— Какая Глашка, ты что-то путаешь, политрук, это же Катя, мы же ее с сорокового все знаем, Катерина, ну скажи же ему, -
внезапно растерявшись, забормотал комбриг, мгновенно превратившись из командира в усталого немолодого толстого человека, заморенного всем случившемся — неправильно начавшейся войною, отступлением, неразберихой, отсутствием командования и приказов…
— Измена бойцы, это фашисты, бей их! -
бесновался в полной тишине политрук, все ни как не могущий справится с непослушной кобурой… Как вдруг где-то зажужжал очень громкий комар да не один, застучали тракторные двигатели, внезапно казалось появившиеся на околице деревни…
— Танки, танки, герман, тикай ребя, тикай!.. —
заорал изо всех сил неизвестно кто и сразу все пришло в движение.
Боец Самойлова сорвала с плеча винтовку и выстрелила в спину убегающему неизвестно куда политруку, ее выстрел не был слышен, так как куст разрыва танкового снаряда вырос над ближайшим сараем и грохот сразу заложил уши. Боец с части Сухорчука, худой, с заморенным лицом выстрелил в спину своему ротному, Петров схватился за окровавленный живот, а убитый Петрищенко взмыл в воздух…
Еще мгновение назад тихая деревня превратилась в ад. Выстрелы, взрывы, вспыхивающие как спички дома и сараи, рушащиеся деревья, рычащие казалось вокруг и везде танки с крестами, дикие надрывные крики, все смешалось в страшную какофонию… А сверху светило безжалостное солнце на вылинявшем голубом небе и с него поливали из пулеметов самолеты с крестами…
К вечеру комбриг Симовокин очнулся от тряски. Он лежал на какой-то телеге, очень сильно болел бок, видимо отлежал, и саднило, аж до рези в висках, от боли в ногах. Впереди, перед телегой, виднелась худая пятнистая спина лошади, но почему-то с рогами… Попытавшись приподняться, комбриг застонал и вновь упал на сено.
— Товарищ комбриг, не вставайте, не вставайте, лежите, вы в ноги и бок ранены, -
долетел до него голос Кати, бойца Самойловой… Или Глаши, Глашки, комбриг проваливался в черный омут безсознанья и потому никак не мог решить — кому принадлежит такой знакомый спокойный голос… Кате или Глаше… Когда-то он был маленьким, в матроске, а Глаша мыла пол и все норовила со смехом барчуку мокрой тряпкой по блестящим лаковым ботинкам мазнуть… Катя или Глаша, Катя или Глаша, Ка…
— Отмучился наш комбриг, -
негромко сообщил боец, бредущий рядом с телегой и державшийся за ее край. Боец Самойлова стегнула веткой вялую пятнистую корову и тоже негромко ответила:
— Отмучился… И хорошо… Скоро выйдем к своим… К своим…
1944 год.
…Девки стояли тесно прижавшись друг к другу, схватившись одною рукою за стоящую впереди, другою придерживая автомат… Правая нога была отставлена взад, все склонились вперед, став монолитом, единым целым, одним… Одним многоголовым телом, многоголовым, многоруким, многоногим…
Вспыхнул и как будто взорвался красным фонарь, стегнувший по глазам, нервам, чувствам… Резко ударило по лицу морозным воздухом, гул сменился в рев и многорукое, многоголовое, многоногое чудовище, вооруженное многочисленными автоматами, пистолетами, ножами, гранатами, взрывчаткой и умением убивать, выживать в морозном лесу без огня, питаться подножным кормом и выполнять сверхчеловеческие задания, вывалилось в черноту неба…
Вывалилось и развалилось на отдельных людей, единиц, девушек, каждая со своим характером, мечтами, привычками… Каждая со своей биографией, историей, судьбою… Но каждая объединенная в одно целое — отряд специального назначения резерва Главнокомандования Северного фронта. Элита, обученная не танцевать, не кокетничать, ни даже добиваться больших спортивных успехов… Элита обученная убивать… Пистолетом, ножом, автоматом, палкой, ложкой, руками, ногами, пальцами… Убивать и выживать в черном морозном лесу, в черном морозном небе, в черной морозной жизни…
Резкие, жесткие как наждак, ветер и воздух деранули по лицу, выбив слезу, сверху раздался хлопок парашюта, больно дернули стропы, внизу было черно, сверху было черно, и позади было черно… Звериным чувством угадывая налетающую землю, светящийся темно-синим снег, лежащий на елях, она подогнула ноги и проскочив сквозь жесткую мерзлую хвою, мягко приземлилась в сугроб. Щелчком правой руки сняла автомат с предохранителя, левой рукой сдернула мягко с шелестом падающий парашют с веток ели… Повезло, могла зацепиться на сосне, а у елки ветки всегда вниз… В тайге в Сибири, в лесах Белоруссии, и здесь…
