— Ты хотела бы, чтобы было наоборот? — пожал он плечами.
— Тогда восторжествовала бы справедливость, — неожиданно призналась она. — Ты даже не считаешь нужным скрывать, что представляешь из себя настоящего кобеля.
— А что в этом плохого? — снова вздернул он плечи вверх.
Она бросила на него странный взгляд, будто успела промерзнуть насквозь, а до тепла еще нужно было долго добираться. И вдруг расплакалась глухими рыданиями, потрясшими ее с ног до головы. Она не потянулась к нему, наоборот, отстранилась, понимая, что является никем, и в то же время была не в силах справиться с обуздавшими ее чувствами. Она не успела уловить того момента, когда они свили гнездо в ее груди, может быть после многих лет не совсем удачного замужества эти чувства с эмоциями были желанными и долгожданными. Она жила ими, мечтала о них и, наконец, получила в полной мере, неожиданно и все сразу. Хотя имела возможность принимать посылки с ними и до приезда сюда, в этот рай с неписанными для любви законами. Ведь с ее внешностью можно было вскружить голову кому угодно и возле собственного подъезда.
— Спасибо за откровенность, ты как всегда остаешься самим собой, — нащупав лазейку в нервном срыве, успела сказать она, задержав дыхание, торопливо выбросила принятое заранее решение. — Нас провожать не надо, так будет лучше и для меня, и для нашей семьи. Я желаю тебе дарить свою любовь одиноким душам так–же щедро, как ты преподнес ее мне.
Дока в который раз молча пожал плечами, по его виду можно было определить, что он не совсем понимал, о чем идет речь. И эта пацанячья непутевость разожгла тягу к нему еще сильнее, заставив женщину интуитивно протянуть руку к скобе на калитке:
— Прощай, — сдавленно сказала она, растворилась в глубине темного двора.
А еще через день пришла очередь и Доке покидать открытый для любви поселок на берегу ласкового моря. Но теперь он был твердо уверен, что приедет сюда не раз.
Дома все оставалось по прежнему. Изо дня в день маленькая жена на крохотной кухне гремела крышками от кастрюль, убирала мизерную комнату, мотая подолом изжеванного халата и обдавая возившегося с утюгом или с полками Доку запахом едкого женского пота. Лаялись соседи, гундосили под окнами алкаши, взвизгивали у подъезда беспризорные дети. Надвигался следующий новый год, а очередь на новую двухкомнатную квартиру тащилась черепашьим шагом.
— Кобель, от… кобель, — едва не каждый вечер ворчала жена. — Вместо того, чтобы оприходывать безродных и бездомных потаскух, трахнул бы какую из заводоуправления, уже давно жили бы кум королю, сват министру. Вон сколько их, лядащих, метелят подолами проходы в цеху, а ты все на чумазых стерженщиц заглядываешься.
— С чего ты завелась? — больше себе под нос бурчал Дока.
— Зазря пропадаешь, вот с чего, а тут хоть какая бы польза была.
— В заводоуправлении все бабы с рамками на шее ходят — ни туда, ни сюда. Портреты, блин, — нехотя отбрехивался он. — А в стержневом любая подружка с открытой к тебе душой и без претензий. Чуешь разницу?
— Весь цех успел проскочить, много ты их уже… отодрал?
— Не считаю, кто даст — та и моя. Сама намекала, чтобы я до сотни комплектовал.
— Когда это я тебе говорила, совсем, что–ли, с катушек слетел? — приподнимала высокие брови супруга. — Допрыгаешься, что причиндалы отопреют.
— Не отопреют, такое там место, — криво ухмылялся Дока.
Он тыкал отверткой в очередной шуруп и принимался вспоминать свои победы. Их было много и счет им по прежнему рос. Одна была совсем простенькой. Не успели на шихтовом дворе обмолвиться парой словечек — девушка работала в соседнем цеху станочницей — и после работы проехать в автобусе несколько остановок, как между Докой и новой знакомой возник тот чарующий контакт, заставляющий забывать про все на свете. Они выскочили из салона, пробежали несколько десятков метров вглубь просматриваемой насквозь рощицы и с разбега упали под одно из деревьев. Он даже не помнил, как снимал с нее трусы, скорее всего, она сама успела стащить их еще на ходу. Она приняла его как родного, с такой жадностью взявшись подбрасывать на укрытой листьями, отсыревшей от осенних дождей земле, что он не продержался и нескольких минут, опроставшись в довольно тесное влагалище неожиданной струей спермы. Он не мог вспомнить, сумел ли удовлетворить партнершу за это летучее мгновение, или только раззадорил. Наверное, все–таки, нет, потому что после полового контакта лицо ее выражало жуткую озабоченность. Или дало о себе знать запоздалое раскаяние. Но потом, сколько он ни упрашивал ее встретиться снова, сколько ни требовал новой близости, больше она не соглашалась ни за какие блага, хотя сталкивались друг с другом по нескольку раз на день.
