«Хорошо, что это происходит не в кино, а всего-навсего в жизни, — сказал он себе. — Сейчас бы там заиграла какая-нибудь душераздирающая музыка. Что-то вроде „Журавлей“, в которых превратились погибшие солдаты. И твоё сердце тогда бы и вовсе разлетелось в клочья, ровно от крупнокалиберной пули».
Но убийца был на свободе, и потому следовало взять себя в руки. И Телков взял. Он провёл пятернёй по лицу, вытер слёзы и позвонил на международную телефонную станцию.
— Девушка, только что трагически погиб самобытный русский живописец Егор Егорыч Козлов, — сказал он телефонистке. — Прошу вас, минуя все формальности, соединить меня со Скотланд-Ярдом… Скотланд-Ярд? Мне нужен рашен полковник Степанофф! Повторяю по слогам. Сте-па-нофф! На конце два «фе». Ферштейн?
— Иес, — невозмутимо ответили в Скотланд-Ярде.
И сейчас же издалека донёсся голос Сергея Максимовича:
— Что случилось, малыш?
— Товарищ полковник! Я его не уберёг! Мы встретили женщину с пустым ведром, а я не придал этому значения. Думал, суеверие.
— И напрасно. Ты не академик Гусь, — строго вставил Сергей Максимович. — Для оперативника нет суеверий. Есть только версии.
— Вот-вот! — в отчаянии подхватил Телков. — И потому Моржовый добился своего: убрал живописца! Меня за это следует гнать пинком под зад из нашей славной милиции! И чтобы духу моего в ней не было!
— Не спеши, сынок. У тебя ещё всё впереди, — по-отечески посоветовал Степанов. — А теперь вспомни: художник, не делился ли он своими планами? Незадолго до смерти?
— Он говорил, де хочет написать великую картину. Не то, что малюют деляги, разную там чепуху, — вспомнил Телков. — И ещё он сказал, что узнал, где можно недорого приобрести краски и холст. Планировал запастись впрок.
— А коли так, тогда его бы не спас и сам Господь Бог. Лейтенант, вам следовало бы знать и давно: если некто мечтает о будущем вслух и строит грандиозные планы, он не жилец, — строго промолвил полковник.
— Я это понял ещё, когда был мальцом. С кино о войне. Там, если кто-то говорил: «Вот закончится война, я выучусь на того-то, того-то. Заведу семью, построю то-то…» Словом, если он о чём-то таком рассуждал на привале, его убивали в первом бою. У врага на этот случай, наверно, были специальные снайперы. Чтоб без промашки. Но я это, виноват, тоже упустил из вида, — признался Телков.
И вдруг подумал: «А может, это и к лучшему? Козлов бы очень расстроился, узнай, что Елизавета Фёдоровна хоть и святая, а всё же была сестрой царицы и к тому же немкой. Её же горячо любимый муж считался педрилой. Хотя это теперь и разрешено».
— Товарищ полковник, но задание я всё равно провалил. Моржового теперь ничто не держит в Москве. Возможно, в эту минуту киллер покидает столицу, — самоотверженно произнёс лейтенант.
— И снова ты, сынок, совершаешь ошибку, — незримо улыбнулся Сергей Максимович. — Моржовый никуда не денется, пока не уничтожит и тебя, которого видел вместе с живописцем.
— И правда, я ещё чувствую на затылке злобный взгляд киллера, — обрадовался Телков и пощупал затылок. Взгляд, а вернее, его след, был на месте.
— Стало быть, лейтенант, вы тоже наживка. Но учтите: последняя. Другой у нас нет, — серьёзно предупредил полковник. — Сынок, я закругляюсь. На поверхности снова мелькнуло что-то странное.
— Всё это степановские байки: и хирург, и его операции-махинации на морде. Так бы и я сшил себе рожу получше. А ваш Моржовый сейчас, как цуцик, сидит в норе со своей прежней физией и лыбится над нами. — Подполковник Лаптев презрительно отодвинул странички с показаниями Телкова. — И вообще у вас с полковником полная мухретика! Проверить связи Гуся? Это надо же! Пётр Петрович! Уважаемый человек! Академик! Сегодня вылетел в Лондон. На съезд дворецких. По всяким привидениям и прочей мути. Как видишь, Телков, без нашего Гуся не могут обойтись даже дворецкие этих западных людей и лордов… Но всё же я послал капитана Деняева. Он опросил его вдову… то есть жену. Так вот, среди знакомых академика этого вашего хирурга, будто бы чудодея, не было отродясь. Вдова, то есть жена впервые узнала о нём от Деняева. Что же касается Козлова, тут всё проще редьки. Особенно, когда нет масла и соли. Надо лишь, лейтенант, думать головой. Кто труп? Художник! Кто задушил? Баба! Стало быть, художник нарисовал бабу голой, а вместо денег послал подальше. Вот она и придушила. Ты сам сказал: художник хлипкий. Много ли ему надо? Затянула поясок — и каюк!
