Дождик унялся, однако задул порывистый, пронизывающий ветер.
Чтобы спрятаться от ветра, Андрей свернул в переулок, и здесь он набрел на закусочную, где не столько закусывали, сколько пили. Таких закусочных, шалманов, после войны в Ленинграде было множество, чуть ли не на каждом углу. В эти «крылья Советов» и «голубые Дунай» забегали случайные прохожие, чтобы погреться, но в основном, в особенности поблизости от барахолки, где Андрей и оказался, в шалманах сходились постоянные посетители — карманники, скупщики краденого, фармазонщики[39], проститутки, предлагавшие себя за «сто пятьдесят и кружку пива», всякие прочие темные личности. Открывались шалманы рано утром, и уже с утра в них толпился похмельный народ.
Андрей продрог, промок и с удовольствием спустился в закусочную. Он взял сосиски и кружку пива. Едва пристроился за стойкой, как к нему подошла девица. Кокетливо вставляя в рот папиросу, что само по себе было шиком, она вальяжным тоном спросила:
— Замерз, мальчик? А чего же пивом балуешься? Взял бы сто пятьдесят с прицепом, меня бы угостил, я тоже замерзла. Вместе бы и погрелись. Да и головка со вчерашнего бо-бо.
— Катись ты!.. — буркнул Андрей.
— Фьють! — Девица прищурилась. — Ты, кажется, сердитый мальчик. Прямо бука. Нельзя быть таким сердитым, тем более с утра. Вообще с женщинами надо разговаривать культурно и вежливо. «Прошу, мадам. Простите, мадам…» — Она стояла боком к Андрею, облокотясь одной рукой на стойку.
— Кому сказано — катись!
— Ты очень-то широко пасть не разевай, — сказала она, — а то ворона влетит, подавишься. Или хочешь на большие неприятности нарваться? — Она откинула назад голову и рассмеялась, пуская в лицо Андрею дымные кольца.
Он тихо сказал, сжав зубы:
— Отпрянь, сучье вымя, если тебе человек говорит.
— Это кто, это ты человек?
Андрея уже колотило от злости. Если бы перед ним выпендривалась не девица, он не сдержался бы, ударил…
И тут к ним подошел парень. В кепочке-«лондонке», надвинутой на глаза, в расстегнутой до пупа рубахе. На груди у него красовался выколотый орел, смахивающий на курицу, держащий в когтях голую женщину.
— В чем дело, Зайчик? — спросил он, не глядя вроде бы на Андрея.
— Мальчик вот клевый, только сердитый очень.
— Не выспался, может?
— Залетный, видать, — сказала девица и повела плечом.
Андрей понял, что скандала не миновать. Скорее всего, придется драться. Однако отступать он не собирался. Нельзя отступать. Если покажешь слабину, решат, что струсил, и будет только хуже. А парень усмехнулся и теперь уже открыто и с вызовом посмотрел на него.
— Откуда будешь, корешок? — Он взял в руки вилку.
— Оттуда, где меня уже нет. Устраивает?
— Это как подумать…
— А вот и думай. — Андрей отпил пива.
— Шутник, — сказал парень, — Ничтяк, я люблю веселых. С веселыми и самому жить веселее. Им перо под левое ребрышко, а они хохочут, щекотно им!.. Вчера как раз с одним таким познакомились. Ты не из этих, которые щекотки боятся? — Он вилкой почесал орла.
— Перья на своей курице выщиплешь, — усмехнулся Андрей и отпил еще глоток.
— Ха! Травани-ка еще чего-нибудь.
— В цирк сходи, там тебе траванут, — Андрей допил остатки пива, поставил кружку на стойку и сделал
движение, чтобы уйти.
— Один маленький вопросик, — подступая ближе, тихо проговорил парень, — По фене ботаешь[40]?..
— Только по-китайски, — улыбнулся Андрей. Он догадался, что это, по крайней мере, не хулиган. Значит, можно договориться и без драки, — Все? А то спешу на работу.
— И где же ты работаешь? — Парень по-прежнему играл вилкой.
— Положи, — сказал Андрей и, взяв вилку, бросил на стойку. — А работаю я рядышком тут, в уголовном розыске. Забегай, потолкуем. Можно и на фене, если желаешь. Здесь неудобно, фраеров полно. Ну, будь здоров и не кашляй. — Он похлопал парня по плечу.
— Полегче на поворотах! Выскочил, что ли?
— Что-то многовато задаешь вопросов. Сам-то кто такой?
— Пузо я, — сказал парень и протянул руку: — давай пять.
— Кликуха у тебя что надо, в самый раз, — рассмеялся Андрей.
— Посидим? — Пузо кивнул в угол, где стоял единственный столик, — Зайка своя баба. Дает за милую душу, верно, Зайка?.. — Он шлепнул девицу по заду. — Хоть по-французски.
— В другой раз, — сказал Андреи, — Некогда, дельце есть.
