ОНА: Вы можете назвать сумму?
ОН: Пятнадцать тысяч рублей покроют расходы, я уверен.
ОНА: Вы получите вдвойне. Дашкова, выдай из казны.
ДАШКОВА берет ключ и уходит.
ОН: Во-вторых, я не претендую на дорогие подарки, но одну вещицу мне очень хотелось бы иметь. Мелочь, но вы пользовались ею каждый день, и в этом ее ценность…
ОНА смотрит на него с удивлением.
ОНА: Что же это, мсье?
ОН: Чашку и блюдце, из которых вы пьете за завтраком.
ОНА: Бог с вами — посуда в дороге разобьется.
ОН: Вы найдете это в договоре, если соблаговолите прочесть…
ОНА: У меня есть для вас кое-что получше. Я уже выбрала вам подарок, мсье Библиотекарь.
ОНА открывает свою шкатулку и достает перстень с агатом. Ее собственный портрет выгравирован на нем. ОНА вручает перстень ему.
ОН: О, какая вещь, Ваше Величество, какая прекрасная, уникальная вещица… В-третьих, я рассчитываю на вашу помощь в дороге…
ОНА: Куда же вы направитесь теперь? В Самарканд, к Великой Китайской стене, куда-нибудь в степи?
ОН: Нет, царица души моей, домой. По возможности кратчайшим путем.
ОНА: Фридрих Прусский снова послал за вами. И король Швеции. И Вольтер ждет вас в Фернее, помните.
ОН: Мне жаль, но они меня не дождутся. Слов нет, как горько мне расставаться с вами. Но тем слаще будет встреча с моей дорогой…
ОНА: С вашей супругой?
ОН: С дочуркой-плясуньей. С возлюбленной, ничем не примечательной, но прелестной. С друзьями, с компанией милых болтунов. И даже со сварливой женой.
ОНА: Хорошо же. Вы получите экипаж, превосходный английский экипаж, что я приобрела на этой неделе. И я дам сопровождающего, который будет охранять вас во время путешествия и доставит в Гаагу, к Голицыну. Что-нибудь еще?
ОН: Да, Ваше Величество. Если случится такое, что по возвращении в Париж мне придется кое за что поплатиться и отправиться на отдых в Бастилию, я надеюсь на вашу поддержку. Присмотрите за моей женой, не дайте ей умереть с голода в одиночестве. Защитите мою дорогую дочь, она лишь недавно стала матерью…
ОНА: Да, да, я выполню все ваши требования. Обещаю. Но скажите — поездка стоила всех этих мучений? Вы не зря преодолели тысячи verstas? Не зря пили столь вредную для вас невскую воду?
ОН: Этот вопрос не к философу. Монарх должен ответить.
ОНА берет его за руки.
ОНА: Тогда, разумеется, стоило, дорогой Дидро. Разве вы не видите, что я в восторге от всех ваших мыслей, от безумных идей, рождающихся в вашей гениальной…
ОН: В восторге от некоторых и в ярости от остальных…
ОНА: Да, но, друг мой, вы творили чудеса. Вы учили меня всему. Как управлять государством. Как реформировать систему образования, улучшить нравы, способствовать развитию искусств и ремесел…
ОН: Как реорганизовать полицейские подразделения. Как строить современные города. Как учреждать банки…
ОНА: Вы коснулись также ростовщичества и роскоши. Бога и дьявола. Азартных игр и развода. Жизни и свободы…
ОН: Погони за удачей…
ОНА: Тутовых деревьев и свиноферм…
ОН: А вы показали мне то, что я не чаял увидеть никогда. Военную мощь Брута, помноженную на чары Клеопатры…
ОНА: Вы писали мне эти прелестные бумаги, рассказывали эти изумительные истории…
ОН: Ваше Величество соблаговолили позабыть о разделяющей нас социальной пропасти. Вы изволили спуститься до моего уровня, чтобы я смог подняться до вашего…
ОНА: Нет, я была вашей ученицей, а вы — моим учителем.
ОН: Я был вашим слугой, а вы моей хозяйкой — так грезил наяву Дени-Философ.
ОНА: Вы оставили ваши рукописи? Мою новую Россию?
ОН: Они в вашем государственном архиве. Я знаю, кое-что кажется вам глупым и наивным…
ОНА: Да, дорогой мой мечтатель. Знаете, между нами одно лишь различие. Вы философ и работаете с бумагой, мягкой и послушной. А я, несчастная, сижу на троне и вынуждена иметь дело с человеческой кожей, неподатливой, грубой, неуправляемой.
ОН: Но если вы будете следовать моим указаниям, то создадите прекрасную человеческую общность, предмет зависти народов земли.
