— Это все негативно. А что войдет в модель позитивного?
— Все то и только то, что входит в определения понятий, характеризующих данное общество специфически, и в определения общесоциологических понятий. Построив модель, затем следует постепенно привлекать различные конкретные обстоятельства, от которых отвлекались вначале и которые модифицируют модель, нарушают ее чистоту и добропорядочность. Причем сначала надо включить в рассмотрение обстоятельства, с необходимостью возникающие как следствия самой чистой модели, а затем — исторически данные внешние обстоятельства, без которых невозможно жить или от которых нельзя избавиться. Например, необходимыми, следствиями абстрактной модели являются карьеризм, халтура, взятки, блат, доносы. А исторически данными неотвратимыми обстоятельствами — отношения полов, родителей и детей, потребность в пище, в отдыхе и развлечениях.
— Это не ново. Такой метод разработали еще Гегель и английские экономисты, а Маркс с блеском применил его к анализу буржуазного общества.
— Тем более! Я же не претендую на открытие. Я думал, что это — банальность. А раз этот метод апробирован, почему бы его не применить и к нашему обществу?
— Нельзя. Да и не стоит.
— Почему нельзя?
— Начальство не позволит.
— А почему не стоит?
— Потому что этим методом можно обосновать неизбежность гибели существующего строя и смены его другим, а между ними — переходный период, который не может быть ничем иным, кроме как диктатурой... ну, не пролетариата, а, скажем, младших научных сотрудников без ученой степени. А это будет пострашнее диктатуры пролетариата.
Размышления в одиночестве
МНС заперся в палате, раскрыл рукопись Тваржинской но мысли иного рода увлекли его. Мы в жизни мелочны, дотошны, въедливы, суматошны, расчетливы по пустякам, думал он. И потому по методу мышления мы — диалектики. Как в жизни у нас мелочный надзор за всеми деталями событий, но полное невнимание к процессу в целом и его основным последствиям, так и в мышлении мы до мельчайших тонкостей продумываем всю сложность происходящего, получая выводы ложные или банальные. Вот, например, отбирают человека на пост директора. Десятки инстанций принимают в этом участие. Взвешивают все вплоть до вкусов в еде и выпивке. А выбирают в конце концов такое ничтожество, что потом сами диву даются, откуда такое выкопали. Сколько томов накатал Маркс, облазив все закоулки капитализма, чтобы в итоге получить банальности, известные заранее, и бессмысленные пророчества, тоже известные заранее. Диалектика есть такой метод размышлений и исследований, основной результат которого — сам процесс размышления и исследования, а не некий законченный продукт. Потому она нам и пришлась по душе.
Иначе обстоит дело с западным способом жизни и соответствующим ему способом мышления. Здесь в мелочные детали не вникают — они делаются сами собой как необходимые элементы привычной жизни. Обращают внимание на узловые пункты, выполнение которых автоматически означает выполнение мелочей. Никакой суетливости. И обязательно заметный положительный результат. Взять ту же процедуру отбора человека на пост директора аналогичного учреждения. Насколько она отличается от нашей! И мышление потому не отягощено подробностями, прямолинейно, упрощено, но результативно и не банально по выводам, практично. Оно не диалектично. Конечно, я несколько идеализирую фактическую картину. В реальности имеет место какая-то смесь, встречаются всевозможные варианты. Но в целом моя схема верна.
По этой причине (различие типов поведения и мышления) мы, начиная думать о Западе, впадаем с необходимостью в заблуждения: мы начинаем рыться в деталях и пустяках, упуская из виду ключевые моменты. И западные люди, начав думать о нас, впадают в заблуждения: они упускают из виду сложность и запутанность нашей жизни, огрубляя и схематизируя ее по привычным им штампам. Понять нашу жизнь и наше сознание, не будучи диалектиком, нельзя в принципе. А диалектика органически чужда западному человеку, и западному мыслителю в том числе.
Но ведь диалектику открыли на Западе! Ну и что из этого следует? Ровным счетом ничего. Все принципиальные продукты цивилизации были открыты на Западе, но не все они стали господствующими элементами его жизни. Мы ведь тоже есть во многом продукт Запада. А сколько известно случаев, когда нечто появлялось в одном месте, а расцветало в другом. Христианство открыли евреи, а прижилось оно в нееврейских народах. Картошку привезли из Америки, а стала она европейским продуктом питания. А вспомните историю с кроликами в Австралии!
