— Здравствуйте. Вы кто? — спросил Пирошников.
— Гуль, — сказала она.
— Это Гуля, — сказал Геннадий. — Она тут пока живет с детьми…
— У нее есть дети? — удивился Пирошников.
— Трое! — отозвалась со своего места Лариса Павловна. — Мал мала меньше.
— Но это же… черт знает что! — возмутился Пирошников. — Почему ей не дали квартиру?
Гуля испуганно переводила взгляд с одного на другого, стараясь понять, о чем речь.
— Да нет у нее денег, — объяснил Геннадий. — Ей продукты еще приносят сородичи… А денег нет.
— Вот что, — повернулся к нему Пирошников. — Вызови двух своих парней, пускай перевезут Гулю с детьми на пятый и сдадут Серафиме. Я ей сейчас позвоню.
Геннадий молча кивнул и принялся набирать номер на мобильном телефоне.
Пирошников сделал то же самое и передал Серафиме, чтобы она принимала и размещала семью с тремя детьми.
— Мы сейчас тоже приедем, — добавил он.
Серафима не задала ни одного вопроса.
Через минуту появились два крепких охранника, однако Гуль стоило большого труда объяснить — чего от нее хотят. Она плакала и прикрывала своим телом вход в шатер, но потом наконец поняла и извлекла из норы детей. Это были две девочки трех и пяти лет и годовалый мальчишка. Вместе с охранниками и нищенским скарбом семья была препровождена в лифт.
— Благородный поступок… — прокомментировала Лариса Павловна.
Пирошников посмотрел на свою команду.
— Хорошего понемножку, — сказал он. — Закончим завтра.
Уже улегшись в постель вечером, Пирошников все рассказывал Серафиме о том, что он увидел в доме. Она терпеливо слушала, хотя знала и видела гораздо больше чем он, занимаясь здешними делами уже более месяца.
— Понимаешь, это уже совсем другой дом! — горячо говорил он. — Здесь другие люди и другие порядки.
— Ты даже не представляешь, насколько они другие, — улыбнулась она.
— Да, но что-то с этим надо делать!
— Но разве не ты сам устроил эти порядки?
— Отнюдь. Я хотел как лучше…
— А вышло, как всегда.
— Я дал людям возможность лучше жить и зарабатывать.
— Вот они и заработали. Продали свои бумажки. Довольно дорого, надо сказать.
— Но ты же этого не сделала.
— Во-первых, это были твои бумажки. А главное, у меня были другие планы.
— Какие?
— Ну ты же не дошел до нашего этажа. Вот придешь — и покажу.
Пирошников не смог признаться Серафиме в самом главном: в утрате мистической связи с домом, с управляющим процессами Плывуном, с полем тяготения, в конце концов. Ему было стыдно. Он с досадой вспоминал силлабо-тонические практики, все эти прыжки и ужимки доморощенного демиурга, шарлатана, по большому счету, потому что при всей связи с Плывуном он ничего толком не мог с ним поделать, лишь надувал щеки, прикрывая блюзами и стихами собственное бессилие. А теперь даже эти фокусы стали недоступны. Дом отвернулся от него, холодная каменная громада повернулась лицом к другому.
Вот! Именно это и задело больше всего. Этот птенец, юноша бледный, лопочущий «сэнсей, сэнсей», вдруг оказался способен влиять. Не мог он этому научиться у Подземной Рады! Тогда у кого? Приходилось признать, что ни у кого он не учился, а просто обладал изначально таким же талантом, как и сам Пирошнеиков. И все равно было обидно.
Однако, следовало довести до конца осмотр дома. Прекращение полномочий демиурга не отменяло прав и обязанностей хозяина.
На этот раз он не взял с собой никого. Геннадию велел дожидаться его на втором этаже, до которого вчера так и не добрались, а Юльку оставил дома, дав ей задание написать стишок про «наш дом», основываясь на вчерашней инспекции.
Сам же с Серафимой спустился по лестнице на пятый этаж, который, согласно сертификату и договору с бизнесцентром, принадлежал господину Пирошникову. Собственно, это был договор с самим собой. Таким образом, Пирошникову принадлежала гораздо большая площадь в расчете на душу, чем другим домочадцам. Он успокаивал совесть тем, что свой этаж отдаст под общественные и культурные нужды.
С первых же шагов он понял, что Серафима лишь отчасти начала превращать этаж в «царство книги», у нее имелись теперь новые предпочтения.