— Ну заглядывай, — подмигнул Пузо. — Меня всегда здесь найдешь. Из блатных кого-нибудь в Питере знаешь?
— Привез кое-кому привет.
— Кому? — быстро, настороженно спросил Пузо.
— Тебе докладывать не стану. Ты сам-то кого знаешь?
— Много кого…
— А Евангелиста?
— Тс-с-с!.. — испуганно прошипел Пузо. — Ему, что ли, привез привет?
— Ему.
— Как передать, от кого?
— Я сам зайду, — сказал Андрей. — Пока.
Он вышел на улицу. Здесь текла своя жизнь, и подчинялась она своим правилам, ритму большого города. Никому из прохожих, торопливо снующих по тротуару, не было дела до грязного и прокуренного шалмана, где облюбовали себе место воришки и спекулянты, как не было дела и до Андрея, которого привела в этот шалман случайность. А может, и не совсем случайность. Вот назвал же он Пузу Евангелиста, хотя в этом не было никакой нужды — скандала и драки можно было избежать и так.
И вдруг мысль, которая беспокоила его, когда он бродил по улицам, которая давала надежду, оформилась четко и ясно: поиски Кати нужно начинать оттуда, где они жили раньше, до ареста отца…
XXI
СОЛНЦЕ, пробившись к полудню сквозь тяжелое тучи, скользило по окнам, окрашивая их в золотистый слепящий цвет. Большой серый дом стоял на своем месте и выглядел чуточку вычурно и нелепо рядом с другими, неказистыми старыми домами. Высокие узорчатые ворота были распахнуты настежь, и Андрей беспрепятственно прошел во двор.
Возле своей парадной он остановился, понимая, что подниматься в квартиру незачем. И тут ему повезло. Из соседней парадной вышла дворничиха. Он сразу узнал ее — это была та самая, довоенная, дворничиха.
— Можно у вас спросить?..
— Чего еще? — Она недружелюбно, подозрительно смотрела на Андрея. Он был чужой.
— Вы давно здесь работаете? — на всякий случай спросил он.
— А хоть бы и давно, так что?
— Мы когда-то жили в этом доме…
— Не припомню что-то… — Дворничиха внимательно смотрела на Андрея, — В какой квартире жили?
— В девятой.
— В девятой? А фамилия как?
— Воронцовы.
— Воронцовы, Воронцовы… — пробормотала дворничиха, разглядывая Андрея, — Постой-ка, тебя не Андреем ли звать?
— Да.
— Как же, помню. — Она кивнула. — Я всех тут помню. И которые сами съехали, и которых… Господи, жизнь наша грешная. Сколько людей погибло! А вы-то где теперь? Вас вроде выселили?..
— Выселили, — подтвердил Андрей. — А я вот вернулся.
— А родители?
— Отец — не знаю, а мать умерла.
— Царствие ей небесное. Не помню, как ее звали.
— Евгения Сергеевна.
— Так, так. И я одна осталась. Мужик тоже сгинул, а сыночек, помнишь ли его?.. Помер в блокаду. — Дворничиха всхлипнула. — Вместе же озорничали.
— Помню.
— Ох-хо-хо. Сюда-то чего пришел? По делу или так, посмотреть?
— Домработница у нас была, хочу ее найти. А где искать, не знаю.
— Екатерину Ивановну? — воскликнула дворничиха. — Да жива-здорова она. И живут они совсем тут рядом.
— А вы не знаете ее адрес? — Нет, на такое везение Андрей не рассчитывал.
— Да как же не знаю, знаю. За углом. Выйдешь из наших ворот, свернешь налево за угол, так второй дом от угла ихний. Седьмой номер. А вот квартиру не знаю, не буду врать. Парадная-то первая, отсюда если идти. Спросишь, каждый укажет.
— Я не знаю ее фамилии, — признался Андрей.
— Антоновы их фамилия. Ступай, ступай, это у тебя хорошее знакомство.
Никого спрашивать не понадобилось. В парадной висел список жильцов, первым в котором значился С. С. Антонов. Правильно, все правильно, черт возьми, думал радостно Андрей, медленно поднимаясь по лестнице. Катиного мужа зовут Сергей. Все сходится.
Дверь открыла девочка лет пяти-шести.
— Вам кого, дяденька? — спросила она, рассмешив Андрея. Дяденькой его еще никто не называл. А девочка с любопытством смотрела на него.
— Екатерину Ивановну, — сказал Андрей. — Она здесь живет?
— Конечно здесь, это же моя мама. Вам ее позвать?
— Позови.
— Мама, мама, к тебе пришли! — крикнула девочка.
— Кто пришел? — раздался голос из глубины квартиры, и это безусловно был голос Кати. Андрей сразу узнал его.
— Дяденька какой-то, — ответила девочка. С Андрея она не спускала глаз. Но в глазах ее не было страха, только любопытство.
— Пусть войдет.
— Он зовет тебя.
