Ознакомительная версия.
Сегодня тридцать седьмая годовщина смерти моей матери. Я думал о ней, страдал без нее каждый день в течение этих тридцати семи лет, и мой отец тоже, думаю, не забывал о ней ни на секунду. Если бы живая память могла оживлять людей, она была бы нашей Эвридикой, она бы восстала, как леди Лазарь, из упрямой смерти, чтобы успокоить нас. Но все наши стенания не продлили ей жизнь ни на секунду, ни на один удар сердца, ни на один вздох. Единственное, что я мог, это перенестись к ней. Что будет делать Клэр, когда я умру? Как я ее оставлю?
Слышу, как Альба разговаривает в постели. «Эй, – говорит она. – Привет, мишка! Ш-ш, давай спать ложись». Тишина. «Папа?» Смотрю на Клэр: проснулась она или нет. Она спит. «Папа!»
Я осторожно поворачиваюсь, выпутываюсь из одеял, с трудом опускаюсь на пол. Выползаю из нашей спальни, направляюсь по коридору в спальню Альбы. Она хихикает, завидев меня. Я рычу, и Альба гладит меня по голове, как собаку. Она сидит на кровати, среди всех своих мягких игрушек.
– Двигайся, Красная Шапочка.
Альба отодвигается, и я забираюсь на кровать. Она торопливо обкладывает меня игрушками. Обнимаю ее и откидываюсь назад, а она протягивает мне голубого мишку.
– Он хочет суфле.
– Еще немного рановато для суфле, голубой мишка. Как насчет яйца-пашот и тоста?
Альба кривится. Для этого она стягивает губы, брови и нос.
– Мишка не любит яйца, – объявляет она.
– Ш-ш. Мама спит.
– Ясно, – громким шепотом говорит Альба. – Мишка хочет голубое желе.
Слышу стон Клэр, она начинает собираться в другой комнате.
– Пшеничное желе? – хитро спрашиваю я. Альба думает.
– С коричневым сахаром?
– Да.
– Хочешь приготовить?
– Да. Повезешь?
Я соскальзываю с кровати и задумываюсь. Ноги сильно болят, а Альба стала слишком большой, чтобы возить ее, но теперь я ни в чем не могу отказать ей.
– Конечно. Прыгай.
Я стою на четвереньках. Альба залезает мне на спину, и мы едем на кухню. Сонная Клэр стоит у раковины, наблюдая, как в кофейник капает кофе. Подхожу к ней и бодаю головой под колени, она хватает Альбу за руки и поднимает ее вверх, Альба все время хохочет как ненормальная. Я забираюсь на свой стул.
Клэр улыбается и спрашивает:
– Что на завтрак, повара?
– Желе! – вопит Альба.
– М-м. Какое желе? Из кукурузы?
– Не-е-ет!
– Из бекона?
– Вот еще!
Альба виснет на Клэр и тянет за волосы.
– Ой. Не надо, дочка. Тогда, наверное, это овсяное желе.
– Пшеничное!
– Пшеничное желе, вкуснота. – Клэр достает коричневый сахар, молоко и пакетик пшеницы. Ставит на стойку и вопросительно смотрит на меня: – А тебе? Омлет?
– Если приготовишь, то да.
Я с восхищением смотрю, как деловито Клэр ходит по кухне, как будто она Бетти Крокер[104], как будто она это делала долгие годы. Она справится без меня, думаю я, наблюдая за ней, но я знаю, что это не так. Смотрю, как Альба смешивает воду с пшеницей, и думаю о ней, десяти-, пятнадцати-, двадцатилетней. Но еще не конец. Я еще не выдохся. Я хочу быть здесь. Я хочу видеть их, хочу обнимать их, я хочу жить…
– Папа плачет…– шепчет Альба Клэр.
– Это потому, что приходится есть мою стряпню, – говорит ей Клэр и подмигивает мне, и я вынужден рассмеяться.
КАНУН НОВОГО ГОДА, ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КЛЭР: У нас будет праздник! Сначала Генри не хотел, но теперь выглядит абсолютно довольным. Он сидит за кухонным столом и показывает Альбе, как делать цветочки из моркови и редиски. Признаю, что играю не совсем честно: я высказала идею в присутствии Альбы, она так обрадовалась – и он не решился разочаровывать ее.
– Все будет замечательно, Генри. Позовем всех, кого знаем.
– Всех? – спрашивает он с улыбкой.
– Всех, кого захотим, — исправляюсь я.
И теперь я целыми днями убираю дом, Генри и Альба пекут печенье (хотя Альба съедает половину теста, если недосмотреть). Вчера мы с Клариссой пошли в бакалею и купили соус, картофель фри, паштеты, всевозможные овощи, пиво, вино, шампанское, маленькие цветные канапе, салфетки с золотыми словами «С Новым годом!», разноцветные бумажные тарелки и бог знает что еще. Теперь весь дом пахнет тефтелями и быстро осыпающейся рождественской елкой в гостиной. Алисия тоже здесь, моет бокалы для вина. Генри поднимает на меня глаза и говорит:
– Эй, Клэр, уже пора. Иди, прими душ. Смотрю на часы и понимаю, что да, пора.
