Василий Яковлевич прикончил третью порцию и вопросительно взглянул на толстого усатого продавца, колдующего над железной жаровней, полной сизоватых углей, по которым нет-нет да пробегут мелкие огоньки темно-красного цвета. Усатый продавец почувствовал взгляд этого отличного соплеменника и живо отреагировал:
— Еще порцию, мосье? Я думаю нам с вами этот запах и вкус напоминает наше с вами детство…
— Спасибо, спасибо, пожалуй еще одну порцию я возьму с собой… А запах действительно напоминает детство, запах! м-м-м…
Продавец расхохотался, показав отлично сохранившиеся крепкие зубы и ловко подхватив бумажный пакетик, большим металлическим совком заполнил его почти до краев. Толстыми, в саже, пальцами свернул горловину пакетика и вручил его Василию Яковлевичу:
— Прошу, мосье, ешьте на здоровье и вспоминайте детство, это самая сладкая пора человеческой жизни…
Расплатившись, Василий Яковлевич покинул продавца-философа и отправился вдоль бульвара Роже, с каштанов-деревьев падали разноцветные резные листья, под ногами коричневым лаком блестели несъедобные каштаны-плоды, горький дым детства застилал глаза и выбивал слезу… Высокое небо голубело чисто вымытым холодком, зеркальные витрины магазинов и кафе отражали высокую фигуру в неплохом длинном пальто, нос и усы выглядывали из кашне, в волосах запутались искры седины… Ноги в крепких отличных башмаках, крепких как Варшавский Договор до развала, топтали с украденной у писателя Аксенова надменностью плиты бульвара… Но по другому и не скажешь.
Василий Яковлевич в детстве пек картошку на углях костра, пел хором "Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры, дети рабочих". Сейчас-то он понимает — по маразму слов только Интернационал и может поспорить… Пек картошку и даже не предполагал, что через сорок лет будет вдыхать дым жарящихся каштанов на улицах Парижа, его французский и последний клошар из-под того моста, и профессор лингвистики романских языков из Сорбонны будут воспринимать как родной… А в карманах будут шуршать не рубли, а франки, и в бумажнике будет лежать залитое в пластик удостоверение гражданина Французской Республики… Да, если бы кто ему такое бы сказал в то давние годы, то тому бы он точно нос расквасил, что бы не болтал что не попадя…
Отперев дверь ключом, узкую и с цветным витражом, Василий Яковлевич вошел в тщательно вымытый подъезд, но не только пол, что естественно в цивилизованной стране, но и стены, и перила, и цветные плафоны на узорчатом потолке и вообще все. Потому что здесь не Родина, а Франция, здесь не ссут в подъездах, по крайней мере в центре, не бьют стекол и почему-то не выкручивают лампочки, а покупают в магазине…Странный народ эти французы, странный и наивный.
Поднявшись пешком — гимнастика! и игнорируя лифт из принципа, на свой четвертый этаж, там бы это был бы пятый, у нас же первый не считается, Василий Яковлевич отпер четыре замка и распахнул одну из створок двери из темного массивного дерева с ярко начищенной латунной табличкой — мосье ЖЮКОГ ЛУИ, консультант, и такой же блестящей латунью щелью почтового ящика.
Вспыхнул свет в малюсеньком коридоре, в темном зеркале отразилось лицо с брылями, полностью седыми бровями, но с еще черными усами — цвет натуральный, не окраска! неплохое такое выбритое лицо, явно знакомое с массажем и опасной бритвой в руках отличного парикмахера… Василий Яковлевич снял башмаки, одел мягкие домашние туфли, не тапочки господа, я вам не бабушка! и прошел в гостиную, то же миниатюрных размеров. Из кресла стремительно встал какой-то молодой, в чем-то черном, человек и открыл рот… Дальше Василий Яковлевич почти ни чего не помнил, нет, конечно нет, если бы он напрягся бы — то конечно бы вспомнил, вспомнил бы кусками… Ну вспомнил бы, но кому это нужно? ни кому…
Усадив внезапно потерявшего сознанье молодого человека в кресло и аккуратно привязав его бельевым шнуром специально припрятанным именно для таких случаев, Василий Яковлевич уселся напротив неизвестного, бесцеремонно разглядывая того. Спортивен, лицо славянского типа. Одеколон дорог, но сильно резок и безвкусен, кое-какие мелочи — состояние кожи на лице, зубы, волосы, одежда, все вместе говорило Василию Яковлевичу — оттуда. Но почему этот козел не оставил торчать из ящика на двери "Фигаро" как условленно, и почему не позвонил с утра, перед его ежедневной прогулкой, как тоже договорено давно и навсегда?.. Вопросов было много, а ответ по видимости один — бардак. Или как здесь принято говорить — бордель. Кругом бордель… Ну что же, пока хрупкий молодой человек с накачанной мускулатурой отдыхает, можно посмотреть, что же у него в карманах…
