— Все, кто остался, к выходу!
— В следующий раз и меня с собой заберите, — смеется кельнер. — Уж больно любопытно посмотреть, что у вас там за комедия происходит.
— Не беспокойтесь, через час у вас опять будет работы хоть отбавляй, там, у входа, уже стоит кое-кто из первой партии, так и рвутся сюда. Ну, вы, господин, тоже пожалуйте.
Это он мне!.. Если невестой ты обладаешь и безгранично ей доверяешь, лишних вопросов не задавай, знай свое дело — целуй да ласкай.
Господин ни с места.
— Что, вы, оглохли? Пойдемте, вам говорят!
Тебя мне прислала весна… Но еще до знакомства с тобою чашу страсти я выпил до дна. Нет, пусть их наберется побольше, одного мало, ехать так ехать, у меня карета цугом.
И вот по лесенке поднимаются гуськом три шупо, первый уже наверху, за ними спешат агенты, впереди долговязый комиссар, торопятся видно. Довольно вы меня травили! Я сделал все, что мог! Человек я или не человек?
Вынул он левую руку из кармана и, не вставая выстрелил в первого полицейского, который хотел было наскочить на него. Ббах! Так покончили мы все расчеты с жизнью и летим к черту в пекло, без пересадки.
Полицейский шатнулся в сторону, Франц вскочил, рванулся к стене, но остальные толпой бросились к нему. Ну и прекрасно, чем больше, тем лучше. Он снова поднял руку, в этот миг кто-то попытался обхватить его сзади. Франц отшвырнул его в сторону плечом, но тут на него обрушился град ударов по руке, по лицу, по голове, по предплечью… Ох, руку как огнем жжет, ведь у меня только одна рука и осталась, сломают мне еще и эту, что я тогда буду делать, убьют они меня, сперва Мицци убили, теперь меня. Все это ни к чему, напрасно все это, все напрасно! Все зря!
И рухнул он на пол около самых перил.
Не успев еще раз выстрелить, упал наш Франц Биберкопф. Игра проиграна — он сдался, проклял жизнь, сложил оружие. Упал и лежит.
Агенты и шупо отодвинули в сторону столы и стулья. Двое опустились возле него на колени, перевернули его на спину.
Э, да у него искусственная рука, два револьвера, а ну-ка посмотрим его документы, постойте, да на нем парик! Стали дергать его за волосы, — Франц открыл глаза. Тогда его встряхнули, подняли за плечи, поставили на ноги! Ничего, стоять может — сам дойдет! Нахлобучили ему на голову шляпу. Остальных тем временем уже загнали на грузовик. Франца вывели на улицу, на левую руку ему надели "браслет", завернули ее за спину. На Мюнцштрассе толпа народа, шум, гам! Ну да, стреляли там! Вот он, вот тот, что стрелял! Раненого полицейского увезли уже на машине.
* * *
У дверей бара стоит грузовик, на котором в половине десятого утра выехали из полицейпрезидиума комиссары, полицейские и агенты уголовного розыска. Теперь грузовик идет обратно в полицейпрезидиум, в кузове сидит наш Франц Биберкопф; как я уже упоминал, ангелы оставили его. На дворе полицейпрезидиума партии задержанных выгружаются из машины. Они поднимаются наверх по узкой лестнице, потом их ведут по широкому, длинному коридору. Женщин помещают отдельно. Тех, у кого документы оказались в порядке, тут же отпускают. Однако им приходится пройти еще через контроль, агенты обыскивают их с головы до ног, ощупывают штаны, осматривают ботинки, мужчины смеются, в коридоре ругань, давка. Молодой комиссар и чиновники расхаживают взад и вперед, просят ожидающих не волноваться и потерпеть еще немного. Все выходы заняты шупо, задержанных не пускают без провожатого даже в уборную.
В канцелярии сидят за столами чиновники в штатском, допрашивают арестованных, просматривают документы, если таковые имеются, и заполняют большие бланки протоколов: в чем обвиняется, территориальная подсудность, где задержан, и т. д.
Итак, как ваша фамилия? Приводы есть? Когда были в последний раз арестованы?
— Допросите сперва меня, мне надо на работу. На бланках штамп — "Полицейпрезидиум, 4-е отделение".
В отдельных графах: время привода (утром, вечером, днем — ненужное зачеркнуть), имя и фамилия, сословие или профессия, число, месяц и год рождения, адрес (постоянный, нигде не проживает, точного адреса не указал, указанный адрес по выяснении на месте оказался вымышленным).
Вам придется подождать, пока ваш участок ответит на запрос, так скоро это не делается, ведь у них тоже только две руки, а кроме того, бывали случаи, что люди указывают адрес правильный, и по этому адресу действительно проживает лицо, которое зовут так же, как, скажем, вас, а на поверку выходит, что это совсем другой человек, и у арестованного его документы, которые он украл или одолжил, или еще как-нибудь раздобыл. Есть в анкете и другие графы: соответствие с приметами и данными учетной карточки (если учетной карточки не имеется, указать особо); опись приобщаемых к делу вещественных доказательств и предметов, имеющих отношение к настоящему или какому-либо иному преступному деянию, и, наконец, тех личных вещей задержанного, которыми он мог бы причинить повреждение себе или другим, как-то: трости, зонты, ножи, револьверы, кастеты и т. п.