Скомкав парашют и втоптав его в сугроб, она отстегнула ненужный пустой мешок и запасной парашют, подтянула рюкзак к спине…Готово… Вокруг была тишина… И темнота… Она когда неслась к земле засыпанной снегом, слукавила, как задумала, подтянула к себе передние стропы и слегка отлетела в сторону от общего предположительного места приземления… Сейчас главное сориентироваться — в какую сторону не надо идти… На небе закрываемым верхушками елей не было ни звездочки, темные низкие тучи, которые она только что пробила падшим ангелом, не пропускали ни луча от луны, на запястье светился зеленым компас, стрелка слегка дрожала, но вроде бы показывала правильно… Сориентировавшись на местности, она хрустнула в кармане плиткой шоколада без фольги и сунула кусок в рот… Горечь и сладость, как всегда почти незаметно, но обострили зрение, темно-сине-зеленые ели стали более контрастны в почти непроглядной темноте…
Надо идти… По ее подсчетам километров двести… По морозному лесу, по гористой местности… Сквозь снега, мороз, метели… Надо идти… Тяжело сделать первый шаг… Но надо… Теперь и без нее справятся, справятся, справятся… Уже через границу перевалили, Родина-мать освобождена, а других захватывать и страшное там сеять она не согласна… Надо идти, надо идти, тяжело только первые сто километров, а потом десантник привыкает, так шутил старшина Вершков, это еще в тридцать девятом…
Морозные ели, морозные кусты, морозные сосны, вон они где, сосны за которые она могла зацепиться, впереди внезапно показалась опасность… Она не видела ее, а просто почувствовала своим чутьем, которое ее не раз спасало, ее и тех, с кем она вместе освобождала Родину… от врагов… но теперь дорожки врозь… Опасность была впереди и немного вверху, кто-то замер-затаился на сосне, еще выше белел парашют, да-да, это парашют… На ногах у ней были не лыжи, а снегоступы, изобретение Севера, по тайге лучше шагать, чем скользить, лыжи сломать можно, об корень или камень, а снегоступы нет… Переступив неслышно за дерево и пригнувшись, она отстегнула предохранительный ремень на икре и освободила нож…
Впереди раздался шорох, затем негромкий шум упавшего в снег тела и какое-то сдавленное чертыханье… Она негромко, но отчетливо токнула по глухариному, так неуместному в темноте ночи, но что поделаешь — сигнал есть сигнал… Впереди сразу отозвались, тоже по глухариному, весело и два раза… Он думает свой… Интересно, кто это?..
Она вышла из-за дерева, скрывая лезвие ножа за рукавом ватной куртки защитного цвета, сверху маскхалат, хорошая куртка, на меху…десантная… проверенная в лесах Белоруссии, горах Кавказа, степях Украины…
— Самойлова?! -
шепотом удивился-обрадовался заместитель по политической части отряда специального назначения… Это были его последние слова, последние в этой жизни… Замполит тихо лег на снег, она, Самойлова уже как шесть лет, вытерла нож об маскхалат…
Ей не было жалко замполита капитана Ерохина… Но и не было к нему жестокости или сладости от убийства… Это были хищные звери, разрушившие их жизнь, поубивавшие в лагерях и братьев и отца… Она не писала домой, таилась, но глаза-то имела и видела, что вокруг происходит… Хищники они, как волки, а потому это просто как в лесу — или ты их или они тебя… Убежать нельзя…
Остановившись передохнуть после часа ходьбы точно на восток, она отломила еще кусок шоколада и отправила его в рот… Пожевала… Хотелось немного пить, но лучше потерпеть, потом не остановишься, а немного погодя она на спиртовой таблетке чай состряпает… Она вспомнила последние слова бати — спасись Глашка, затаись. Стань внешне как они, стань Катькой-комсючкой, и роди… Сохрани наш корень, корень Крюковых… Мы че, мы земля, о нас не думай… Роди Глашка, роди и вырасти, пусть наш корень будет назло им и дале жив…
Через двенадцать дней пути показались, как она и рассчитывала, разноцветные дома этого городка со сложным названием… Она повторила его про себя, по слогам заученное чужое слово, ни чего не говорящее ей… Ошибиться она не могла, все точно, это оно…
Забравшись на высокую сосну и замаскировавшись в ветках, она приступила к разведке. Через стекла замполитовского бинокля улицы, дома покрашенные в разные веселые цвета и редкие прохожие в незнакомой одежде, лежали перед ней как на ладони. После часового наблюдения, посовещавшись сама с собой, пришла к выводу — нужное ей здание находится вон под той высокой крышей, с флагом над крыльцом и нарисованным гербом на деревянной стене. Рядом с крыльцом стоял автомобиль, немного похожий на американский "Додж". Видимо тоже повышенной проходимости, на колесах намотаны цепи… Ярко блестел утоптанный снег, дети веселой гурьбой, все в мехах, прошли скорее всего из школы, вон то здание, а вон там магазин судя по всему… Она сглотнула голодную слюну, как не тянула свои запасы и замполита, но последние четыре дня она была без мяса, горячей пищи и на подножном корму… Мох, замерзшие ягоды, беличьи грибы на ветках… Охотится ей не хотелось, хотелось скорее дойти… Голова независимо от нее самой заработала по старому — вот сюда поставить пулемет, оттуда ударить группой, там заминировать… Встряхнувшись, она отогнала ненужные мысли… Эта страна не воюет… она им не враг… Значит в этой стране найдется и для нее место… Пора.
