пожаре?
В ящичке ничего не осталось, кроме нескольких книг. Либ прочитала заголовки – все религиозные. «Служебник для мирян», «Подражание Христу». Она выдернула из черной «Книги псалмов» прямоугольник с орнаментом размером с игральную карту.
– Положите на место, – взволнованно произнесла Анна.
Так, может быть, в книге спрятана еда?
– Минутку… – Либ пролистнула страницы. Ничего, кроме маленьких прямоугольников.
– Это мои священные карты. Каждая на своем месте.
На той, что держала Либ, отпечатана молитва с затейливо вырезанным, как кружево, краем, к которому привязана ленточка с одним из крошечных образков. На обратной стороне рисунок пастелью: женщина, обнимающая овцу. Сверху написано: «Divine Bergère». Божественная… что?
– Видите, эта подходит к псалму сто восемнадцать: «Я сбился с пути, как отбившаяся от стада овца», – продекламировала Анна, постукивая по карточке и даже не заглядывая в нее.
Очень напоминает «У Мэри был маленький барашек», подумала Либ. Теперь она заметила, что все книги в ящичке забиты этими прямоугольниками.
– Кто дал тебе эти карточки?
– Некоторые были призами в школе или в миссии, другие подарены посетителями.
– Где сейчас эта миссия?
– Ее закрыли. Мой брат оставил мне самые красивые карточки. – Анна поцеловала карточку с овцой и засунула ее на место.
Какой удивительный ребенок…
– У тебя есть любимый святой?
Анна покачала головой:
– Все они учат нас разному. Некоторые родились хорошими, а другие были злыми, пока Господь не очистил их души.
– Правда?
– Он может выбрать любого и сделать его благочестивым, – уверила Анна.
Дверь распахнулась так неожиданно, что Либ вздрогнула. Пришла Китти с тазом горячей воды.
– Извините, что задержалась. Я носила хозяину еду, – тяжело дыша, проговорила молодая женщина.
Малахия О’Доннелл… Копает торф для соседа – в качестве услуги или в дополнение к жалким доходам от фермы? Либ пришло на ум, что здесь, наверное, только мужчин кормят в полдень.
– Где для вас прибраться? – спросила служанка.
– Я сама, – хватая таз, ответила Либ.
Нельзя впредь пускать в комнату домочадцев. Возможно, Китти прячет под передником еду для ребенка.
Служанка нахмурилась – от смущения или от обиды?
– Ты, наверное, занята. Можно попросить у тебя еще один стул, а также свежее постельное белье?
– Простыню? – спросила Китти.
– Пару, – поправила ее Либ, – и чистое одеяло.
– У нас этого нет, – покачала головой горничная.
Отсутствующее выражение на лице Китти. Похоже, ее мысли заняты чем-то другим.
– Она хочет сказать, что нет чистых простыней, – пояснила Анна. – Стирка в следующий понедельник, если только не будет чересчур сыро.
– Понятно, – подавив раздражение, сказала Либ. – Ну, тогда только стул, Китти.
Либ добавила в воду хлорированную соду из своей бутылки и протерла все поверхности. Запах резкий, но чистота обеспечена. Она вновь застелила постель теми же несвежими простынями и серым одеялом. Потом выпрямилась. Куда еще можно запрятать чуточку еды?
Эта комната совсем не похожа на загроможденную мебелью комнату для больного у богатых людей. Помимо кровати, комода и стула, только плетеный коврик на полу, с рисунком из темных линий. Либ приподняла его – под ним ничего. Без коврика комната станет совсем скучной и ногам будет холодно. К тому же самое вероятное место, где можно спрятать корочку или яблоко, – это кровать. Однако комитет не станет заставлять девочку спать на голых досках, как узницу. Нет, но, чтобы убедиться в отсутствии еды, Либ придется осматривать комнату часто и без предупреждения.
Китти наконец-то принесла стул и с грохотом поставила его на пол.
– Когда будет минутка, вынеси этот коврик и выбей его, – сказала Либ. – Скажи, где можно взять весы, чтобы взвесить Анну?
Китти покачала головой.
– Может быть, в деревне?
– Мы пользуемся пригоршнями. – (Либ недоуменно нахмурилась.) – Например, пригоршни муки и щепотки соли. – Служанка изобразила их в воздухе.
– Я не имею в виду хозяйственные весы, – сказала Либ. – Что-то большое для взвешивания человека или животного. Может, такие есть на одной из соседних ферм?
Китти устало пожала плечами.
Анна, смотревшая на поникший одуванчик, и виду не подала, что слышит их. Словно разговор шел о весе другой девочки.
Либ вздохнула:
– Тогда принеси, пожалуйста, кувшин чистой воды и чайную ложку.
– Хотите что-нибудь перекусить? – выходя, спросила Китти. Фраза смутила Либ. – Или подождете до ужина?
– Могу подождать, – ответила Либ.
Когда горничная ушла, Либ пожалела о сказанном, поскольку была голодна. Но почему-то в присутствии Анны О’Доннелл Либ не могла объявить о том, что хочет есть. И это совершенно нелепо, напомнила она себе, потому что девчонка – притворщица.
