Итак, существует два плана: один – точный, правильный, неизменный, – тот, который следует провести в голове судьи, и это – путь аналитического изучения дела, это, так сказать, научный итог процесса; другой – подвижной, который весь целиком должен создаться в самом заседании и там умереть, так как он рождается из фактов, явившихся при самом слушании дела, и не может переживать последнее.
Первый путь – это процесс сам в себе, как его создает адвокат, второй – произведение аудитории, судьи, противника, обстоятельств заседания.
Искусство говорить на суде состоит в умении воспользоваться планом, созданным заседанием по делу, в целях той концепции дела, которую оратор создал сам и которую он желает провести.
Какого совершенного знания условий судебного спора, анализа его основных требований, какого уменья расчленить структуру процесса, чтобы затем воссоздать ее по своей воле, требует это искусство! Сколько требуется свободы, живости мысли, независимости от всякого заранее составленного плана речи, абсолютной свободы развития мысли, чтобы, употребляя самые разнообразные средства смотря по обстоятельствам сохранить в уме слушателя, покидающего заседание, только одно воспоминание о последовательном рассуждении, о том пути, которым его привели к известному убеждению, без копошащегося в душе сомнения, что его мысль отравили безысходной диалектикой. Итак, остерегайтесь приходить в аудиторию, не имея плана глубоко продуманного, последовательного рассуждения; от него уже будет зависеть и план вашей речи; но не являйтесь с одним лишь чисто внешним, ораторским, планом речи. Не приготовляйте никакого вступления (exordium). Если это будет необходимо, оно явится само собой; в противном случае – оно совсем и не нужно. Начинайте совершенно просто: «Милостивые государи, речь идет о том-то»… и продолжайте дальше. Если вы хорошо изучили ваше дело, вы его изложите так же легко, как если бы вы рассказывали вашим друзьям приключения какой-нибудь прогулки.
Не затрудняйте себя формулированием заранее так называемой темы рассуждения (propositio). Она явится само собою из изложения дела. Вы сами почувствуете необходимость сказать: «Вот центр дела, вот в чем расходятся стороны», и вы без всякого затруднения формулируете сущность спора, как вы это сделали бы в простом разговоре, разъясняя спорный пункт известного вопроса именно тогда, когда ваш собеседник готов согласиться с вами. И если вы у себя дома в течении целых часов, дней будете работать над уяснением основных положений процесса, вы совершенно свободно и легко будете излагать их в заседании.
Не записывайте также заранее плана доказательств. Не располагайте заранее в известном порядке ваши аргументы. Если вы хорошо знаете ваше дело, вы ясно представите себе все ваши силы, особенно благодаря возбуждению душевной деятельности от присутствия аудитории: вот ваша пехота, там кавалерия, здесь ваши пушки, а вот и орудия вашего противника. Подобно солдату на войне, вы на поле битвы не всегда можете осуществить заранее составленный план: вы сами, ваш противник, жест судьи, подчеркнутое слово, тысяча незначительных вещей определяют способ битвы. Может случиться (это бывает реже, чем думают, но иногда случается с истцом и апеллятором), что ничто не помешает вашей стратегике; вам предоставляется совершенно свободно развивать ваше положение. В таком случае это не битва, а смотр. Пускайте свободно ваши колонны, развивайте свободно ваши аргументацию, и в этом случае вы просто изложите дело, представив связь его фактической и юридической стороны. В этом случае, но только в этом случае, вы можете вполне следовать плану ваших заметок по делу. Постарайтесь уяснить судье расположение вашего боевого отряда, назовите ему имена полков, рот, покажите ему вашу образцовую боевую часть, ловкого стрелка, но не довольствуйтесь дефилированием вашей армии, произведите ловкую, восторженную оценку ее. Если ваши солдаты теперь лишь дефилируют, то ведь им придется сейчас, и притом без вас, сражаться, так как решительная битва аргументов наступает при постановке решения. Там, у себя в кабинете, судья наведет подзорную трубу на поле битвы: заставьте же его помнить об отрядах, на которые вы рассчитываете; пусть он не теряет их из виду, а пусть он следит за их движениями во время битвы.
Но не представляйте судье счета пуговиц на мундирах, не перечисляйте перед ним ни ружей, ни штыков. Если вы хороший генерал, вы, конечно, позаботитесь и о деталях, так как крепкие подошвы для пехоты так же важны, как и артиллерийские снаряды. Довольно, если вы одним словом очертите хорошее состояние людей и запасов. Но, как только ваш парад чем-нибудь расстроен, соберите все ваше внимание. Наблюдайте за судьей и в особенности за вашим противником. Обратите внимание и на публику и на всю окружающую обстановку.
