— Его выдвигали, но он ее не получил. Я хотел сказать, что сейчас он здесь, в Южной Африке.
— Знаю.
Он удивленно взглянул на нее.
— Я видела фотографии — ты и он вместе, — объяснила она. — В газетах, когда была здесь в феврале.
— А, да! Понимаешь, он генетик. И твердо убежден, что со временем мы сможем предотвращать или лечить наследственные болезни вроде синдрома Дауна.
Она внимательно смотрела на него.
— Каким образом?
— Ну, это нелегко объяснить. Суть в том, что в каждой клетке есть вещество, называемое ДНК, и оно служит как бы магнитной лентой, на которой запечатлена определенная информация. Так вот, болезни вроде синдрома Дауна возникают из-за искажения этой информации. Когда-нибудь, если, например, мы создадим молекулярную хирургию, мы сможем убирать кусочки с искаженной информацией и заменять их правильными.
— Это звучит очень холодно и цинично.
— Но если в результате удастся создать совершенного человека, свободного от генетических ошибок?
Забавно, что он защищает точку зрения, на которую недавно сам нападал. Но почему-то ему необходимо было убедить ее, хотя сам он не был убежден.
— Ты хочешь сказать, что тогда дети, такие, как Джованни, не будут рождаться? — спросила она.
— Погоди, ты толкуешь мои слова превратно. Я совсем не это имел в виду. Я не хотел тебя обидеть…
— Я не обиделась. Но практическая цель этих генетических экспериментов ведь в этом?
— Ну, пожалуй, да.
Вернулся официант, и, пока расставлялись блюда, пока по заведенному ритуалу пригубливалось и одобрялось вино, он уже успел собраться с мыслями.
— Возможно, это звучит несколько холодно, как ты выразилась, — начал он, когда они снова остались одни. — Но если в конце концов удастся покончить с болезнями средствами генетики, неужели это не благая цель? Ведь, в конце концов, именно этого веками искали врачи.
Она задумчиво смотрела в тарелку.
— Да, Деон. С чисто медицинской точки зрения ты, вероятно, прав. Ты вот говорил о создании совершенного человека. Мне кажется, не следует рассуждать о совершенстве с такой легкостью.
— Если можно будет покончить с неравенством, связанным с происхождением, интеллектом, страданиями? Неужели ты не подпишешься под такой идеей? Не это ли ответ на извечную человеческую мечту о рае на земле?
— Да, вы создадите совершенство. Совершенное чудовище. — Она покачала головой. — Совершенное счастье не совместимо с человечностью. Нам нужна тьма, чтобы оценить свет. Если б ты дал мне выбирать между вашими так называемыми совершенными младенцами и бедным Джованни, я все равно выбрала бы его. По крайней мере он человек и в нем есть все противоречия, из которых слагается человечность.
И тогда он рассказал ей. Он рассказал ей о собаке, которая все еще живет — живет полторы недели после операции, моделирующей операцию по поводу атрезии трехстворчатого клапана. Он подчеркивал опасности, неясности, технические трудности, которые могут возникнуть. Она внимательно, не перебивая, не задавая вопросов, выслушала его объяснения, довольно сбивчивые, потому что он пытался упрощать так, чтобы ей было понятно. Она смотрела на его лицо, ни на мгновение не отводя взгляда.
Когда он договорил, она задала только один вопрос:
— Как скоро ты сможешь оперировать?
— Я еще не знаю, — ответил он смущенно. — Слишком много непредвиденных осложнений. Прежде чем сделать следующий шаг, мы должны быть абсолютно уверены…
— Я хочу, чтобы ты оперировал Джованни. Но приблизительно когда это может быть?
— Месяца через два-три. Самое позднее — весной.
Она кивнула.
— Я останусь. И буду ждать столько, сколько потребуется.
Она говорила очень спокойно и сдержанно. Но настороженная напряженность ее лица вдруг смягчилась. Как будто, подумал Деон, наблюдая за ней, пришла ее весна. Пришла весна, хотя только-только наступила зима.
А может быть, она пришла и ко мне, подумал он.
Они задержались у дверей, пока он подавал ей пальто. Какая-то вошедшая в ресторан дама вдруг резко остановилась, обернулась, пристально на них посмотрела.
Деон перехватил ее взгляд и узнал Джиллиан Мурхед, хотя и не сразу.
С севера, с гор, дул горячий ветер.