В ванной мою голову, сушу волосы, надеваю трусики, лифчик, чулки и черное шелковое вечернее платье, туфли на шпильке. Брызгаюсь духами, чуть-чуть крашу губы, последний взгляд в зеркало (выгляжу напуганной), и обратно в кухню, где Альба, довольно странно, все еще чистая в синем вельветовом платье, а Генри по-прежнему в дырявой красной фланелевой рубашке и драных синих джинсах.
– А ты переодеваться будешь?
– О… да. Конечно. Поможешь, ладно? Везу его в нашу спальню.
– Что хочешь надеть? – Я быстро просматриваю его ящики в поисках трусов и носков.
– Все равно. Выбирай сама. – Генри протягивает руку и захлопывает дверь. – Иди сюда.
Прекращаю поиски и смотрю на Генри. Он ставит кресло-коляску на тормоз и устраивается на кровати.
– Времени нет, – говорю я.
– Точно. Поэтому не трать его на болтовню. Голос такой тихий и неотразимый. Я закрываю дверь на защелку.
– Знаешь, я только что оделась…
– Ш-ш. – Он протягивает ко мне руки, и я сдаюсь, сажусь рядом с ним, и в голове рождается непрошеная фраза: «последний раз».
(20:05)ГЕНРИ: Звонок в дверь раздается в тот момент, когда я завязываю галстук. Клэр нервно спрашивает:
– Я нормально выгляжу?
О да. Она розовая и миленькая, и я говорю ей это. Мы появляемся из спальни, когда Альба бежит открывать дверь и начинает кричать:
– Дедушка! Дедушка! Кимми!
Отец сбивает снег с ботинок и наклоняется обнять ее. Клэр целует его в обе щеки. Отец отдает ей пальто. Альба захватывает Кимми и ведет ее смотреть елку, не дав ей даже раздеться.
– Привет, Генри, – улыбаясь, говорит отец, и внезапно до меня доходит: сегодня моя жизнь в последний раз промелькнет перед моими глазами.
Мы пригласили всех, кто нам дорог: отец, Кимми, Алисия, Гомес, Кларисса, Филип, Марк и Шерон с детьми, бабушка, Бен, Хелен, Рут, Кендрик и Нэнси с детьми, Роберто, Кэтрин, Изабель, Мэтт, Амелия, друзья-художники Клэр, мои друзья из библиотеки, родители друзей Альбы, арт-дилер Клэр, даже Селия Аттли, по настоянию Клэр… Не хватает только тех, кто прийти никак не могли: моя мама, Люсиль, Ингрид… О боже. Помоги мне.
(20:20)КЛЭР: Гомес и Кларисса влетают, как два истребителя-камикадзе.
– Эй, Книжный Мальчик, ты что, тротуар никогда не расчищаешь?
Генри ударяет себя по лбу:
– Так и думал, что что-то забыл.
Гомес ставит Генри на колени пакет, полный музыкальных дисков, и уходит чистить тротуар. Кларисса смеется и идет за мной на кухню. Вынимает огромную бутылку русской водки и сует в морозилку. Мы слышим, как Гомес поет «Пусть идет снег», расчищая лопатой путь от дома.
– Где дети? – спрашиваю я Клариссу.
– Мы их оставили у моей мамы. Это Новый год; мы решили, что с бабушкой им будет веселее. К тому же собираемся маяться с похмелья без свидетелей, понимаешь?
На самом деле я никогда об этом не думала; я ни разу не пила после того, как была зачата Альба. Альба вбегает в кухню, и Кларисса радостно обнимает ее:
– Эй, детка! Мы принесли тебе подарок! Альба смотрит на меня.
– Ну же, открывай.
Это крошечный маникюрный набор, состоящий из пилок для ногтей. Альба в восторге открывает рот. Я тихонько ее пихаю, и она вспоминает:
– Спасибо, тетя Кларисса.
– Пожалуйста, Альба.
– Иди папе покажи, – говорю я ей, и она убегает в направлении гостиной.
Просовываю голову в коридор и вижу, что Альба взволнованно размахивает руками, стоя перед Генри, а он сидит, протянув ей руки, как будто жалуясь на эктомию ногтей.
– Вот это да, – говорю я Клариссе.
– Это у меня была такая мечта в детстве, – улыбается она. – Я мечтала работать в салоне красоты.
– Но не научилась, поэтому стала художницей, – смеюсь я.
– Я встретила Гомеса и поняла, что никто никогда не сможет свергнуть женоненавистническую буржуазно-капиталистическую корпоративную систему путем химической завивки.
– Конечно, продавая искусство, мы тоже не совсем поставили ее на колени.
– Говори за себя, детка. Ты просто помешана на красоте, вот и все.
– Виновата, поняла, поняла.
Мы идем в столовую, и Кларисса начинает нагружать свою тарелку.
– Над чем ты работаешь? – спрашиваю ее я.
– Компьютерные вирусы как искусство.
– Ого.– «О нет».– А это разве не противозаконно?
– Ну, нет. Я просто разрабатываю их, затем рисую на полотнах HTML, a потом устраиваю выставку. В сеть я их и не запускаю.
Ознакомительная версия.