Первым делом разрешился мучавший его вопрос — куда делся «Гелиос»? Он был тут как тут, более того, в салоне он обнаружил и Софью Михайловну, и старика Залмана. Будто ничего не изменилось, кроме площади, которая значительно увеличилась.
Посетителей же стало еще меньше, потому что жильцы снизу сюда вообще не заглядывали. Да и что было делать выходцам из Средней Азии и Кавказа в магазине русской поэзии?
Гуля с детьми заняла двухкомнатную квартиру с туалетом и ванной, где стояла самая простая, но новая мебель — четыре кровати, два шкафа, стол и стулья. Причем мебель была детская. Пирошников насчитал еще семь таких же квартирок по четыре койки в каждой, оборудованных тою же мебелью! А в отдельной большой комнате он увидел играющих детей. Их было трое, один из них китайчонок, и было им лет по пять.
— Что это? Откуда они? — спросил Пирошников.
— Первые воспитанники нашего детского сада. Двое с минус первого. Один с улицы Блохина, — ответила она.
— Хм… По-моему, детские сады бывают только государственными? Нет?
— Нет, бывают частные детские сады, — ответила она с виду небрежно, но он заметил ее волнение. — Или семейные…
— Ах! Ты хочешь выйти замуж! Скрутить меня узами! — нарочито грозно вскричал Пирошников, обнимая Серафиму. — Хорошо, мне нетрудно, но бегать и оформлять все это мне западло. Да мне и не разрешат, я суперстар.
— Да, могут не разрешить, — опечалилась она.
— Ничего, оформим как-нибудь, — успокоил он ее.
— Сначала нужно найти средства. Зайди в бухгалтерию, они тебя обрадуют.
Пирошников нахмурился. Он и без визита в бухгалтерию знал, что бизнес-центр на грани банкротства. Платежи от домочадцев поступали нерегулярно, других источников не наблюдалось.
Поэтому он отложил визит в бухгалтерию до лучших времен и спустился на четвертый этаж.
Здесь был вещевой рынок, который исчерпывающе описывается русским словом «шмотки». Комнаты и квартиры были превращены в так называемые «бутики», а попросту лавки, где на стенах висели всяческие модные тряпки якобы известных, фирм, но все они были подделками, изготовленными в Турции и Китае.
И продавцы здесь тоже были родом издалека, они громко переговаривались на непонятных языках, поскольку покупателей было немного, да и при покупателях они нисколько не церемонились. Пирошникова почему-то задевала эта чужая, царапающая ухо речь, примерно так же, как его задевала громкая русская речь где-нибудь в Стокгольме или в Риме.
Он купил Юльке собачку, которая двигалась, если ей нажимали на хвост, успев подумать, что здесь использован довольно универсальный принцип.
Следующий, третий этаж был пустынен, там шла отделка и роспись стен, которой занимались два художника, как ни странно, местные. Это были мужья беженок из Махачкалы.
— Что здесь будет? — спросил Пирошников.
— Кинотеатр на четыре зала, — ответил художник.
— А кто хозяин?
— Геннадий Федорович. Он этажом ниже сейчас.
— Та-ак… — сказал Пирошников.
Он прошелся по этажу.
В небольших залах человек на 200 уже стояли кресла и висели экраны. Как видно, Геннадий вложил в реконструкцию немалую сумму.
Пирошников поспешил вниз и нашел Геннадия в темном зале с мерцающими под потолком звездами и горящей при входе надписью: «Ночной клуб «Космос»».
— Оригинальное название… — пробормотал он.
Геннадий, который о чем-то разговаривал с человеком за пультом на невысокой сцене, заметил Пирошникова и подошел.
— Здравствуйте, Геннадий Федорович, — приветствовал его Пирошников.
— Здравствуйте, — Геннадий насторожился.
— Где деньги взял на все это? — бесцеремонно осведомился Пирошников, обводя рукой зал.
— Кредит, — пожал Геннадий плечами. — У того же Гусарского.
— Смелый ты человек.
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Они прошлись по залу. В центре был устроен круглый танцпол, окаймленный со всех сторон полосой из кожаных плоских гимнастических матов шириною метра два. Они были белого цвета, а деревянный танцпол — черного. Это походило на гигантскую мишень.
Естественно, она при этом была слегка наклонной, как и весь зал.
Но главное было не в этом. Танцпол диаметром метров двенадцать, был окаймлен шнуром, в котором Пирошников узнал оптоволокно петли гравитации!