— Но эта женщина была переодетым мужчиной. Я видел волосатые ноги… И потом Моржовый оставил отпечатки пальцев. На стакане, — возразил Телков.
— И где же этот стакан? Где заключение экспертизы? — усмехнулся Лаптев.
— Я оставил в мастерской. Не брать же с собой в засаду стекло. А Моржовый его прихватил с собой. Чтобы, значит, уничтожить вещдок. Товарищ подполковник, разве бы он взял стакан, если бы там не было отпечатков?
— А почему бы не взять? Всегда сгодится в хозяйстве. Ты, лейтенант, молод ещё, не знаешь женщин. И волос у них на ногах тоже хватает, — поучительно произнёс Лаптев. — Особенно в наше время, когда все люди становятся братьями.
В его кабинет постучали, а затем влетел всполошённый оперативник в звании старшего лейтенанта и доложил:
— Товарищ подполковник! Тревожное донесение от одного из участковых. На автомобильном заводе объявлен подозрительный обеденный перерыв. Всему персоналу приказано немедленно покинуть территорию и не возвращаться до конца обеда. Завод будто вымер. Никак в его опустевших цехах затевается что-то противозаконное. Разборка между преступными группировками. Или чей-то поединок. Какие будут распоряжения?
— А никакие! Опять вам мерещится всякая чертовщина. Распустил вас полковник Степанов. Раз автозавод временно остановлен, значит, у него экономические трудности. Газеты надо читать, товарищ старший лейтенант. Наша промышленность переживает сложный период. Вы лучше бы сделали замечание своему коллеге Телкову. Посмотрите, что за вид! Точно он сам вышел из зоны. Так и хочется проверить документы. Идите, Телков! И чтобы к утру у вас выросли волосы.
— Не тушуйся. У моей жены есть лишний парик. Обалденный! — сказал старший лейтенант, выйдя вместе с молодым опером.
Телков извлёк из правого кармана пакетик с леденцами и одну конфетку отправил в рот.
— Бросаешь курить? — понимающе спросил коллега.
— Уже бросил, — буднично ответил Телков.
— Ты — гигант! — уважительно произнёс старший лейтенант. — Я пытался сто раз. Ничего не выходит. А вчера пришлось выкурить две пачки. Ну, ты понимаешь зачем. Пойду подышу чистым воздухом. Сегодня снова коптить небо.
Он удалился, а Телков прошёл в конец коридора и сел на подоконник. Перед ним целеустремлённо сновали коллеги. Одни уходили на задания. Другие возвращались. А третьи, четвёртые и… так далее просто ходили из комнаты в комнату. «Какие замечательные люди», — растроганно подумал Телков.
— Обидно, — посетовал он подошедшему капитану Деняеву, с которым делил кабинет на двоих. — Кто-то из них, из наших славных товарищей, — предатель. Вступил в сговор с бандой.
— У тебя есть факты? — встревожился Деняев.
— К сожалению, нет, — вздохнул Телков.
— Тогда… тогда с чего ты это взял? Тогда какое ты имеешь право на наших товарищей, которые не жалея жизни… Клеветать! — возмутился Деняев.
— Я не клевещу. Так принято. Понимаешь, в каждом отделе обязательно кто-нибудь должен продаться преступникам, — оправдываясь, пояснил Телков.
— И это всё? Только поэтому? — облегчённо засмеялся Деняев. — Ну погляди на меня. Как, по-твоему, могу я продаться бандитам? — И капитан подставил для изучения своё лицо.
«Наверное, такое доброе и благородное лицо было у Ивана Сусанина, который завёл врагов в болото. Только у того была борода».
— Нет, ты не мог, — уверенно отверг Телков.
— Вот видишь. И у других такие же лица, — заторжествовал капитан.
«Кроме Лаптева. У того на носу бородавка», — подумал Телков, но, помня о субординации, удержал эту неожиданную мысль при себе.
— Ты меня своей фигнёй сбил с панталыку, — пожурил Деняев. — Я ведь зачем подошёл? Тебя зовут к телефону.
— Голос женский? — заволновался Телков и мигом слетел с подоконника.
— Сам узнаешь. Лично я не интересовался, — уклончиво ответил Деняев. И деликатно остался за дверью.
Увы, голос оказался мужским. И незнакомым.
— Слушай, Вован, — прохрипел он из мембраны, точно из трубы.
— Не Вован, а Владимир Васильевич, — самолюбиво поправил молодой опер.
— А будь ты хоть генералом, — зловеще усмехнулся неизвестный. — Я придушил твоего дружка. Теперь твой черёд.
— Это ты, гад! Мы ещё посмотрим: кто кого! За художника вы ответите особо. Мне персонально! — гневно отпарировал Телков и по-мальчишески добавил: — Моржовый хрен!
