Глава седьмая
Пять золотых часов[121]
В Уиншоу-Тауэрс все было спокойно. Ветер начал утихать, дождь перешел в легкий шелест по стеклам. Внутри не раздавалось ни звука, кроме укоризненного поскрипывания ступеней, по которым Майкл подымался на второй этаж, завершив окончательную инспекцию дома.
То ли от обычного утомления, то ли от головокружительного смятения последних часов, Майкл вновь позволил лабиринту коридоров одолеть себя, а потому, войдя, как он полагал, в свою спальню, первым делом увидел крупный и незнакомый предмет мебели — гардероб красного дерева с зеркалом во весь рост, вправленным в открытую дверцу. Спиной к зеркалу стояла Фиби — ее отражение наклонилось, собираясь снять джинсы.
— Что вы делаете в моей комнате? — спросил Майкл, поморгав от удивления.
Фиби вздрогнула и обернулась:
— Это не ваша комната. — Рукой она обвела щетки для волос и косметику, разложенные на туалетном столике. — То есть это ведь не ваши вещи, правда?
— Нет, конечно, — опомнился Майкл. — Простите. Я, кажется, никак не могу привыкнуть к этому дому. Я не хотел вас беспокоить.
— Все в порядке. — Фиби подтянула джинсы и села на кровать. — Наверное, нам все равно пора поговорить.
Дальнейших приглашений ему не потребовалось.
— Я ждал этой возможности весь вечер, — сказал он. — Но она все никак не представлялась.
Фиби, похоже, расценила эту фразу как легкое преуменьшение.
— Я знаю. — Голос ее прозвучал довольно резко. — Массовые убийства почему-то отвлекают, не так ли?
Повисла неловкая пауза — и тут Майкл выпалил:
— Ну а вы что здесь делаете, ради всего святого? Как вы во все это впутались?
— Через Родди, разумеется. Я познакомилась с ним чуть больше года назад: он предложил мне выставить свои работы у него в галерее, и я, как последняя дура, ему поверила, а затем, как еще большая дура, легла с ним в постель. Добившись своего, он выбросил меня, как ненужную тряпку. Но здесь я познакомилась с Мортимером. Не спрашивайте почему, но я ему чем-то понравилась, и он предложил мне эту работу.
— И вы согласились? Почему?
— А как вы думаете? Потому что мне нужны были деньги. И не смотрите на меня так укоризненно: почему вы сами, в конце концов, согласились писать эту книгу? От художественной цельности?
Замечание было справедливым.
— Ничего, если я присяду? — спросил Майкл, показав на свободный участок кровати рядом с нею.
Фиби кивнула. Вид у нее был усталый. Она провела рукой по волосам.
— Как вы вообще жили все это время? — спросила она. — Я ждала ваших новых романов.
— Я больше ничего не сочинял. Пересох.
— Жалко.
— А вы еще пишете?
— Время от времени. Не вижу в этом большого будущего. По крайней мере, пока курятником правят разные родди уиншоу.
— Что ж, завтра утром при такой скорости одним из них станет меньше. — Не желая более распространяться на эту зловещую тему, Майкл прибавил: — Но все равно не следует сдаваться. У вас же хорошо получалось. Это всем было видно.
— Всем? — эхом переспросила Фиби.
— Помните тот раз, — продолжал Майкл, не заметив ее вопроса, — когда я зашел к вам в комнату и увидел картину, над которой вы работали? — Он хмыкнул. — Я еще подумал, что это натюрморт, а на самом деле то был портрет Орфея в подземном царстве или что-то вроде?
— Да, — тихо ответила Фиби. — Помню.
Майкла посетило внезапное вдохновение.
— Можно, я куплю эту картину? Будет очень славно иметь такой… ну, как бы… памятный подарок.
— Боюсь, я ее уничтожила. Еще тогда…
Фиби поднялась с кровати, присела за туалетный столик и начала расчесывать волосы.
— Вы же не хотите сказать, что сделали это из-за меня?
Она не ответила.
— Это же была просто глупая ошибка.
— Некоторые люди легкоранимы, Майкл. — Она обернулась к нему. На ее лице играл румянец. — Я — уже нет. Но тогда я была молода. И не очень уверена в себе. Ладно. Все уже забыто. Все это случилось очень давно.
— Да, но я и понятия не имел… В самом деле.
— Вы прощены, — сказала Фиби, а затем попыталась спасти настроение: — Я сильно изменилась с тех пор?
— Едва ли вообще изменились. Я узнал бы вас где угодно.
Она решила не привлекать его внимания к тому, что на закрытом показе в галерее „Нарцисс“ пару месяцев назад ему это явно не удалось.
— А про Джоан что-нибудь известно?
— Да, я ее видел. Кстати, совсем недавно. Она вышла замуж за Грэма.
— Логично. — Фиби снова пересела к нему на кровать. — И у них все хорошо, не так ли?
— Все прекрасно, да, прекрасно. То есть, когда я видел в последний раз Грэма, он был полумертв, но теперь уже наверняка поправился.
Это потребовало определенных объяснений, поэтому Майкл рассказал все, что знал о документальном фильме Грэма и о неудавшемся покушении Марка.
