„Т. С. Гарп не только сын, но и отец“, — кричала обложка. Джон Вулф покачал головой. Ему стало стыдно при виде этой, им самим написанной дряни. „Отец, недавно переживший трагическую смерть пятилетнего сына. Из боли и потрясения и родился этот выстраданный роман…“ И прочая, и прочая.
Из всех причин, побуждающих человека к чтению, праздное любопытство к частной жизни писателя, по мнению Гарпа, было самой ничтожной. Он часто говорил, что больше всего ненавидит вопрос, насколько достоверны его произведения, насколько правдиво отразился в них его личный опыт. „Правдиво“ не в том смысле, в каком поняла его роман Джилси Слоупер, а в смысле соответствия событиям его личной жизни. Отвечая на этот вопрос, Гарп с великим терпением объяснял, что выискивать в романе биографические факты, даже если они вплетены в его ткань, — глупейшее занятие. Он всегда говорил, что художественное произведение строится на достоверном вымысле; все его события и персонажи, прежде чем попасть на страницы романа, должны пройти самый строгий отбор. Воспоминания и записки живущих и живших когда-то людей — собрание болячек, украшающих наши ничтожные жизни, — вряд ли могут служить канвой для романа или повести. „Вымысел должен быть умнее жизни“, — писал Гарп. И он с презрением относился к неимоверному количеству бед и страданий, наполняющих романы иных писателей, чьи книги тем выше ценятся, чем больше было в их жизни заметных событий. Он писал: для романа нет хуже материала, чем реальные происшествия, критерием отбора не может служить утверждение „так оно действительно было“. „Все, абсолютно все когда-нибудь случалось“, — кипятился Гарп. Для него единственный критерий отбора — в этот момент может произойти только это событие, и никакое другое.
— Расскажите мне какой-нибудь эпизод из вашей жизни, — как-то сказал Гарп журналистке, бравшей у него интервью, — и я перескажу его куда интереснее.
Журналистка смотрела на него с явным недоверием. Она была в разводе и одна растила четырех маленьких детей. Старший умирал от рака. Гарп видел в ее глазах страдание и понимал, какую страшную роль оно играет в жизни этой женщины.
— Если это печальная история, — мягко произнес он, — пусть очень печальная, я придумаю еще более печальную.
Лицо журналистки убедило Гарпа: она не верит ему. Даже не записала эти слова в блокнот. Просто выбросила их из интервью.
Джон Вулф не сомневался: большинство читателей жаждут знать о жизни автора как можно больше. „Людям без воображения, — писал он Гарпу, — мысль о второй, улучшенной, реальности кажется сущим вздором“. Издатель сделал все, чтобы обложка нового романа Гарпа убедила читателя: автор — персона значительная („единственный сын известной феминистки Дженни Филдз“), и вызывала сентиментальное сочувствие к человеку, пережившему тяжелое горе („трагическую смерть пятилетнего сына“). То, что сведения на обложке никак не касаются творчества Гарпа, его мало заботило. Гарп довел Вулфа до белого каления своей болтовней о богатстве: „серьезная литература“ — прекрасно, но много денег важнее.
„Это не лучшая ваша книга, — писал Вулф, посылая ему верстку. — Когда-нибудь вы это поймете. Зато из всех ваших книг у нее будет самый большой тираж. Вам надо набраться терпения и ждать. Но вы даже представить себе не можете, какое отвращение почувствуете, осознав причины своего успеха. Поэтому советую вам на несколько месяцев уехать за границу и читать только те рецензии, которые буду присылать я. А когда буря утихнет — все рано или поздно утихает, — вы вернетесь домой и снимите со счета кругленькую сумму. „Мир от Бензенхейвера“ будет иметь успех, все тут же бросятся перечитывать два первых, несправедливо забытых романа. Скажите Хелен, мне искренне жаль, что все так получилось, но вы знаете, я всегда принимал ваши интересы слишком близко к сердцу. Раз вам захотелось получше продать книгу, я продам ее. Но „бизнес — это всегда гнусно“, Гарп. Это ваши слова“.
Письмо несколько озадачило Гарпа. Обложку романа Вулф, разумеется, не прислал.
„Из-за чего вы переживаете? — спрашивал он в ответном письме. — Не распускайте нюни. Продайте книгу — и баста!“
„Бизнес — это всегда гнусно“, — повторил Вулф.
„Знаю, знаю“, — ответил Гарп.
„Послушайтесь моего совета“, — настаивал Вулф.
„Я люблю читать рецензии“, — противился писатель.
„Но не такие, можете мне поверить. Прошу вас, уезжайте“.
Гарп, однако, упрямился. Вулф отправил суперобложку Дженни Филдз. Умолял никому ее не показывать и уговорить Гарпа уехать на это время в Европу.
