Ознакомительная версия.
С середины 50-х годов Сахаров начал задумываться об ответственности ученого за результаты своей деятельности.
«Впечатления от испытаний (термоядерной бомбы) были двойственными, – вспоминал он позже. – С одной стороны, повторю, возникало ощущение колоссальности дела. С другой, когда все это видишь сам, что-то в тебе меняется. Когда видишь обожженных птиц, бьющихся на обгорелых пространствах степи, когда видишь, как ударная волна сдувает здания будто карточные домики, чувствуешь запах битого кирпича, ощущаешь расплавленное стекло, то сразу переносишься в мыслях ко временам войны. И сам момент взрыва, ударная волна, которая несется по полю и прижимает ковыльные стебли, а потом подходит к тебе и швыряет на землю… Все это производит уже внеразумное, но очень сильное эмоциональное впечатление… И как же тут не задуматься об ответственности?.».
Теперь, когда атомное равновесие в мире установлено, решил Сахаров, каждое новое испытание (вследствие повышения фона радиации) только влечет за собой в самом близком будущем бессмысленные смерти многих и многих людей от онкологических заболеваний.
«22 ноября 1955 года, – вспоминал Сахаров, – было испытание термоядерного заряда, которое явилось неким поворотным пунктом во всей разработке термоядерного оружия в СССР. Это был очень сильный взрыв, и при нем произошли несчастные случаи. На расстоянии в несколько десятков километров от точки взрыва в траншее погиб молодой солдат – траншею завалило. А за пределами полигона погибла двухлетняя девочка. Были и другие несчастные случаи, уже не со смертельным исходом, но с тяжелыми травмами. Так что ощущение торжества по поводу большой технической победы было одновременно сопряжено с ужасом по поводу того, что погибли люди. Тем не менее был небольшой банкет в коттедже, где жил руководитель испытаний маршал Неделин, главнокомандующий ракетными войсками СССР. Неделин предложил первый тост произнести мне. Я сказал, что я предлагаю выпить за то, чтобы наши изделия так же удачно взрывались над полигонами и никогда не взрывались над городами. Он усмехнулся и произнес ответный тост в виде притчи. Притча была такая, не совсем приличная. Старуха лежит на печи, старик молится. Она его ждет. Старик молится: „Господи, укрепи и направь!“ А старуха подает реплику с печи: „Молись только об укреплении – направить я как-нибудь и сама сумею“.
Вот такая притча, которая меня задела…»
В 1958 году Тамм и Сахаров подвели итог некоторых своих теоретических исследований в сборнике «Теория магнитного термоядерного реактора».
С этой поры Сахарова все больше и больше занимали вопросы мирного использования ядерной энергии. В 1961 году, например, он предложил нагревать плазму лучом лазера. Одновременно Сахаров все чаще начинает выступать против испытаний ядерного оружия. Особенно он возражает против взрывов большой мощности, практически бесполезных с научно-технической точки зрения. На этой почве у него начались острые конфликты с министром среднего машиностроения (атомной промышленности) Е. П. Славским, с другими руководителями, а затем и с самим Хрущевым. В 1961 году во время банкета, на котором присутствовал Хрущев, Сахаров передал ему записку. В этой записке он призывал Советское правительство не возобновлять ядерные испытания после объявленного трехлетнего моратория. Хрущев взорвался: «От техники Сахаров переходит к политике. Тут он лезет не в свое дело. Предоставьте нам, волей-неволей специалистам в этом деле, делать политику».
Все же в марте 1962 года непослушный ученый получил третью звезду Героя Социалистического труда.
В июне 1964 года предстояли очередные выборы в Академии наук СССР. Случившееся на выборах хорошо показывает характер Сахарова. Академик Лысенко выдвинул кандидатом в действительные члены Академии наук СССР одного из своих сторонников члена-корреспондента Нуждина, печально прославившегося в своей борьбе с морганистами-вейсманистами-менделистами.
Узнав о кандидате, Сахаров сказал следующее:
«Я очень кратко выступаю. Все мы признаем, все мы знаем, что научная репутация академика советской Академии наук должна быть безупречной. И вот, выступая по кандидатуре Нуждина, мы должны внимательно подойти к этому вопросу. В том документе, который нам выдан, есть такие слова: „Много внимания уделяет Н. И. Нуждин также вопросам борьбы с антимичуринскими извращениями в биологической науке, постоянно выступая с критикой различных идеалистических теорий в области учения наследственности и изменчивости. Его общефилософские труды, связанные с дальнейшим развитием материалистического учения И. В. Мичурина и других корифеев биологической науки, широко известны не только в нашей стране, но и за рубежом“. Дело научной совести каждого из тех академиков, которые будут голосовать, – как понимать, какое реальное содержание скрывается за этой борьбой с антимичуринскими извращениями, за дальнейшее развитие философских трудов других корифеев биологической науки и т. д. Я не буду читать эту выдержку второй раз. Что же касается меня, то я призываю всех присутствующих академиков проголосовать так, чтобы единственными бюллетенями, которые будут поданы за, были бюллетени тех лиц, которые вместе с Нуждиным, вместе с Лысенко несут ответственность за те позорные тяжелые страницы в развитии советской науки, которые в настоящее время кончаются».
Академик М. В. Келдыш, пытаясь навести порядок, возразил:
«Я думаю, не с этой точки зрения мы должны подходить к отбору и к выборам. Мне кажется, не было бы уместным, если бы мы здесь открыли какую-то дискуссию по вопросам развития биологии. И с этой точки зрения, я бы считал, что выступление академика Сахарова является нетактичным…» («Не нетактичным, – выкрикнул Лысенко с места, – а клеветническим! А Президиум…») «…Трофим Денисович, – продолжил Келдыш, – почему Президиум должен в чем-то оправдываться? Это выступление академика Сахарова, а не Президиума, оно не поддерживается, по крайней мере мною. Я не знаю, как Президиум, но думаю, что и Президиум не поддержит, потому что Президиум обсуждал то решение, которое было принято Центральным Комитетом и Советом Министров по биологии, и он будет вести работу в духе этого решения. Я думаю, что мы, если есть такое заявление Трофима Денисовича, можем обсудить этот инцидент, который произошел, но сейчас нет для этого времени. Я считаю, что нам нужно сейчас сосредоточиться на обсуждении кандидатур».
Авторитет академика Сахарова был весьма высок, его мнение стало решающим. Когда подсчитали бюллетени, то оказалось, что 126 академиков высказались против кандидатуры Нуждина и только 22 или 24 академика поддержали его кандидатуру. В действительные члены Академии СССР Нуждин не прошел. Это вызвало столь бурный гнев Хрущева, что президент Академии наук был вызван к Первому секретарю для объяснений, а с академика Сахарова потребовали объяснительную записку. Сахаров объяснительную написал, но в таком тоне, что еще больше разгневал главу государства. На одном из официальных приемов Хрущев заявил, что Академия наук СССР стала заниматься не наукой, а политикой, а значит, такая Академия советскому народу теперь не нужна! Хотя Микоян, член Политбюро КПСС напомнил, что Академия наук была создана еще Петром I, все равно по распоряжению Хрущева срочно была создана специальная Комиссия для изучения возможности преобразования Академии наук СССР в Комитет по науке. К счастью, Хрущев у власти оставался недолго и Академия наук СССР осталась Академией.
В последующие годы Сахаров работал над вопросами теплового излучения плазмы, кварковой структуры сильно взаимодействующих элементарных частиц, начальной стадии расширения Вселенной. Одновременно Сахаров все более втягивался в общественно-политическую деятельность – писал обращения в различные инстанции с предложениями демократизации общества, прекращения преследования людей за инакомыслие, сближения двух полярных миров (СССР и США) вместо борьбы между ними, разумной достаточности вооружения, гласности во всех общественных делах. Статья Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном существовании и интеллектуальной свободе» (1968) вызвала очень широкий общественный резонанс и, соответственно, столь же мощное недовольство начальства – ученый был отстранен от секретной работы и уволен из института. Но помешать Сахарову это уже не могло. «Я чувствовал свою ответственность за проблему радиоактивного загрязнения от ядерных взрывов».
В мае 1969 года Сахаров вернулся в теоретический отдел Физического института. В этом же году его избрали иностранным членом американской Академии наук и искусств (Бостон). Кстати, Сахаров был членом национальной Академии наук США, Нью-Йоркской академии, Французской академии, Римской академии деи Линчеи, доктором наук Сиенского, Иерусалимского, Оксфордского и ряда других крупных университетов мира, почетным гражданином Флоренции и Турина.
Ознакомительная версия.
