Деон прикусил нижнюю губу.
— Ты ему не сказал?
— Нет.
И что же теперь?
— Будет вестись расследование. Мне предстоит давать объяснение.
— Но послушай! Что тут такого? Твои эксперименты — обычная научная работа.
— Нет. Ведь я не сказал, откуда я получал яичники. Все это довольно запутанно и, по-моему, не слишком приятно ректору. Но, насколько я понял, твой шеф не оставил ему выбора.
— Ты уверен?
Он больше не сомневался. Снаймен знает. И собирается расправиться с ним.
Стена, на которой они стояли, больше не казалась надежной. Уже в ней появились трещины, уже каждый шаг там, где за ней разверзлась бездна, требовал бесконечной осторожности. Возможно, именно это ощущение неуверенности заставило его сказать:
— Филипп, мне очень скверно.
Филипп участливо посмотрел на него, и Деон понял, что не может и не хочет сказать ему то, что собирался: «Я выхожу из игры. Я смертельно устал от всего этого и выхожу из игры».
Вместо этого он сказал, произнося слова с трудом, как будто они были зазубренными камешками, забившими его рот:
— Во всех… отношениях. Работа… мое отделение. Оно разваливается. Видеть, как все, что ты задумывал, все, ради чего работал, на что возлагал надежды… смотреть, как все это… — Он устало покачал головой. — И в семье… Элизабет. Я не знаю, что мне делать.
Филипп молчал, словно замкнувшись в себе.
И Деон был вынужден продолжать, пытаясь сказать то, что не облекалось в слова.
— Лиза. Ну, ты сам видел. И Элизабет. Это… Не знаю… какой-то вакуум.
Филипп по-прежнему смотрел на него с едва уловимым отчуждением и молчал.
А Деон уже не мог остановить этот беспорядочный поток слов. В парализующем бессильном отчаянии, словно со стороны, он смотрел, как рушится стена и как летят вниз, крутясь, ее обломки, разлетаясь во все стороны, разбиваясь вдребезги, и грохот нарастает, точно дробь сотен барабанов.
— И кроме того, есть еще одна женщина, — тоскливо сказал он, совсем уж против води.
Разрушение завершилось — заключительный гулкий удар, перестук мелких обломков, шорох последней струйки песка. И наконец, безмолвие и покой.
Филипп словно очнулся. Он кашлянул, как будто пыль — настоящая пыль от воображаемых развалин — забила ему горло.
— Триш? — спросил он мягко.
Созерцая рухнувшую стену, Деон не нашел в себе энергии, чтобы растеряться или хотя бы удивиться тому, что его личная, как он считал, тайна известна другим. Проще было кивнуть. И он кивнул.
— Видишь ли, со мной говорила Элизабет, — продолжал Филипп. — Она позвонила и сказала, что ей надо поговорить со мной кое о чем. И естественно… — у него скривились губы. — Вчера мы встретились.
Деон весело улыбнулся, потому что нашлась отгадка небольшой тайны. На какой-то миг она заслонила более важную тайну, над которой он пока не хотел размышлять.
— Я вчера весь день пытался дозвониться до тебя. Так вот почему я не сумел тебя найти.
— Да. — В голосе Филиппа было сочувствие.
Почти против воли Деон задал необходимый вопрос:
— А зачем она хотела тебя видеть?
— Она просила у меня совета. Ей донесли, что ты встречаешься с миссис Седарой. И она думала, что я могу ей помочь.
Деон кивнул, все поняв и даже одобрив.
— Странно… — начал он через секунду-другую, но не закончил фразу и, сосредоточенно сдвинув брови, поглядел вниз.
Филипп с тревогой наблюдал за ним.
— Тебе нехорошо?
Деон поднял голову и беззаботно улыбнулся.
— Нехорошо? Наоборот. Я отлично себя чувствую.
Он подумал, не повторить ли это еще раз заплетающимся языком, точно он пьян, — ведь он играет эту роль пьяного на подмостках.
Но что-то его тревожило, что-то не вязавшееся со всем остальным.
Он сказал, прощупывая:
— Донесли?
— Что?
Деон устало попытался объяснить:
— Ты сказал, что на меня донесли. То есть донесли Элизабет, я хочу сказать.
— Да.
— Как, собственно, донесли?
— По-видимому, кто-то написал ей.
— Но о чем? — сердито спросил он.
Злость — отличное тонизирующее. Злость прекрасно помогает забыть.
Филипп внимательно посмотрел на него.
— Деон, люди бывают всякие. По-видимому, кто-то решил установить за тобой слежку и даже прибегнул для этой цели к помощи сыскного агентства. Затем этот человек прислал Элизабет сведения, собранные агентством, сопроводив их анонимным письмом.
