Ознакомительная версия.
В 1958 году Любищев начал работу «Проблема многообразия органических форм». Но философское предисловие к этой работе (нечто аналогичное в свое время произошло с Вернадским) вылилось у него в совершенно самостоятельный труд – «Линии Демокрита и Платона в истории культуры».
Любищев считал этот труд главным делом своей жизни.
В дневнике ученого отмечено, что впервые идея о возможности создания «математической морфологии» возникла у него еще в 1910 году. «Эта книга – главное сочинение моей жизни, – писал он в ведении к „Линиям“, – резюмирующее все те мысли, которые накопились за несколько десятилетий достаточно напряженной работы. Начав работу как узкий специалист, дарвинист и сознательный нигилист типа Базарова, я постепенно расширял круг своих интересов и начал сознавать необходимость пересмотра самых разнообразных и часто противоречивых постулатов, которые выдвигались как непреложные истины представителями разнообразных направлений, господствующих в тех или иных областях знаний.
Моя работа имеет некоторое сходство по замыслу с известной книгой Бернала «Наука в истории общества» и в значительной мере является антагонистом этой содержательной и интересной книги. Для биологии, сейчас вступающей в новый период своего развития, такой процесс осмысления имеет еще большее значение, чем для неорганических наук, и вместе с тем биология гораздо теснее связана с политическими проблемами, чем физика и другие точные науки; закрывать глаза на это – значит уподобляться страусу.
За всю жизнь я много читал и думал по общебиологическим и философским вопросам; в этом отношении я квалифицирован больше, чем огромное большинство специалистов-биологов. Мой интерес к математике заставил меня познакомиться с рядом разделов этой замечательной науки, и поэтому я легче разбираюсь в философии точных наук, чем биологи, морфологи и систематики, не сведущие, как правило, в математике. С другой стороны, математики и физики, выступающие с общефилософскими работами, как правило, не понимают всей огромной сложности биологических проблем и противоречивости взглядов умных биологов. Все эти соображения давали мне всю жизнь уверенность в разумности предпринятого мной дела, и я имею право утверждать, что если моя книга будет недостаточно убедительна, то во всяком случае обвинить меня в недостатке обдуманности невозможно…
Надо говорить не о двух линиях – Платона и Демокрита, – писал Любищев, – а по крайней мере о трех. Третья линия, возникшая в лоне платонизма, но потом выступившая в качестве главного оппонента линии Платона, это линия Аристотеля, которую, строго говоря, нельзя отнести ни к чистому идеализму, ни к чистому материализму. Линия Аристотеля утратила веру в возможность точного математического описания Вселенной, она довольствовалась приблизительным описанием, но, потеряв стремление к точности, она усугубила требовательность к доступности в объяснении явлений. В этом и было основание ее успехов в естественных науках, недоступных в то время математическому описанию. Идеалистический же характер философии Аристотеля ясен в первенствующем значении в этой философии телеологического подхода, не чуждого и платонизму, но играющему там второстепенную, а не ведущую роль. Линия Платона дала блестящее развитие космологии, да и не только космологии. Линия Аристотеля склонна к консерватизму и временами приводит к полному застою, но, вообще говоря, она отнюдь не бесплодна, в особенности в биологии и многих других науках. Линия Демокрита привела к полной утрате научной космологии.
…Титаны науки – Коперник, Кеплер, Галилей и Ньютон – представляют математическую линию, связанную с именами Пифагора и Платона. Биология сейчас выходит на эту линию. Но даже крупнейшего представителя этого жанра – Менделя – можно сравнить с одним из математиков Платоновской школы: Эвдоксом, Менехмом или Теэтетом. До Коперника, не говоря уж о Ньютоне, биологам еще очень далеко».
При жизни Любищева многие сделанные им работы не получили должной известности в силу того, что автор мало заботился о своевременном их напечатании. Но пришло время и о них заговорили. Огромное рукописное наследие Любищева сейчас разрабатывается; не последнее место в этом наследии занимают дневники, которые Любищев вел много десятилетий – до самого конца своей жизни, факт уникальный.
В начале августа 1972 года Любищев был приглашен на Биологическую станцию Академии наук СССР, находящуюся в Тольятти. Неожиданная болезнь приковала ученого к постели. 31 августа 1972 года он умер.
Александр Иванович Опарин
Биохимик.
Родился в 1894 году.
В 1917 году окончил Московский университет.
С 1929 года – профессор Московского университета.
В 1935 году перешел в Институт биохимии им. А. Н. Баха Академии наук СССР. С 1946 года – директор института. В том же году избран в действительные члены Академии наук СССР. С 1949 года – академик-секретарь Отделения биологических наук АН СССР.
В течение многих лет Опарин занимался изучением биохимических основ переработки растительного сырья и действия ферментов в живом растительном организме. Огромный фактический материал привел Опарина к выводу, что в основе технологии ряда производств, имеющих дело с сырьем растительного происхождения, лежит биологический катализ. Некоторые принципы технологии, предложенные Опариным, используются в пищевой промышленности и сейчас. Например, специальный режим длительного хранения сахарной свеклы позволил существенно удлинить сезон работ сахарных заводов, а тщательный биохимический контроль производства на чайных фабриках обеспечил получение новых сортов чая более высокого качества. Разработанная Опариным теория обратимости ферментативных реакций хорошо объяснила ряд таких хозяйственно важных особенностей культурных растений, как сахаристость, скороспелость, засухоустойчивость.
«В течение нескольких десятилетий Опарин занимал видное положение в советской биохимии, – писал американский исследователь Л. Грэхем. – Он принадлежал к молодому поколению российской интеллигенции, на которое наложил глубокий отпечаток политический радикализм последних лет царизма и периода русской революции. Опарин считал, что радикализм и наука прекрасно совместимы. В своем интервью в 1971 году в Москве Опарин рассказал, как еще до революции он, будучи совсем юным, был поражен лекциями об эволюции, прочитанными российским „дарвиновским бульдогом“ К. А. Тимирязевым. Учителем Опарина впоследствии был ученый и революционер А. Н. Бах, который писал о марксизме еще в 1880-е годы. Ко времени Октябрьской революции Опарину было уже за двадцать, и он был намерен (и даже горел желанием) применить к научным исследованиям радикальную идеологию. На протяжении полувека в многочисленных книгах и статьях он писал о значении марксизма в биологии. В конце концов, он стал одним из самых известных в СССР биологов, профессором Московского университета, действительным членом Академии наук и ведущим администратором в области биологических наук. В разгар сталинизма он поддержал Лысенко. Тем не менее, он никак не опирался на взгляды Лысенко в своих собственных исследованиях. После смерти Сталина Опарин даже оказал противодействие ряду последователей Лысенко».
Следует подчеркнуть, что эти слова принадлежат человеку, никогда особо не симпатизировавшему русской, тем более, советской науке.
«Когда в 1971 году, – писал Грэхем, – интервьюируя Опарина, я обвинил его в поддержке Лысенко, он ответил: „Легко вам, американцу, выступать с подобными обвинениями. Жили бы вы в то время, хватило бы у вас мужества говорить открыто и потом отправиться за это в Сибирь?“ В его словах была, конечно, доля истины, хотя он не учел того, что некоторые из его коллег все-таки высказывали открыто свое мнение и некоторые при этом выжили».
Имя Опарина стало известным благодаря разработанной им теории возникновения жизни на Земле. Людям вообще свойственно задумываться над такими вопросами. «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?» – это написал еще Пушкин. Одно время казалось, что ответить на вопрос о возникновении жизни сможет палеонтология. Однако, опускаясь в глубины времен, палеонтологи рано или поздно упиралась в некое «дно», ниже которого шли только «немые» толщи. Даже в самых древних по возрасту ганфлитских черных кремнистых сланцах, расположенных в африканских провинциях Трансвааль и Свазиленд, были найдены следы лишь достаточно сложных структур, похожих на сине-зеленые водоросли. Тщательный анализ указанных пород позволил обнаружить следы углеводородов, идентичных тем, которые получаются при распаде и окислении хлорофилла; это позволяет считать, что уже в те чрезвычайно отдаленные от нас времена процесс фотосинтеза на планете работал.
Но как появились на Земле самые первые организмы?
Ознакомительная версия.
