Светлана Сергеевна посолиднела. Она спокойна. Она степенна. Она всегда мила. И лишь иногда (очень редко) в ней прорывается горечь от той неудачи.
— Я еще поквитаюсь с ним, — говорит она иногда подруге Ае.
Ая смеется:
— Проще всего поквитаться с ним через обмен… Я слышала, он собрался меняться. Но у него никак не получается… А ты же гений, Света. Устрой его в какую-нибудь привлекательную обменную цепочку… И к медведям!
— Иногда мне его… жалко.
— Тогда забудь о нем, Светик.
— Я, в общем, забыла…
— Забудь. Я слышала, что он вроде как спятил.
— Что-что?
— Вроде как спятил он.
Светлана Сергеевна закуривает сигарету и прохаживается по своему просторному служебному кабинету.
— Я забыла. Я давно о нем забыла, но то, что этот придурок развалил мою мечту, — помню. Мне плевать на ту квартиру. Мне плевать на машину. Мне плевать на деньги. А мечту — жаль.
Есть на земле речка, точнее сказать, речушка — она мелкая, она безымянная, и в конце пути своего она впадает в Урал. Возле речки приткнулся одинокий полуразрушенный домишко. Хибарка. А кругом лес. А дальше — куда ни глянь — отроги гор. Пригодна для жилья в хибарке лишь одна комната, где большая печь. Живет здесь забытый людьми человек. Нестарый.
Люди из окрестных деревень говорят, что он человек чудной. («Он тихий, но с приветом. Да вы сами увидите!») Живет этот тихий человек огородом. Ставит силки для птиц и сусликов и жарит их здесь же, рядом с хибаркой. Он ни с кем не общается и никуда не ездит. Люди из окрестных деревень рассказывают, что время от времени он взбирается на одинокий холм, где острый утес («Вон на тот!»), и сидит там в задумчивости часами.
Иногда случается так, что путешествующие по родному краю разбивают свои палатки возле его полуразрушенного домика. Одинокий человек всегда с ними здоровается. Он пьет с ними чай. Он оброс, одежда на нем истрепалась, но он никогда и ничего не клянчит. Он всегда тих и вежлив. А если ему дают выпить за компанию немного водки, он оживляется и начинает рассказывать — он уверяет всех, что был когда-то московским инженером.
— Да ну? — Путешествующие по родному краю парни посмеиваются. Но девушки их одергивают — смеяться над таким человеком некрасиво и нехорошо, пусть себе фантазирует.
Он сидит с ними возле костра.
— Да… Я был инженером. Я жил в Москве.
— Как же вы сюда попали?
— Как? — Он долго трет пальцами морщины на лбу, он припоминает. — Я хотел поменяться на Киев… Ну да, на Киев. У меня была комната. Неплохая и светлая комната.
— В Москве?
— Да. Я договорился об обмене и записался в цепочку. Моя комната в Москве менялась на Таганрог, Таганрог — на Пензу, Пенза — на Алеутово, Алеутово менялось на эту хибарку…
— А дальше?
— А дальше эта хибарка должна была своим ходом (тоже сложным) выменяться на Киев.
— Да ну? — Все опять смеются.
— Клянусь вам. Это называется многократный обмен.
— И что же случилось? — Все перестают смеяться, заметив его печаль, и делают вид, что внимательно слушают.
Одинокий и обросший человек рассказывает — случилось странное. Обмен долго не удавался, кто-то отказывался, кто-то из наглых просил в доплату денег — обычная канитель, длящаяся год или два. А ему было очень нужно поменяться на Киев. И однажды ему вдруг пообещали, что, если он временно поменяется на «полцепочки» — то есть переедет в эту хибарку, — дальнейший обмен пойдет гораздо быстрее. Называлось «Обменный жилой фонд»… Он поменялся. Он переехал. Он стал здесь временно жить и ждать. А цепочка оборвалась…
— Оборвалась?
— Да… Оборвалась… Так это называется, если люди, следующие за тобой в цепочке, меняться вдруг раздумали. Не хотим — и точка.
— И это вся ваша история?
— Да.
— Как интересно!
На самом же деле им всем давным-давно скучно. Разговоры уже надоели. Не за этим приехали. Они начинают готовить кофе и шашлыки. Уходят парочками в кусты. Бегают. Играют. Одинокий и обросший человек умолкает. Он долго смотрит на костер. Ему дают немного шашлыка — он вежливо благодарит и ест. Потом он уходит к своей хибарке. Садится на полусгнившем крыльце. И слышно, как он в задумчивости продолжает рассуждать и шепчет самому себе: «А я ведь ее любил… Очень… Да… Любил. Женщины — они такие».
После отдыха путешествующие по родному краю уходят дальше. Собирают палатки. Взваливают на спину огромные рюкзаки.
— До свидания! — кричат они ему. А девушки машут рукой. Он сидит неподвижно. Они уже скрылись из виду. Он сидит на полусгнившем крыльце в полном одиночестве. Вокруг лес.
* * *
Сумерки. Наползает ночь. Уже прохладно. Он уходит с крыльца — идет к себе в хибарку, кутается в лохмотья и лезет на печь. Сон у него беспокойный, нервный.
Иногда — среди ночи — он вдруг просыпается. Ему слышатся голоса.
— Что? — спрашивает он. — Кто это? — Но ни души нет. Над лесом собирается ночная гроза, это и разбудило его. Дождя еще нет. Но порывы ветра уже сильны и влажны. Он выходит в ночь. Молния — и следом гром грохочет с такой силой, что он от неожиданности и страха приседает на миг. И улыбается. Испугался, мол, грома. Бывает…
Он неторопливо идет, он отводит ветки руками. Он взбирается на холм — долго взбирается, — там, уже на вершине, садится на удобный камень и отдыхает. Он думает.
О чем он думает, не знает никто. Молнии распарывают небо. Он сидит долго… Пространство вокруг него наполняется воображаемыми людьми. Он слышит голоса. Шаги. Ржание коней. Он видит — в ночной тьме — оборванных и разъяренных людей. Их руки сжимают косы. Их руки стискивают топоры. Их руки схватываются за сабли. Голытьба. Они кричат, они обвиняют его в бездействии…
Голоса все ближе. Бородатые люди обступают его. И тогда он встает. Он распрямляется и кричит зычно и грозно: «Сарынь на кичку!» — а кругом ни души, шумит ночной лес, и вот-вот польет дождь.