А вскоре после этого случая произошло вообще по чудному. Была пятница, за проходной завода, как всегда на ходу, он познакомился с киргизской девушкой из горного поселка под каким–то Бишкеком, в голове тут–же пронеслась мысль, что с представительницами этого народа делить постель еще не приходилось. Подхватив ее под руку, Дока поменял направление, ноги сами понесли не к дому, а к друзьям семьи. Пока готовились отужинать, пока выпили да поговорили, наступил вечер, он выразил желание остаться на ночь. Зная о вечных разногласиях его с женой, друзья постелили ему с киргизкой на кухне, сами улеглись в горнице. Когда все затихло, Дока стащил с узкоглазой девушки трусики, вошел членом во влагалище. Но таким объемным оно показалось, что продолжать половой акт расхотелось напрочь. С трудом кончив, он сразу же засобирался домой, он делал так почти всегда, если партнерша чем–то не нравилась. Но киргизка схватила его за рукав рубашки, она боялась оставаться на ночь у незнакомых людей да еще в чужом ей городе, и Дока примостился рядом, намереваясь хотя бы выспаться. Получилось по другому, изголодавшаяся азиатка заставила его работать всю ночь. Она крутилась как хотела, то садясь верхом, то становясь в позу дохлого рака, то, когда он не в силах был поднять сморщенный член, принималась обсасывать его, с остервенением втягивая в себя, отчего казалось, что содержимое яичек, а вместе с ними и живота, перемещается в ее ненасытный желудок. Из горницы доносились поначалу возмущенные восклицания хозяев, а потом все чаще громкие комментарии, иссякшие лишь под утро. Когда первые лучи щедрого солнца разлились по деревянному полу, Дока был не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Вошедший хозяин с непонятной ухмылкой оповестил, что после опохмелки и завтрака они собираются на день рождения к общей знакомой, приглашают и его с новой подружкой.
От стакана вина с верхом здорово полегчало, а когда повторили, настроение вернулось на прежние позиции, Дока успел, пока хозяева отвлеклись на сборы, оплодотворить киргизку на кухне еще разок, заставив ее упереться лбом в стену над умывальником. Активному процессу не сумело помешать даже противное дребезжание мусорного ведра между ее длинными, кривыми и худыми ногами.
Знакомая жила на десятом этаже новой высотки, возле лифта образовалась небольшая толпа, а когда она стала рассасываться, Дока с удивлением обнаружил, что друзья с киргизкой втиснулись в лифт и благополучно уехали.
— Отстали? — участливо спросили рядом.
Он оглянулся назад, рядом стояла молодая женщина с сумками в руках, в больших темных глазах посверкивали насмешливые искорки, ровненький носик подрагивал тонкими крыльями. Эта необычайно тонкая южная красота, возникшая от смешения русско–украинско–греко–турецко-кавказских кровей, всегда заводила Доку с полоборота, он не в силах был справиться с похожим на ненормальное любопытством, заставлявшим его буквально впиваться в представительниц местного населения и разглядывать их, придвигаясь едва не вплотную. Девушки начинали смущаться, отводить взоры в сторону и вдруг оказывалось, что они сами не замечали, как подпадали под власть его магнетизма. Вот и сейчас, не успел Дока нацелиться серыми зрачками на прекрасные восточные глаза с правильными чертами лица, как молодая женщина почувствовала себя не совсем удобно, переступив с ноги на ногу, она все–таки решилась посмотреть на него еще раз, но теперь ее затягивающие омуты выражали не насмешливый интерес. Искрящийся свет их как бы размягчился, уступая мужскому упорству:
— Ваши уже поднялись, наверное, на восьмой или десятый этаж, — неуверенно пояснила она.
— А вам на какой? — с охотой принял ее заботу о нем Дока.
— Я живу на шестом.
— Тогда я помогу вам донести сумки.
— Пожалуйста, но у порога их придется передать мне- навстречу может выйти муж.
Дока покосился по сторонам, заметив, что на площадке первого этажа они остались одни, прислушался к шуму спускающегося вниз механизма, затем взял из рук спутницы одну из сумок:
