— Никого. Только Пузо.
— Ванькино пузо просит арбуза. Шестерка он.
— Я понял, — кивнул Андрей. — Князя, правда, знаю. Бегали с ним.
— Князюшку знаешь? Бегал с ним?.. — удивился Евангелист. — Он, толковали блатные, сгорел?
— Мы вместе и сгорели. Мне два года дали, а ему семерик по совокупности влепили.
— А я не верил, что Князь сгорел. Счастливчик он, интеллигенция. Но вор в авторитете… Так случайно, говоришь, загреб в этот вшивый шалман?
— Случайно.
— Давай тогда снова загребем,'— сказал Евангелист. — Посидим, потолкуем, обдумаем, что и как. Кличут-то тебя как?
— Племянником.
— Князев племянник, что ли? — рассмеялся Евангелист и обнял Андрея за плечи. Руки у него были сильные и цепкие.
Они вернулись в шалман. Пузо и второй, которого Евангелист назвал Балдой, шли сзади. Зайка по-прежнему сидела за столом, точно караулила место. Увидев Евангелиста, она расплылась в улыбке,
— Что пасть разинула? Видал, Племянник, что за чудище? Ночью приснится — со страху дуба дашь. А за кружку пива продаст легавым вместе с потрохами. Выгребайся отсюда! Допивай и топай.
— Мне все не допить… — Зайка часто моргала и смотрела на Евангелиста с откровенным испугом.
— Допьешь. — Он слил водку в кружку с пивом и придвинул Зайке. — Давай.
— Я умру…
— Пей, сука… Считаю до трех, а потом вылью все в одно место и солью присыплю. Раз…
Зайка дрожащими руками взяла полную, с краями, кружку и стала пить. Зубы ее стучали по стеклу, глаза закатились, но она пила, и жидкость, похожая на мочу, стекала по подбородку. Зрелище было противное, и Андрей отвернулся. А Пузо громко захохотал, приседая.
— Смешно? — спросил его Евангелист.
— Спрашиваешь! Аж в животе колет.
— Тогда все вместе посмеемся, дружно, как смеются пионеры и школьники. Алло, Степа, подь-ка сюда! — Евангелист подманил пальцем буфетчика, тот подошел— Тебе не кажется, Степа, что твою лавочку пора закрывать на переучет? Нам нужно спокойно потолковать…
— Понял, будет сделано, — сказал буфетчик и стал поторапливать с выпивкой немногих посетителей.
Через пять минут шалман был пуст. Остались Евангелист, Андрей, Пузо, Балда и Зайка, совсем одуревшая от выпитого.
— Таким, значит, макаром, Степа, — подумав, сказал Евангелист. — Организуй выпить и закусить. И чтобы все прилично, как в лучших домах Филадельфии. Накрой на троих, — добавил он — А Пузу нацеди пятнадцать кружек пива, и пополнее, без туфты. Высосешь, — обратился он к Пузу, — получишь полкуска, а не высосешь _ за шиворот вылью все остатки. Понял?.. Это чтобы нам веселее было закусывать, а ты чтобы не
смеялся над другими.
— Да ты что, Евангелист, мне же в жизнь столько не выпить, — заскулил Пузо. — Я больше трех кружек не могу, век свободы не видать… Скости хоть половину…
— Господь скостит. Слыхал афоризму: смеется тот, кто смеется последним? Вот мы с Племянником и Балдой и хотим быть последними, а ты со своим свиным рылом сиди в сторонке и жри это ссаньё.
Тем временем Степа тщательно вытер столик, принес водку, бутерброды с колбасой и с сыром и даже селедочку, украшенную луком.
— Нормалеус, — похвалил Евангелист, оглядев стол и шумно со вкусом принюхиваясь. — Садись, Племянник. Балда, ты тоже садись. Да за Пузом присматривай чтобы не фармазонил. — Он аккуратно, с уважением разлил водку по стопкам, которых вроде бы и не водилось в шалмане, — Ну, ворье, за тех, кто в море, на вахте и на харчах у начальничка! — произнес он торжественно и опрокинул стопку в рот. — Хор-роша, стерва! Балда, кто наш главный враг?
— Водка, — с готовностью ответил Балда.
— А с врагами что нужно делать?
— Их нужно уничтожать.
— Правильно. Наливай по второй, — Евангелист взял стопку и пристально посмотрел на Андрея: — Теперь ты, Племянник. Ответь мне на вопрос; почему водку пьют?
Андрей не раз слышал эту «загадку» от Князя, знал ответ и понял, что Евангелист его проверяет. Должно быть, он тоже знал эту «загадку» от Князя.
— Жрать нельзя, потому и пьют, — сказал он. — А неплохо бы кусочек отрезать!
— За Князя! — удовлетворенно улыбнувшись, сказал Евангелист. — Князь — голова!
— Дом Советов, — уточнял Балда.
— Мавзолей, — поправил Евангелист.
А Пузо пил пиво. Первые две-три кружки он выпил легко, не переводя дыхания. Евангелист не смотрел в его сторону. Он смачно закусывал, приговаривая: «Люблю повеселиться, особенно пожрать».
— Чего сразу не пошел на хату к Крольчихе? — неожиданно спросил он.
— Как-то не получилось, а потом Пузо встретил…
— Гляди-ка, шестую лупит! Вылупит все, как думаешь?
— Вряд ли, — сказал Андрей. — Лопнет.
— Не лопнет, — возразил Балда. — В его брюхо бочка влезет.
— Если как следует утрамбовать — и две влезет, — усмехнулся Евангелист. — Ты когда в Питер приехал? — снова спросил он без всякого перехода.
«Подловить хочет», — подумал Андрей.
— Вчера, — ответил он.
— Искал кого-нибудь?
— Искал.
— Ну и?..
— Никого.
— А ночевал где?
— На «бану»[41].
— Нашел место. — Евангелист посмотрел на Зайку, которая сползла уже на пол. — Трахнуть эту сучку хочешь?
— Нет. — Андрей покачал головой. Сейчас Зайка вызывала в нем не желание, как раньше, а отвращение и брезгливость.
— Правильно. Ее только по приговору вместо червонца сроку можно трахать. И то с закрытыми глазами.
Пузо поставил пустую кружку на стойку, отфыркался и тяжело спросил у Евангелиста:
— Отлить можно?
— Дуй прямо здесь, все равно свинарник.
Пузо отошел в угол у двери и помочился. Буфетчик спокойно и равнодушно наблюдал за этим.
— Не могу больше, сука буду, не могу! — взмолился Пузо, заискивающе глядя на Евангелиста.
— Лей за шиворот. Как там Штырь с Бородой?
— Нормально, — сказал Андрей.
— Ты в законе?
— Нет пока, но кушал с ними.
— На толковище стащу. Раз Штырь с Бородой рекомендуют и с Князем бегал, уладим.
Пузо, пошатываясь, подошел к столу!
— Убей, не лезет больше!
— Убивать не стану, живи. А наперед наука. Она, как и искусство, требует жертв. Проси Зайку. Простит — черт с тобой. Эй, баба, проснись! — Евангелист толкнул ее ногой.
Она пошевелилась, промычала что-то и приподняла голову.
— Вот Пузо у тебя прощения просит. Прощаешь?
— Н-не, н-не п-прощаю, — пробормотала она и снова уронила голову.
— Дама не прощает, сам видишь, — разводя руками как бы сожалея об этом, сказал Евангелист. — Вставай на колени. Балда, тащи пиво.
— Ну, Евангелист, ну пожалуйста!.. — Пузо едва не плакал.
— На колени, отрок! — Он взял из рук Балды кружку и медленно тонкой струйкой стал лить пиво Пузу за ворот рубахи. Вылил целую кружку, поморщился, достал носовой платок, вытер руки и бросил платок в пустую кружку. — Поднимайся, а то ревматизм схватишь — велел он. Пузо шустро вскочил на ноги-Больше не будешь издеваться над слабой женщиной?
— Гад буду!
— Смотри, узнаю-башку откручу, а вместо башки Зайкину жопу поставлю. Выпей водяры, легче станет. И не смей Зайку трогать. — Евангелист вытащил из кармана пачку денег и положил на стол, — Эй, Степа, хватит?..
— Без делов, — отозвался буфетчик. — И на похмелку кое-кому останется.
— Тогда мы пошлепали. — Евангелист поднялся. — Его запомнил хорошо? — Он показал на Андрея.
— Сфотографировал еще вчера, будь спок.
— Лады. Это мой кореш, в законе. Имей в виду. Ну, пошли отсюда, Племянник. А ты, Пузо, никогда не ржи над чужим несчастьем, ибо, — тут Евангелист поднял указательный палец и закатил глаза, — пожнешь свое! И не торчи здесь долго. Убери за собой ссаньё, возьми девку и доставь на хату. А то легавые подберут. Да, Степа… Вот Племянник нехорошую весточку привез от Штыря. Толкуют люди, что Баламут того, ссучился. Надо бы проверить и разобраться с ним. Штырь зря не скажет. Валяй.
СОЛНЦЕ заканчивало свою дневную работу. Дописывая в небе суточную параболу, оно медленно, но неуклонно скатывалось за черные, закопченные крыши таких же закопченных домов. Вдоль улицы тянул предвечерний холодок.
Евангелист с Андреем дошли до Обводного, прошли немного по набережной и свернули в какой-то мрачный переулок, где, кажется, никто не жил — полуразвалившиеся дома выглядели заброшенными, оставленными на откуп времени и сырости. Наконец уперлись в кирпичную стену-забор. Здесь снова свернули в узкую щель между этим забором и деревянной развалюхой, окна которой были наглухо заделаны ржавыми листами жести, и оказались в замкнутом тесном дворике. Тут их опередил Балда, шедший до этого сзади. Он своим ключом открыл один из сараев, которые замыкали дворик со всех сторон, и юркнул внутрь. Не прошло и минуты, как он высунул из сарая голову и позвал:
