Только в одной этой шахте они обнаружили 5350 картин старых мастеров, 220 рисунков и акварелей, 1039 гравюр, 95 гобеленов, 68 скульптур, 32 ящика с монетами, 128 образцов оружия и доспехов, 64 предмета мебели, 79 контейнеров и 43 ящика с художественными изделиями, 40 коробок с драгоценностями Ротшильдов, 237 ящиков с книгами и многое другое, предназначавшееся для «музея фюрера» в Линце.
Между тем, части художественного собрания Гитлера были размещены еще по меньшей мере в десяти других местах. Так, коллекция Мангеймера была найдена в Богемском монастыре.
Эрнст Кальтенбрунер и его адъютант штурмбанфюрер Артур Швейдлер, облачились в гражданские костюмы, лихорадочно искали надежное убежище. Они предложили местному охотнику Мозеру любую плату — деньги, в том числе фунты стерлингов и доллары, драгоценности, — если он выведет их в безопасное место. Мозер был связан с подпольщиками и немедленно сообщил им об этом. Был разработан соответствующий план, и Мозер «принял» предложение Кальтенбрунера…
В одну из майских ночей Мозер повел обоих эсэсовцев в глухой район Мертвых гор. Кальтенбрунер, лишь незадолго, до бегства запрятавший сокровища своего штаба, тащил туго набитый рюкзак. Через несколько часов хода все трое оказались у заброшенной сторожки на берегу горного озера.
Мозер вернулся обратно. Единственная проходимая тропа днем и ночью охранялась. Спустя несколько дней они были арестованы. При этом некогда могущественные эсэсовцы вели себя как жалкие комедианты: совали фальшивые документы, твердили, что они врачи, ссылались на Женевскую конвенцию, Устав Международного Красного Креста. Но никакие ухищрения не помогли: оба были арестованы.
После пленения Кальтенбрунера его жена некоторое время продолжала жить на вилле «Керри» — последней резиденции ее высокопоставленного супруга. Однажды один из охранявших виллу караульных притащил в штаб к Альбрехту Гайсвинклеру стальной ящик. В нем оказалось более тысячи золотых двадцатидолларовых монет весом, свыше 30 граммов каждая. На виллу была послана специальная группа. Она обнаружила в огороде другой ящик, в котором лежали золотые монеты, банкноты и массивный золотой портсигар. Когда подсчитали содержимое обоих ящиков, оказалось, что в них находилось 10 000 золотых монет общим весом 76 килограммов, 15 000 долларов и 8000 швейцарских франков банкнотами. Кальтенбрунер надеялся воспользоваться всем этим после войны. Но истории было угодно распорядиться иначе.
(М. Бакуменко. Сокровища в огне войны. — Мн., 1990.)
С КАКОГО МОМЕНТА МОЖНО СЧИТАТЬ СЕБЯ ЖЕРТВОЙ?
Официально ведомство, возглавляемое Йохимом Гауком, называется так: «Федеральный уполномоченный по вопросам документов министерства государственной безопасности бывшей Германской Демократической Республики». Осенью 1989 года, когда в ГДР произошли коренные политические перемены, сотрудники министерства государственной безопасности ГДР — «штази» — поспешили уничтожить документы, изобличающие их и их сообщников. Однако революционным массам, захватившим вскоре штаб-квартиру «штази» в Берлине и другие его филиалы, удалось предотвратить их уничтожение, хотя и не полностью. Граждане ГДР хотели знать, каким образом режим СЕПГ в течение десятилетий осуществлял за ними слежку.
Гаук родился в 1940 году в Ростоке, изучал в ГДР теологию, после чего стал пастором в своем родном городе. Ведомство, которое он возглавляет, в своей нынешней форме создано в конце 1992 года на основе закона о документах министерства госбезопасности (МГБ) бывшей ГДР Оно призвано предоставить гражданам доступ к собранным на них сведениям и не допустить возможных злоупотреблений. Деятельность МГБ должна быть оценена в историческом, политическом и юридическом плане.
Государственные и негосударственные органы имеют право получать информацию, которая, в частности, может играть роль при приеме на работу бывших сотрудников «штази». С Йоахимом Гауком в Берлине побеседовал Йоахим Навроцки.
К: Господин Гаук, Вы пять лет находитесь на этом посту. Каков итог Вашей деятельности?
Гаук: Начну с того, что удалось сделать. Закон о документах «штази» был позитивно воспринят широкими кругами общественности. Почти миллион граждан подали заявки на просмотр своего досье, а в целом мы обработали 2,7 млн заявок. Интересы большинства населения подвергавшегося угнетению, были поставлены выше интересов тех, кто угнетал и их пособников. То, что раньше знали господствующие круги, знают теперь те, кто подвергался угнетению. Досье, которое прежде были секретными, ныне могут использоваться жертвами диктатуры в целях реабилитации и уголовного преследования. Научные исследования современности имеют возможность опираться на источники. В конечном итоге была ликвидирована монополия на знания, которой пользовались угнетатели из секретных служб. В то же время от общественности исходят и сдерживающие факторы. Мне пришлось осознать, что любая политическая тема, связанная с изменением образа мышления широких слоев населения, требует гораздо больше времени для «созревания», чем я думал раньше. Но я, как и прежде, считаю, что мы приняли правильное решение — взяться за осмысление прошлого, призвав на помощь знание, а не испытывая перед ним страх.
К: Некоторые бывшие Граждане ГДР придерживаются мнения, что ваше ведомство — это что-то вроде искусственного порождения Западной Германии.
Гаук: Это — ошибочное понимание, как в историческом, так и в политическом плане. Как обращаться с наследием «штази» было определено законом, принятым Народной палатой ГДР еще до объединения Германии. Восточногерманские парламентарии от всех фракций высказались за открытую оценку прошлого и за использование сохранившихся документов в целях его осмысления в политическом, юридическом и историческом плане. Объединение Германии явилось трудным испытанием для этого решения. Были опасения, что знающий народ может стать опасным народом. Но в Договоре об объединении Германии было все-таки закреплено положение о необходимости разработать новый закон о документах «штази». На этом настояла восточная сторона, в частности, коалиция демократов из всех партий. На практике мы также не прибегали к помощи тех людей, которые предлагались западной стороной. Почти 96 % сотрудников нашего ведомства — жители новых федеральных земель.
К: Существуют ли различия между досье самих исполнителей, то есть штатных сотрудников МГБ и их внештатных сотрудников, й досье жертв, то есть тех, за кем следили и кого преследовали. Сколько людей можно причислить к каждой из этих групп?
Гаук: За последние два года мы рассортировали децентрализованные картотеки, теперь у нас имеется 40 млн карточек. По нашим данным, в последний год существования ГДР в Министерстве государственной безопасности насчитывалось 91000 штатных и около 17 5 000 активных внештатных сотрудников. Это — приблизительные цифры. Пока я все еще отказываюсь назвать количество досье на жертв, поскольку здесь есть большая проблема, а именно, как определить понятие жертвы. С какого момента можно считать себя жертвой? Когда находишься под целенаправленным наблюдением или когда сидишь в тюрьме? Закон говорит «о лицах, которых это касается», то есть о лицах, о которых целенаправленно осуществляется сбор информации. Если взять внештатных сотрудников, то истины ради надо сказать, что многие из них не чувствовали себя пособниками, а вели беседы из-за явного страха; иногда здесь смешивались различные мотивы: желание помочь якобы, в хорошем деле и боязнь за собственную карьеру. Большинство людей дали себя уговорить, а многие действот вали из чувства чрезмерного послушания. Мы знаем также множество досье, из которых явствует, что люди говорили «нет». Совершенно очевидно: эти люди не разделяли мнения других о том, что у них нет иного выхода, хотя они жили в условиях той же общественной реальности. Часто испытывая на себе также сильное идеологическое давление. Таким образом, понятия «пособник» и «исполнитель» весьма относительны.
К: Как можно охарактеризовать то, что друзья следили за друзьями, дети за родителями, а мужья за женами!? Означает ли это, что во время ГДР в значительной мере произошла утрата морали и духовных ценностей?
Гаук: Не только во время ГДР. Начиная с 1933 года мы, на востоке, жили при диктаторах, у которых были собственные представления об идеологических ценностях и которые ставили демократические и религиозные ценности под сильное сомнение или же полностью их отвергали. Это привело к эрозии сознания. Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что сопротивляться диктаторам надо не тогда, когда они развязывают войны, создают концентрационные лагеря, мучают и убивают людей;* Решительный отпор любому виду диктатуры должен начинаться тогда, когда под сомнение ставятся и постепенно ликвидируются ценности, на которых базируется демократическое общество и которые оказывают позитивное влияние на совместное проживание людей. При коммунистическом режиме в значительной степени так и было. Выдвинув постулат о том, что партия, которая якобы служит интересам рабочих и крестьян, является высшим авторитетом и посему требует безусловной лояльности, режим в значительной мере препятствовал формированию моральных устоев. У многих людей, ставших приверженцами коммунистической идеологии, произошло выхолащивание моральный ценностей. Я бы не сказал, что режиму удалось полностью деформировать совесть, однако в значительной мере она обрела другую функцию, многие, пришли к тому, чтобы в силу якобы социалистического или национал-социалистического «сознания» особенно рьяно служить власти.