— Поезжай за границу, — посоветовала Дженни сыну. — Самое лучшее, что ты можешь сделать для себя и своей семьи.
Хелен идея пришлась по вкусу. Она никогда не бывала за границей. Данкен отнесся к ней с восторгом. С тех пор как он прочел первую повесть отца „Пансион Грильпарцер“, он мечтал попасть в Вену.
— Вена совсем не такая, как ты ее представляешь, — убеждал Гарп Данкена, но был тронут до глубины души, что сыну так понравилась его старая повесть. Он и сам любил ее. Временами он жалел остальные книги, которые и наполовину не любил так, как „Пансион Грильпарцер“.
— Зачем тащить в Европу грудного ребенка? — упирался Гарп. — Не знаю. Слишком все сложно. Нужны паспорта. А ребенок?.. Ему придется делать кучу прививок и вообще…
— Тебе самому не мешало бы сделать парочку прививок, — усмехнулась Дженни Филдз. — Малышка прекрасно обойдется без них.
— Ты что, не хочешь снова увидеть Вену? — Хелен удивленно посмотрела на мужа.
— Вообразите себе, вернуться туда, где все напоминает о грехах молодости! — с чувством воскликнул Вулф.
— Грехах молодости? — без энтузиазма промямлил Гарп. — Я… я… не знаю…
— Ну, пап, пожалуйста! — взмолился Данкен. Гарп не мог ни в чем отказать сыну. И согласился ехать.
Хелен повеселела и даже взяла в руки верстку „Мира от Бензенхейвера“. Она не собиралась читать ее, а только бегло, нервничая, перелистала. Первое, что бросилось ей в глаза, было:
„Посвящается Джилси Слоупер“.
— Ради всего святого, кто это Джилси Слоупер? — спросила она у мужа.
— Честно говоря, я и сам не знаю, — сказал Гарп. Хелен нахмурилась.
— Правда, не знаю. Кажется, подруга Вулфа. Говорит, что мой роман ей страшно понравился. Не могла оторваться. Джон, наверное, увидел в этом перст Божий. Во всяком случае, это была его идея. Ну, я подумал и согласился…
— Гм… — Хелен отложила повесть.
Оба молча пытались представить себе подругу Джона Вулфа. Издатель развелся с женой еще до знакомства с ними. Взрослых детей Вулфа им доводилось видеть, а первую и единственную жену — никогда. У Вулфа постоянно были подруги — умные, привлекательные женщины, моложе его. Среди них несколько девиц, работающих в издательском бизнесе, но большей частью это были разведенные женщины, молодые и богатые — обязательно богатые, по крайней мере их внешний вид свидетельствовал о деньгах. Гарп знал многих из них, помнил тонкий запах их духов, цвет помады, дорогие элегантные платья.
Ни Гарп, ни Хелен, разумеется, не могли представить себе настоящую Джилси Слоупер, дочь белого американца и правнучку негра, в жилах которой текла одна восьмая негритянской крови.
Бледно-коричневая кожа, напоминающая покрытую морилкой сосновую доску. Прямые, короткие, черные, словно вороново крыло, волосы, неаккуратно подстриженные, тронутые на висках первой сединой; блестящий в морщинках лоб. Невысокая, длиннорукая, на левой не хватает безымянного пальца. По глубокому шраму на левой щеке нетрудно сообразить, что палец отрублен тем же оружием и в той же битве во времена несчастного замужества. (В том, что она пережила несчастное замужество, сомнений быть не могло.) Впрочем, сама она никогда никому об этом не рассказывала.
Ей было лет сорок пять, а на вид — все шестьдесят. Она держала здоровенную суку-лабрадора, которая вот-вот должна была ощениться. У Джилси были больные ноги, и она шаркала при ходьбе. Года два назад она нащупала у себя в груди опухоль — кроме нее нащупать было некому; к врачу не пошла и спустя несколько лет умерла от рака.
Ее телефонный номер не значился ни в одном справочнике Нью-Йорка, потому что бывший муж каждый месяц звонил ей, угрожая убить, и ей надоело выслушивать его грязные оскорбления. Она оставила телефон лишь из-за детей, которые вспоминали о матери, только когда оказывались на мели. Образ Джилси Слоупер, созданный воображением Хелен и Гарпа, был как небо от земли далек от реальной Джилси — безрадостной правнучки негра.
— Вулф все сделал для твоей новой книги, — заметила Хелен. — Разве что не написал ее за тебя.
— Жаль, что не написал, — вырвалось у Гарпа.
Он только что закончил перечитывать роман, и его опять стали обуревать сомнения. В „Пансионе Грильпарцер“ ему удалось показать поведение людей. Что касается нового романа, Гарп не был в этом уверен — знак того, что он вступил в зрелый возраст. Но художник с годами должен еще приобретать и крепость кисти.