Вылезая из машины у дверей больницы, Деон подумал, что хорошей погоде как будто пришел конец. Почти неделю один солнечный, золотой день сменялся другим, и все уже решили, что наступила ранняя весна. Но этот ветер, который казался жарким, сухим дыханием самой Африки, пророчил другое: зима еще впереди.
Ветер с гор всегда действовал на него плохо. Он знал, что скоро у него разболится голова. Когда он был ребенком, отец говаривал, что этот ветер дует прямо из адских врат. И но совпадению, нет ли, горный ветер нередко предшествовал какому-нибудь несчастью, пусть всего лишь простуде или гриппу.
Он начал обход, испытывая от этой тяжелой духоты такое ощущение, словно одежда ему мала. Свое раздражение он срывал на окружающих, искал, к чему бы придраться, находил и не скупился на резкие выговоры. Последней каплей было открытие, что больной, которому он накануне делал замену митрального клапана, до сих пор еще не вполне пришел в сознание.
Он гневно обрушился на дежурного в послеоперационной, нового в их отделении человека, откуда-то из Средней Европы.
— Что здесь происходит, черт побери? Почему меня не поставили в известность?
Тот пробормотал что-то невнятное. Вопреки всякой логике это еще больше взбесило Деона.
— Что вы мямлите? Да отвечайте же!
Тут вмешался Робби Робертсон.
— Полагаю, при шунтировании в сердечную мышцу попал воздух, — сказал Робби, — он проник в головной мозг и вызвал кислородное голодание.
Деон скривил губы.
— Спасибо. Это я и сам способен сообразить.
— Но его-то вины тут никакой нет, ведь так? — сердито спросил Робби.
Окружающие неловко переминались с ноги на ногу и смотрели на мониторы, на графики по стенам, на потолок — куда угодно, только не на Деона с Робби.
Уязвленный, Деон огрызнулся:
— Возможно. Но он мог бы потрудиться и позвонить мне, верно? Что он, собственно, собирался делать? Звонить мне после того, как больной умрет?
Робби пожал плечами.
— А что тут можно сделать? Только ждать и надеяться на лучшее. Тут никто ничего сделать не может. Даже вы.
Подспудный вызов был столь же несомненным, как и неожиданным. Все вокруг настороженно затаили дыхание. Деон сощурился.
— Послушайте, Робби! Пока я заведую этим отделением, я желаю знать все, что здесь происходит. Все, до последней мелочи. Это ясно?
Робби отвернулся, снова пожав плечами. Они закончили обход в тягостном молчании.
К тому времени, когда Деон уехал из больницы, его гнев прошел, сменившись раскаянием за эту вспышку. Ему надо бы отделаться от привычки — набрасываться на своих сотрудников в присутствии остальных, а порой так даже и в присутствии пациентов. Можно найти причину в погоде, в общем положении вещей, в том, что такой уж у него характер.
Тем не менее правда, что в их давние приятельские отношения с Робби вкралась тень враждебности. Робби никогда не отличался почтительностью, но всегда безоговорочно признавал Деона главой отделения кардиологии во всех смыслах этого слова. Последнее время, однако, он все чаще резко возражает и ставит под сомнение решения и указания Деона.
Сегодня утром Робби был безусловно неправ. Даже если он считал этот выговор несправедливым (каким он и был), признал Деон, испытывая легкие угрызения совести, ему следовало бы промолчать. А теперь, сознательно или нечаянно, он выступил в роли защитника молодых сотрудников, и это легко может привести к разладу.
Деон медленно поднимался по лестнице, внезапно почувствовав себя старым и уставшим от жизни. Что-то рушилось в стране его грез. Не было больше прежней верности и товарищества.
Причиной эта жара, удрученно твердил он себе. Только жара.
В любом случае надо добиться увеличения штата. В отделении катастрофически не хватает людей. Гвидо и француз Каррер, оба вдруг ушли, и их еще никем не заменили. Лишь две из семи вакансий ординаторов заняты.
Отсюда и наша общая раздражительность, размышлял он. Ребятам приходится слишком много работать. Пожалуй, мне следует на несколько недель сократить объем работы.
Он сейчас же позвонит профессору Снаймену и напомнит о его обещании прислать в отделение ординаторов из резерва общей хирургии. Когда они об этом говорили?.. По меньшей мере две недели назад, и до сих пор ничего не сделано. Не мог же старик в самом деле забыть?
Раньше все было по-другому, с горечью думал Деон. Тогда он с радостью предоставлял мне все, в чем возникала нужда, — штаты, оборудование, помещение, ассигнования для исследований. А сейчас я вынужден драться за положенные мне штатные единицы.