В карманах у молодого уже слегка замычавшего и пытавшегося пошевелиться человека, черт… кого же мне напоминает это нефранцузское рыло? ни как не могу вспомнить, старость не радость, наверное пора уже на покой… В карманах же молодого человека был обыкновенный джентльменский набор — порнографический журнал, небольшой пакет, такой спецпакет в спецупаковке, пяток гандонов, авторучка — явно стреляющая, вот придурок! в портмоне пачка, ого сколько! франков и естественно долларов… Ну у какого француза в портмоне доллары, зато ни одной кредитной карты, когда же научатся работать, ни карты, ни документов, боже мой, везде бордель…
Молодой человек раскрыл мутные глаза — как у месячного щеночка, издал странный звук, как будто собрался рыгнуть на старинный хороший ковер и медленно повел взглядом по комнате, видимо с трудом соображая. что за напасть с ним случилась, не потолок ли ему на голову рухнул…
Василий Яковлевич добрался наконец до жопных карманов черных джинсов молодого человека, извлек оттуда польский паспорт с неплохо переклеенной фотографией молодого человека. Молодой же человек, почти очнувшись, вспомнив все приключившееся с ним и найдя блуждающим взглядом Василия Яковлевича, взвыл нехорошим голосом:
— Ты что же гад меня уделал, я все отцу расскажу, тебе здесь сука не работать!..
И естественно на великом и могучем, от которого Василий Яковлевич в общем-то почти уже отвык. Рассмеявшись, Василий Яковлевич наконец сообразил, на кого же похож молодой человек. Этот молодой человек был вылитой копией начальника Василия Яковлевича генерала-майора Зубкова, командующего всеми резидентами Франции и Швейцарии. Просто вылитая копия, только молодая, лет так на тридцать моложе…
— Что же ты мерзавец, газетку позабыл в ящичек сунуть? -
голосом участливой бабули поинтересовался Василий Яковлевич, нелегальный резидент в Париже, не торопясь развязывать молодого человека, явно курьера, генеральского сынка. И естественно тоже на великом и могучем.
— Да это… киоск был закрыт… ну внизу, я подумал — ты… вы меня узнаете…
БЕГЛЕЦЫ В БЕСКОНЕЧНОСТЬ.
роман
ПРАГА.
Все когда-нибудь кончается, говорили утешительно древние философы, вот и тучи над Центром помощи и развития гуманитарных идей шестидесятых годов, уютно и привольно развалившемуся в бывшем пивоваренном заводе на улице Корунной, развеялись. Нет, ни репортажи защитника марихуанны пана Долежала из "Рефлекса" обильно сдобренные фотографиями, ни запросы независимых депутатов чешского парламента, ни акции протеста хипни, ни письма гнева от лица прогрессивных общественных организаций, ни многочисленные статьи в местной и зарубежной прессе не могли прогнать довольно таки поднадоевший микроавтобус, казалось примерзший к углу Центра. И только предложение Слави, сопровождаемое подмигиванием и высказанное в узком кругу за обеденным столом в клубе — может зарядить "кислоты" в пару-другую ящиков с пивом и подсунуть в тот маленький магазинчик, где эти гады с автобуса отовариваются? сдвинуло микроавтобус и проблему с места… Хотя скорей всего больше их напугало решительное высказывание Алекса — все, подаю на сук в суд, сколько можно терпеть блядей, завтра нанимаю Сокола (пан Томаш Сокол был самый известный и успешный юрист в Чехии)… А может быть невинное высказывание Володи-Бороды — поджечь гадов что ли?…
Одним словом — неизвестно что послужило толчком к решению проблемы, скорей всего все вместе взятое, но факт остается фактом и тридцать первого декабря — в последний день уходящего столетия и как некоторые утверждают и тысячелетия, хотя другие с ними усиленно спорят и переносят сакральную дату на следующий год… В общем — утром на углу микроавтобуса не было. И только сухой асфальт, в отличии от кругом намерзлого снега на нечищеном тротуаре и говорил о том, что еще вчера здесь стоял передовой форпост чешской демократии, усиленно бдевший над тем, как расползается зараза наркомании и ассоциальности из этого гнезда мафии по всей Европе…
— Слави, гризли, ура! Они нас оставили в покое! -
радовалась и прыгала маленькой девочкой Диди в норвежском свитере, нет, не подарок из обанкротившегося секи-хенда, а привезенное с собою от олдмути добро.