Судья морщит лоб, вы видите усилия на его лице, он с трудом принимает ваши аргументы. Проход слишком узок, разделите роты: взвод за взводом, они легко пройдут. Лицо судьи проясняется, напряжение мысли кажется меньше; путь стал шире, собирайте ваши отряды, сжимайте колонны, ускоряйте шаг.
Внимание слабнет, устает рассматривать бесконечные, монотонные, тяжелые ряды пехоты: пошлите адъютанта, рысь его лошади отвлечет внимание. Пуст это будет игра слов, анекдот, сравнение, что угодно, лишь бы всадник хорошо сидел в седле: он развлечет на минуту внимание.
Каждую минуту вы чувствуете кругом себя врага; какой-нибудь один выстрел, перерыв, и битва может загореться. Вам нужно сейчас же без замедления обратить наступающего в бегство, если вы имеете дело с отдаленным постом; если перед вами ядро армии, принимайте битву. Соразмеряйте хорошенько отбой с атакой. Умейте в одну минуту развернуть фронт, пустить кавалерийский отряд; умейте располагать ваши силы, отразите одним словом набег и, ободренные вашим успехом, продолжайте триумфальный марш. Если ваш противник плохо выбрал путь, пользуйтесь этим, чтобы сконцентрировать ваши силы и сражаться с успехом. Но вот завязалось дело. Обращайте внимание на местность, на силы, которыми вы располагаете в эту минуту. Не держитесь непременно заранее составленного плана, не говорите: ne varietur. Вы знаете, что правое крыло вашего врага сильно, а левое лишь блещет султанами и касками и рассеется при первом выстреле. Не водите же ваши полки один за другим на смерть в порядке заранее намеченного распределения; пустите картонную бомбу, чтобы поселить страх среди трусов левого крыла; дайте одну минуту судье вашего сражения позабавиться их замешательством, потом атакуйте врага в сильном пункте, но наблюдайте хорошенько ситуацию. Не стреляйте, прежде чем достигнете расстояния выстрела; не посылайте ваших людей под стену, которая рушится; не отряжайте кавалерию в реку. Не пускайтесь в ученые рассуждения по поводу какого-либо вопроса, уже разрешенного судом в одном из решений того же дня, когда слушается и ваше дело. Ограничьтесь в вашей атаке сообразно с признаниями, которые сами собою обнаруживаются, словом, применяясь к каждому из тех актов, которые во время заседания видоизменяют процесс, ценность, силу, уместность и место каждого аргумента.
Дайте волю увлечению. Если вы чувствуете, что враг поддается, идите на приступ.
В огне вы оцените силу ваших отрядов.
Не заготовляйте вперед заключения вашей речи. Как можете вы знать сегодня, у себя в кабинете, настроение аудитории, в унисон которому вы должны будете кончать вашу речь завтра? Обстоятельства должны дать материал для вашего заключения, если бы оно понадобилось, подобно тому как они же должны были сделать это для вступления.
Если обстоятельства не дают этого материала, значит заключения не нужно: кончайте вашу речь римским «dixi» – «я сказал», и сядьте. Не надо бесполезных фанфар. Когда нечего сказать, молчите! При этой системе речь не может показаться тусклой, безвкусной, утомительной. Она внушена тем, что происходит перед судьей.
Ему не преподносят повествования о какой-то истории, которая произошла неведомо где между какими-то неизвестными ему людьми. Он видит перед собою живой, активный бой, турнир, битву. Много раздается жалоб на судей, которые или спят в заседании, или если и не спят, то предаются своим мечтам или болтают. Но давайте, рассудим добросовестно, с человеческой точки зрения, возможно ли оставаться прикованным в течение трех часов к своему креслу и слушать речь, приготовленную вчера в тиши кабинета и вертящую, как бобина в аппарате Морза или в цилиндре фонографа, вчерашние мысли, вчерашнюю игру остроумия, вчерашние чувствования, нанизанные, подобранные вчера в кабинете? Возможно ли, чтобы между адвокатом, передающим при обстоятельствах сегодняшнего дня мысль, формулированную при условиях вчерашнего дня, и судьею образовался тот ток, та индукция, которые могли бы породить в мозгу судьи органическое, живое возбуждение, когда последнее живет лишь как воспоминание в мозгу адвоката?