Приводят Франца Биберкопфа. Спета его песенка. Попался Франц. На единственной руке — стальной браслет. Голова опущена на грудь. Его хотели допросить внизу, на первом этаже, у дежурного комиссара. Но Франц не отвечает, он словно в столбняке, правый глаз у него затек от удара резиновой дубинкой; он часто проводит рукой по лицу, но тут же опускает руку — болит рука, по ней тоже пришлось несколько ударов.
Внизу, через мрачный двор, проходят на улицу те, которых уже отпустили, идут под руку со своими девицами. Если невестою ты обладаешь и безгранично ей доверяешь… Правильность протокола подтверждаю, подпись заверил, следует фамилия и служебный номер чиновника, "снимавшего дознание". Дело направляется в суд Центрального района города Берлина, комната 151, следователю первого участка.
Последним допрашивают Франца Биберкопфа. Его, понятно, не отпускают. Этот человек стрелял во время облавы в пивной на Александерштрассе, но за ним есть еще и другие нарушения уголовного кодекса. Всего полчаса спустя, после того как он рухнул на пол в пивной, выяснилось, что, наряду с восемью рецидивистами, розыск которых был давно объявлен, и неизменными беглецами из колонии для малолетних правонарушителей, в руки властей попал, что называется, крупный зверь. Ибо у человека, который стрелял в полицейского и потом свалился без чувств, оказалась искусственная правая рука, а на голове был седой парик. На основании этого, а также благодаря нашедшейся в сыскном фотографии, было немедленно установлено, что задержанный не кто иной, как Франц Биберкопф, подозреваемый в соучастии в убийстве проститутки Эмилии Парзунке в Фрейенвальде и уже имеющий судимость за непреднамеренное убийство и сводничество.
Этот субъект уже давно уклонялся от регистрации по месту жительства. Что ж, одного мы уже поймали, и другой от нас не уйдет.
Итак, завершился земной путь Франца Биберкопфа, пробил его час. Он сломлен окончательно, он попал в руки темной силы, имя которой Смерть. Он и сам был не прочь обрести у нее пристанище. Но тут Смерть сказала ему все, что она о нем думает. Это произошло самым неожиданным образом и затмило все то, что ему довелось пережить.
Смерть поговорила с ним начистоту. Она открыла ему глаза на его ошибки, указала Францу на его самонадеянность и невежество. Исчез прежний Франц Биберкопф, жизненный путь его завершился.
Конец пришел этому человеку. Но вместо него должен новый Франц появиться, которому прежний и в подметки не годится. Читатель еще познакомится с ним.
И надо полагать, что этот новый Франц не повторит прежних ошибок.
ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ РЕЙНХОЛЬДА. ВПРОЧЕМ, ЭТУ ГЛАВУ МОЖНО И ПРОПУСТИТЬ
Одного мы поймали, и другой от нас не уйдет. Как предполагали полицейские, так оно и случилось. Так, да не совсем так. Они говорили — другой от нас не уйдет. А был он уже у них в руках, он еще раньше прошел через то же красное здание полицейпрезидиума, — только его в другой комнате допрашивали, и к тому времени он уже сидел в Моабите.
Рейнхольд ничего не откладывал в долгий ящик — вот и с этим делом в два счета покончил. Этот молодчик не любит канителиться. Вы ведь помните, как он тогда с Францем разделался? В несколько дней понял, какую игру тот ведет против него, и сразу принял решительные меры.
Как-то вечером Рейнхольд отправился на Моцштрассе и видит — на всех столбах расклеены объявления о выдаче вознаграждения за поимку убийц Эмилии Парзунке. Тут он и говорит себе — надо так подстроить, чтоб попасться с липовым документом, ну, скажем, выхватить сумочку на улице или что-нибудь в таком роде. Когда грозит опасность — надежней места, чем тюрьма, не найдешь. Сказано — сделано, только перестарался немного, уж очень он здорово заехал в рожу дамочке, у которой сумку выхватил. Ну, не беда, лишь бы поскорей убраться со сцены. В полиции у него извлекли из кармана документы на имя Морошкевича, известного в Польше вора-карманника, и — пожалуйте в Моабит. Так и не заметили в полицейпрезидиуме, что за гусь лапчатый к ним попал; что ж, оно и понятно, парень еще ни разу не сидел, а всех разыскиваемых преступников разве упомнишь? Слушание его дела в суде прошло незаметно, вел он себя так же тихо, скромно, как и в полиции. Однако суд все же принял во внимание отягчающие обстоятельства: обвиняемый рецидивист, разыскиваемый польскими властями, и вдобавок — экая наглость! — осмелился промышлять в аристократической части города, набросился ни с того ни с сего на приличную даму, зверски избил ее и вырвал из рук сумочку. Неслыханно! Мы, слава богу, не в Польше, а вы думали, это вам так и сойдет! Решили его примерно наказать — дали ему четыре года со строгой изоляцией, лишением прав на пять лет, отдачей после отбытия наказания под надзор полиции, и т. д. и т. п.