— Так теперь, значит, и он попался Уиншоу на пути, — задумчиво произнесла Фиби. — Они уже повсюду щупальца раскинули, эта семейка, не находите?
— Еще бы. В том-то вся и суть.
Фиби немного подумала и спросила:
— А вы сами что делали в больнице в новогоднюю ночь?
— Кое-кого навещал. Друга. Она неожиданно заболела.
Фиби заметила, как изменился его голос.
— Друга — вы имеете в виду кого-то вроде подруги?
— Наверное, да — кого-то вроде подруги.
Майкл погрузился в молчание, и Фиби вдруг поняла, что ее вопросы звучали назойливо и необязательно.
— Простите, я… мне не хотелось лезть не в свое дело… то есть это же действительно не мое дело.
— Да нет, нет — все в порядке. Правда.
Он коротко и натянуто улыбнулся.
— Она умерла, да? — спросила Фиби.
Майкл кивнул.
— Простите меня. — Несколько смущенных мгновений она держала руку у него на колене; затем убрала. — Вы не хотите… то есть не поможет, если вы мне расскажете?
— Нет, не думаю. Честное слово. — Он сжал ее руку, давая понять, что жест ее не остался незамеченным. — Да глупо все это, на самом деле. Мы были знакомы всего несколько месяцев. Мы с нею даже не спали. Но как-то, почему-то я умудрился… вложить в нее… очень много. — Он потер глаза и добавил: — Звучит так, будто она — открытая акционерная компания, да? Я уже начинаю разговаривать, как Томас.
— От чего она умерла?
— От того же, что рано или поздно настигает всех: от стечения обстоятельств. У нее была лимфома, которую можно было вылечить, но определенные люди предпочли устроить все так, чтобы этого не случилось. Я собирался поговорить здесь об этом с Генри, но… теперь смысла же в этом никакого нет.
Ничего… больше не будет… — Слова пересохли у него в горле, и он уставился в пространство — казалось, очень надолго. Наконец он произнес только одно слово — очень тихо, но с силой: — Дерьмо.
И повалился на бок, зародышем свернувшись на постели спиной к Фиби.
Через некоторое время она коснулась его плеча и сказала:
— Майкл, почему бы вам не остаться сегодня здесь? Меня что-то не прельщает проводить ночь в одиночестве, а так мы составим друг другу компанию.
Майкл ответил:
— Хорошо. Спасибо. — Он не двинулся с места.
— Тогда вам лучше раздеться.
Майкл снял с себя все, кроме нижнего белья, скользнул под простыню двуспальной кровати и заснул почти мгновенно, успев лишь пробормотать:
— Джоан однажды попросила меня остаться у нее в спальне. Я сбежал. Не знаю почему.
— Я думаю, вы ей очень нравились, — сказала Фиби.
— Я был таким глупым.
Фиби надела ночную сорочку и легла рядом. Выключила лампу. Они лежали спина к спине в каком-то дюйме друг от друга.
Майклу снилась Фиона — как снилась каждую ночь последние две недели. Ему снилось, что он по-прежнему сидит у ее больничной кровати, держит ее за руку и разговаривает. Она слушает его и улыбается в ответ. Потом ему приснилось, что он просыпается, зная, что она умерла, и ему начинает сниться, что он плачет. Ему снилось, что в постели он тянется к чему-то и касается теплого женского тела. Ему снилось, что Фиби повернулась к нему, обхватила его руками и гладит по голове. Ему снилось, что он целует ее в губы, а она целует его в ответ — ее губы раскрыты, мягкие и теплые. Ему приснился теплый запах ее волос, ее теплая и гладкая кожа там, где пальцами он касается ее под ночной сорочкой. Он попытался вспомнить, когда в последний раз ему снился этот сон — о том, как он просыпается и понимает, что лежит в постели с красивой женщиной, просыпается от счастливого понимания, что она касается его, а он — ее, что они сплелись воедино, слились, перепутались двумя сонными змеями. Сон, где, кажется, все до единой части его тела соприкасаются со всеми до единой частями ее тела, где весь мир отныне и впредь будет постигаться лишь прикосновением, и в этом затхлом тепле постели, во тьме за шторами спальни они могут лишь нежно извиваться, и каждое движение, каждый крохотный порыв друг к другу возбуждают новые волны наслаждения. Майкл с ужасом ожидал, когда сон закончится: когда он проснется в самый последний раз и обнаружит, что в постели один, или когда его охватит сон еще более глубокий, в котором снятся лишь пустота и утрата. Но этого не произошло. Любовь их была долгой, медленной и сонной, и хотя временами они просто лежали вместе, дремотно переплетенные, такие паузы тесной и близкой неподвижности все равно становились частью общего движения, непрестанного и не требующего усилий, — они ритмично соскальзывали в сон и выскальзывали из него, качались между сном и явью и совершенно не отдавали себе отчета, сколько времени прошло, пока Майкл не услышал, как старые часы в вестибюле пробили пять. Он повернул голову и увидел, как Фиби одними глазами улыбается ему в темноте.