— Черт! Кто способен на подобную пакость?
У Филиппа снова скривились губы.
— Люди бывают всякие, на свете много странных людей.
Деон вспомнил жадный взгляд через плечо в дверях ресторана и без колебаний решил — Джиллиан Мурхед.
— Это ведь женщина?
— Письмо написано на машинке. Подписано: «Ваш друг».
— Восхитительно, — сказал Деон. — Ничего восхитительней я в жизни не слышал.
Джиллиан Мурхед, подумал он, но без злости. Держу сто против одного, что это она. Помешанная стерва. Бедный Питер!
— Ну и что сообщило агентство?
— Ты действительно хочешь знать?
— Что оно сообщило?
— Они занялись прошлым миссис Седары. Установили, что вы знакомы с университета. И все в том же духе. Она была замужем дважды? В первый раз в Испании?
— Нет, тут они напутали! — с мстительным удовлетворением заметил Деон. — Тогда она замужем не была. Просто жила с кем-то.
— Ах, так!
— Что еще?
— Может быть, хватит?
— Что еще? — в ярости настаивал Деон.
— Даты. Места, где вы встречались. Телефонные звонки. И тому подобное.
— Это только доказывает, как можно повернуть и истолковать самые невинные вещи на свете, — гневно произнес он. — Триш надо было поговорить со мной. Я завтра оперирую ее ребенка.
Филипп пристально поглядел на него и ничего не сказал.
— Ты мне не веришь? — спросил Деон с болью в голосе. Он показал пальцем на далекое здание детской клиники. — Малыш сейчас там. Если хочешь, можешь на него посмотреть. Я же тебе про него рассказывал. Завтра я оперирую его по поводу атрезии трехстворчатого клапана.
Но Филипп по-прежнему молчал.
— Ты мне веришь? — умоляюще спросил Деон.
— Верю, если ты этого хочешь.
Деон отвернулся.
— Значит, не веришь.
Какое-то время он ждал ответа, но Филипп молчал.
— Что мне делать? — спросил Деон наконец. — Что мне делать?
Филипп оглядел его спокойно, почти безучастно.
— Этого я тебе сказать не могу.
Деон взмахом руки обвел ждущий город внизу, больницу, серую в дымке даль и развалины того, что некогда было стеной.
— Я не знаю, — проговорил он. — Господи, я ничего не знаю.
Под вечер он сидел один в ординаторской напротив входа в операционный блок, где он несколько минут назад закончил свою последнюю в этот день операцию. Его ассистенты еще зашивали разрез, и он пока какой-то частью сознания оставался в операционной и следил за ловкими неторопливыми движениями людей вокруг стола. Они расслабились и обмениваются шутками, потому что операция прошла хорошо. Какая-то его часть оставалась там, но другая отъединилась от всего этого так, будто коридор был пропастью слишком широкой, чтобы можно было через нее перепрыгнуть, и ему оставалось провести остаток своей жизни в одиночестве, у этого ее края.
Он сидел один, а газета лежала на кресле напротив, точно таком же, как жестковатое, с обивкой из искусственной кожи кресло, в котором сидел он, как сотни тысяч точно таких же стандартных изделий мебельной промышленности. Газету положили на ручку. (Нарочно, чтобы заголовок сразу бросился ему в глаза, едва он войдет в ординаторскую? Преднамеренно положена так? Да. Но кем? Это уже неважно. Ему даже не хотелось знать, кто из его сотрудников втайне ненавидит его, желает ему зла и нанес ему этот мстительный удар. Ему было все равно.) Затем его взгляд упал на фамилию Филиппа, на соседний заголовок, сознание осмыслило газетный жаргон, и он втянул воздух сквозь зубы.
Огромные буквы поперек страницы кричали: «ГЛАВНЫЙ ХИРУРГ ДАЕТ ДЭВИДСУ ПО РУКАМ». И ниже курсивом: «В эксперименте с эмбрионами замешаны громкие имена».
Не веря собственным глазам, словно очутившись в мире, где реальность утрачена, а законов природы больше не существует, Деон прочел:
«Профессор Терций Снаймен, хирург, осудил сегодня утром на пресс-конференции эксперименты с человеческими эмбрионами, проводимые знаменитым цветным ученым-генетиком профессором Филиппом Дэвидсом. Профессор Снаймен считает эти опыты аморальными и бесцельными. Университетские власти совместно с представителями министерства здравоохранения ведут расследование всех аспектов этого эксперимента, и, в частности, того источника, из которого доктор Дэвидс получал необходимый ему материал. Профессор Снаймен сообщил, что ожидаются сенсационные разоблачения и, возможно, тут замешаны видные деятели медицины».
