– Не быстро… Не так быстро!..
Поставила ведро на край колодца. Сложила руки лодочкой. Плеснула себе водой в лицо, умылась. А потом обернулась – и, хохоча, в меня плеснула!
Я стоял, весь мокрый, с рясы стекала вода. Я смеялся мокрым лицом. Я не отирал воду подолом рясы. Я обезумел от радости. Привлек к себе Настю, прямо тут, над колодцем, и она зашептала, упираясь мне в грудь кулачками:
– Отец Серафим… здесь же люди… увидят…
Я целовал ее и чувствовал себя рекой. Плывущей, текучей влагой. Я плыл, тек и втекал, вливался в теплые, свежие губы любимой моей. В Бога моего. В Истину. В небо мое. В Волгу мою. В синеву мою, свежую, ледяную воду мою, в колодезь мой, у коего Архангел Гавриил настиг Богоматерь мою и возгласил Ей: скоро, скоро родишь Господа, на радость нам.
Я расцеловал Настю и положил руку ей на живот.
И она руку мою не сбросила.
Лишь сильней прижалась ко мне.
А потом отпрянула, наклонилась над ведром, губами втянула воду – и снова приблизила ко мне лицо. И сама поцеловала! И я вглотал из ее рта чистую, сладкую воду, как Святое Причастие, вобрал.
ПРО ОБОЖЕНИЕ
Вдруг открылось: каждый может принять живое, живейшее участие в Жизни, Смерти и Воскресении Христа.
Каждый – это может!
Каждый – может обожиться!
Человек не может стать Богом по рождению; но он может стать Богом по благодати. Так сказал мне однажды отец Максим.
Об этом мечтали древние святые отцы.
Об этом перестали мечтать нынешние иереи.
Окормить службами паству – вот и весь великий труд.
Ну да, Таинства; но Таинства, напрямую призванные обожить каждую живую душу, часто превращаются просто в торжественный древний обряд, и прихожане смиренно исполняют его вместе со священником, не понимая, зачем, для чего они делают это.
А ведь Христос сказал: все вы будете, как Я!
Все мы будем, как Он; когда?
Когда станем переживать Его жизнь как свою.
Но это трудно, это почти невозможно, ибо каждый живет свою жизнь, и для него она – дороже всего. Гораздо дороже Жизни Господней.
ОПЯТЬ ПРО СМЕРТЬ
Апостол Павел говорит, что смерть первого человека Адама явилась следствием Первородного Греха.
Да что же есть грех, в самом деле?
На глазах у святой матери Софии замучили трех ее дочерей – Веру, Надежду и Любовь, и она видела мученья маленьких девочек, слышала крики их, понимала, что обрекла их на смерть, что сейчас, вот сейчас они умрут, и она вместе с ними, – и что, разве это не грех, матери умертвить детей своих?!
Но она не отреклась от Христа, и девочки – тоже.
И, значит, праведницы они.
Я вот тут думаю по-другому. Думаю: смерть, которую все так боятся и ненавидят, – не есть ли она истинное возвращение к Богу, в общее синее Небо, в общий светлый невидимый Эдем?
Но для этого твоя смерть должна произойти в Боге и в Духе.
А куда же уходят души тех, кто упал в океан в разрушенном грозой самолете?
Где – души погибших в страшных мировых битвах?
Где душа той девчонки, на кою напали в подъезде дома ее, когда она возвращалась домой с выпускного, счастливого бала, и изнасиловали страшно и извращенно, сатанински измучили, надругались, и – глумясь, хохоча ей в лицо – убили, резанув разбитой бутылкой, стеклянной «розочкой», по закинутому, нежному, хрипящему горлу? Ведь она понимала, что – умирает. Какому Богу она молилась тогда?! Кто принял у нее из слабых рук жизнь ее?! Какой небесный священник ее исповедал?!
Единство трех миров есть: Miр до рожденья; сама наша жизнь; и Miр после смерти. Как увязывает их Господь воедино?
В этом и есть самая большая, самая чистая Господа тайна.
Все наши богослужения, все наши Таинства, вся наша молитва – об этом.
Жизнь рождается из Смерти, а Смерть – из Жизни. Не Танатос, а Теосис.
Смерть – может быть, не тьма, не ужас и не пустота, о которой, улыбаясь, гудели буддийские ламы, а переход плоти в иное состояние – в светлый, сияющий Дух. «Не прикасайся ко Мне», – шептал воскресший Иисус Магдалине. Зачем Он сказал так? Почему нельзя было ей коснуться Его? Ведь она любила Его и хотела Его обнять! Но Он предупредил ее. Ибо Он пребывал в Теле Духа.
Его природу нам позже предстоит понять и узнать.
Через века. Через огромные века.
И счастлив тот, кто верует в Дух Огненный, эти столетья не переплывши: здесь и теперь.
СОН ПРО ЧУДЕСНОГО СТАРЦА
Мне приснился удивительный сон. Будто бы я – старец, с белой, очень длинной, до земли, снеговой бородой. Я живу в дальнем, затерянном в северных лесах скиту. Рядом со мной в кельях живут монахи. Мы вместе молимся и трудимся; я помню, я во сне чистил какие-то плошки, сковородки. А, еще капусту сажал. А потом вроде бы сажусь я в странное кресло, вроде Царского трона, на вольном воздухе, и Солнце бьет мне в лицо. И текут ко мне – идут отовсюду – притекают со всего белого света паломники. Это люди других народов, я вижу. Тут и африканка с маленьким сыночком на руках. И две индийских девицы – обе в ослепительно-ярких сари, и между бровей у них горят красные пятна. Вижу молодую еврейскую пару, юноша в черной ермолке, девушка так красива, что останавливается дыханье. Она беременна – вижу высокий ее живот. Тут и старуха раскосая, может, эвенкийка, а может, тофаларка, в пимах, в кухлянке, расшитой мелким бисером. Тут старик-китаец, в смешных широких штанах… вижу, вон идет, в тюрбане, мусульманин, и лицо такое надменное, может, это знатный магометанин, муфтий… И я сижу себе на солнышке. В этом царственном кресле. И борода моя льнет белой кошкой к моим ногам. А ноги-то из-под рясы – босые.