Итак, я утверждаю, что для понимания нашего общества нужен не западный, недиалектический метод мышления, а наш, диалектический. Но диалектический не в том пошлом смысле, какой ему придали советские философы, начиная с работы Сталина «О диалектическом и историческом материализме», а в смысле способности учитывать сложность и изменчивость таких социальных образований, как наше гигантское общество. У меня давно чешутся руки как-нибудь описать этот метод. Но придать ему при этом эффективность западного практического стиля мышления. Возможно ли это? Кто знает, может быть, именно из таких немыслимых компромиссов и рождаются наиболее жизнеспособные формы.
Но давай отложим эти честолюбивые замыслы до лучших времен. А сейчас — за дело. Надо бред этой сумасшедшей гадины привести в более или менее божеский вид.
С построением бесклассового общества, преобразованием на коммунистических началах производства, распределена и труда, а также сознания и морали членов общества исчезает сама почва для каких бы то ни было мер принуждения. Отношения господства и подчинения окончательно заменяются свободным сотрудничеством. Отпадает необходимость в государстве как политической организации мирает нужда в правовой регламентации.
В известном смысле отношение господства и подчинения есть частный случай отношений сотрудничества, добровольность есть лишь форма принуждения. Государство перестает быть явлением политическим, но это не значит что оно исчезнет или даже ослабнет. Правовая регламентация отомрет, уступив место другим формам регламентации. Надо эти идеи развить, но для себя, конечно, а не для этой стервы. Между прочим, наша официальная идеология постепенно признает фактическое положение в обществе лишь чуточку изменив и переинтерпретировав фразеологию. Например, как в этих случаях: не просто отомрет государство, а отомрет лишь в качестве политической организации. Или в случае с принципом «по потребности» уже сейчас наиболее хитрые идеологи говорят о «разумных потребностях» и о контроле общества над этими потребностями. Короче говоря, официальная идеология постоянно приближается к истинной картине нашего общества (конечно, лишь поверхностно и в некоторых важных пунктах), тогда как критика его постоянно отдаляется от нее. Почему? Критика негативна, тогда как идеология при всех обстоятельствах позитивна. Ах, какую работу я мог бы написать для нового Сталина!!
Сталин неторопливо ходит по кабинету, курит трубку, разговаривает сам с собой вслух.
Сталин. И это — ленинская гвардия! Сборище болтунов и честолюбцев. Никакого чувства реальности. Страна на грани гибели, а они готовы сутками спорить из-за запятой в «Капитале», который никто из них не читал. Речами и лозунгами страну не спасешь. Надо действовать, действовать круто и решительно. Лозунги должны сопутствовать делу, а не заменять его. Но что делать? Ленин прав: надо найти основное звено в цепи событий, ухватившись за которое можно вытащить всю цепь. Где это основное звено? Власть. Крепкая и надежная власть. Суровая. Беспощадная. Готовая на все ради великой цели — воплощения в жизнь светлых идеалов революции. Но власть — это партия, партия — это аппарат управления партией, а партийный аппарат — это Я. Основное звено — это беспрекословный авторитет вождя партии. Но не Троцкого, Зиновьева, Бухарина и прочих болтунов, а Сталина! Сталин — звучит так же, как Ленин, но более твердо. И шансы для этого у тебя есть. К тому же ядро страны образует русский народ, а он привык иметь наверху царя и жаждет иметь нового царя. Причем не своего брата Ивана, а непременно инородца. Но не еврея. И не немца. Грузин — это для русского народа и свой человек, и вроде как бы иностранец. Надо это обстоятельство выдвинуть на первый план. А для этого надо говорить с акцентом, иначе сочтут за еврея. С этой минуты надо начать приучать всех к тому, что Сталин говорит с грузинским акцентом.
Раздается стук в дверь. Входит Поскребышев, личный секретарь Сталина. Почтительно ждет, когда Сталин обратит на него внимание. Сталин останавливается, зло смотрит на Поскребышева и спрашивает его с грузинским акцентом: «Шыто тэбэ нада?» Поскребышев вздрагивает, поднимает удивленно брови, но тут же все понимает и обретает прежний невозмутимый вид.