ОНА: Да, но если я буду слепо следовать вашим советам, то вся моя империя полетит вверх тормашками. Все ее институты. Монархия, закон, церковь, бюджет. Страна развалится, границы перестанут охраняться… Возможно, если бы вы приехали в другое время… Но сейчас — война с турками, Пугачев…
ОН: Да, Пугачев. Теперь, когда вы захватили его, что будет?
ОНА: Он сидит в железной клетке в центре Москвы, люди глазеют на него и видят, что он совсем не помазанник Божий. Он просто Емелька Пугачев, неотесанный мужик, вообразивший, что кто-то на небесах решил по-новому переписать его строчку в великой Книге Судеб. Если бы он причинил вред только мне, может, я бы его и помиловала. Но никто со времен Тамерлана не убивал моих людей в таком количестве. Он жил как негодяй. И умрет как трус…
ОН: Как это произойдет?
ОНА: Ему публично отрубят голову. Семья его отправится в ссылку, а деревню его сожгут.
ОН: А графиня Пимбург? Княжна Тараканова?
ОНА: Увы. умерла. Видимо, бедняжка уже давно страдала туберкулезом. Он-то ее и доконал.
ОН: Но каземат Петропавловской крепости вряд ли был ей полезен. Я ничего не смог сделать.
ОНА смотрит на него.
ОНА: Кое-что смогли, Дидро. Вы и мсье Вольтер, вы можете смело поведать миру, что мои идеалы выше моих деяний. Порой мне кажется, мы приснились друг другу. Вы мне точно снились, и — вы говорили — я вам тоже. Снимите ваш камзол!
ОН: Что?
ОНА: Этот черный балахон. Он уже всем опротивел. У нас есть для вас новый. Надевайте.
ОНА подает ему ярко-красный, богато отделанный камзол и помогает одеться.
ОН: Право, я как-то забываю о костюме…
ОНА: Что скажете, Дашкова?
ДАШКОВА осматривает его.
ДАШКОВА: Франт. Король среди философов.
ОНА: А сверху медвежья шуба. Чтобы вы не мерзли по дороге домой.
ОНА берет его за руки.
ОН: Вы помните, Вольтер как-то написал, что история — это шутка, фокус, который проделывает жизнь со смертью? А я склоняюсь к мысли, что российская история — это шутка умной императрицы надо мной и Вольтером…
ОНА: Это безумие. Вы не можете уехать. Пошлите за вашей женой, за всем семейством. Построите себе дворец в Петербурге…
У него глаза на мокром месте… ОНА смотрит на него.
ОН: Нет, прекрасная царица. Моя жена — старая женщина, у нее ишиас. Моей свояченице восемьдесят лет. Возлюбленная вот-вот забудет меня. У дочери грудной ребенок. Мой зять твердо вознамерился торговать текстилем. А я… некогда я считал отпущенное мне время десятилетиями и годами, теперь же считаю на месяцы и дни…
ОНА: Чепуха, Дидро, вы будете жить вечно.
ОН: Вы обещаете? Это есть в договоре?
ОНА: Да, есть.
Огромный волосатый мужчина, похожий на медведя, одноглазый и в широком турецком кафтане входит в комнату, что-то жуя на ходу. ОНА замечает его, спешит ему навстречу, обнимает его.
ОНА: Потемкин, дорогой мой…
ОН уходит, незамеченный.
Конец шестидесятого дняНаконец-то он стронулся с места, наконец покидает Россию. И мы тоже. «Владимир Ильич» с таким же успехом мог и вовсе не избавляться от своих пассажиров три дня назад: все они (или их ближайшие родственники) снова здесь. Такая же бестолковая, шумная, пихающаяся, неповоротливая толпа, что неделю назад готовилась пересечь Балтику в обратном направлении; тогда они покидали буржуазную шведскую цивилизацию ради скифской фантасмагории, теперь — наоборот. Те, прошлые, пассажиры растворились в огромных и неуправляемых российских просторах; нынешние выбрались и плывут назад. Снова внизу, на верфи, кипит жизнь и проворачиваются сделки. Грязные автобусы выплевывают будущих путешественников; такси поставляют пассажиров для кают классом повыше. Уйма машин всех видов — от крутых до самых плохоньких, автомобили, убегающие из России навсегда или отправляющиеся на Запад по делам служебным, выстроились в очередь перед воротами парома. Контейнеры, кровати, разнообразный багаж подхватываются крюками подъемных кранов и доставляются на судно откуда-то снизу. Торговцы и посредники, коммивояжеры и палаточники появились снова — в еще более устрашающем количестве. На бетонной верфи и в киосках, самостийно понатыканных тут и там на территории терминала, продается все на свете: старое и новое, полезное и бесполезное, лицензионное и нелицензионное, антиквариат и старье; люди мечутся в коммерческом угаре, пересекаются, заключают сделки.