И все эти люди, со всего света, припадают к моим ногам! Опускаются передо мной – кто на колени, кто прямо на землю садится! С детьми! Ждущие детей! Старые! Юные! Садятся вокруг меня, и в лицо мне выжидательно смотрят! И я, во сне-то, понимаю: я сейчас буду говорить им о Христе. Я – буду – помогать им именем Божиим. Всем! Каждому, кто ко мне пришел, издалека добрался! На самолетах! На поездах! На кораблях и машинах! На лошадях и оленях…
А с чего я начну? Надо же с чего-то начать.
И дрожь меня охватила во сне. И словно свет яркий вспыхнул перед глазами.
Это я понял: не о Христе я говорить им буду.
А я просто – улыбаться им буду.
Просто – руки любящие накладывать им на головы.
Просто – молчаньем и сердцем, внутренней молитвой излечивать их, исцелять от бед их и страданий их, с которыми они ко мне пришли.
Просто – плакать над ними от радости, что вот живы они, и пришли, притекли ко мне, и всем я радость и любовь Божию даю.
И я так и делаю. И они придвигаются ближе, ближе ко мне.
И так сидим мы, под ярким Солнцем, среди лесов, у бревенчатой стены старого скита, – я, и вся Земля моя передо мной, и все Боги людские с нами, а над нами – в небесах – Христос.
ИКОНЫ
БОЖИЯ МАТЕРЬ ЕЛЕУСА (УМИЛЕНИЕ)
Божия Матерь Елеуса, к Тебе аз грешный припадаю, Заступница всех страждущих.
На лесках, на нитях тонких перед Лицом Твоим висят Тебе приношения.
Золотые кольца Тебе приносят люди, драгоценные серьги, что дочери мать на свадьбу дарила, кулон с жемчугами, что бабка перед дверями гроба внучке завещала, – последнюю семейную, жгучую память люди приносят Тебе, жалко, по-земному, неумело благодаря Тебя за то чудо, что Ты с ними сотворила.
Ты болящим помогала. Ты утешала смертных в скорби их.
И я, аз грешный иерей Серафим, благодарю Тебя, Матушка, Владычица моя, Елеуса Богородица.
Тебя впервые на стене старой церкви, на старой иконе показала мне бабушка, и так я по памяти намалевал Твой Лик Пресветлый, Ты уж прости мое, грешного, неумение, дерзость прости мне мою.
Я грешен, а Ты чиста. Глаза Твои долу опущены.
Ты видишь далеко, внизу, на Земле то, что не вижу я, слепой и нерассудный.
Вокруг главы Твоея многозвездной короной встает золотое сиянье.
Так горит звездная корона в полночи, в зимнем небе горит, над ледяной, безумной Земли головою.
Воззри на нас всех, за всех Страдалица! Улыбнись нам всем, за всех Радовальница! Благослови нас всех на сужденную нам жизнь, жизнь нам Дарующая!
Ибо не только Спасителя родила Ты: Ты, Матерь Великая, всякого рождаешь на землю в свой черед, – душу рождаешь в человеке смертном, Свет Бессмертный рождаешь. Ибо Сын Твой рядом с Тобой, за плечом. Ибо Господь Твой, возлюбивший Тебя, внутри Тебя.
Спаси, Елеуса, меня. Сохрани от тьмы кромешной. Я кистью слабой, робкой пишу Твои нежные руки без перстней и колец; Твою склоненную шею без бус и ожерелий; Твой чистый Лик без драгоценных серег; Твой ясный лоб – без Царской короны.
Вот она, Твоя Царская корона, Небесная: зубцы Света горнего над Твоим лбом, над затылком Твоим.
А я – что я? Я иду и прейду, убогий Серафим. А Ты – Ты не прейдешь вовек.
Качну пальцем тонкую нить. Зазвенят золотые кольца. Цепочки блеснут. Закачаются сребряные, медные, бирюзовые, оловянные крестики. Рыболовные лески струнами тонкими во тьме поют. Люди последнее, от сердца, от слезной жизни несут тебе, Пречистая – не отвергай их детские дары. Помоги каждому. Помоги плачущим. Помоги мне.
На коленях перед Телом Его, снятым со Креста.
На коленях. Век на коленях.
Жизнь на коленях перед Ним. Так теперь буду жить. Перед Ним, мертвым, – на коленях.
Жизнь, прервись. Жизнь без Него – Смерть.
Пелены перламутровы. Они плотны, и ткань без дыр. Хорошая, крепкая ткань.
Плотными слоями, тугими витками накладывается.
Он в пеленах. В пеленах погребальных. Нет, врете вы все: Он в пеленах родильных. Я Его только родила, и в пелены Сама завернула.
Сама! Слышите ли: Сама!
– Отойдите от Нея, – говорит апостол Петр, – не видите разве – с ума сходит от горя Она.
