Сергий в это время сидел со своими учениками за трапезой. Духовным взором он увидел Стефана и, встав, поклонился ему в ответ. Ученики Сергия удивились. Он объяснил им причину своего поступка, указав место, где сейчас находится Стефан. Несколько недоверчивых учеников побежали туда, нагнали Стефана и убедились, что все было так, как сказал Сергий.
Впоследствии на этом месте был поставлен крест, разрушенный при советской власти. Сейчас он восстановлен.
В один из своих приездов в Москву Стефан внезапно заболел и 26 апреля 1396 года скончался. Похоронен он был в Московском Кремле, в церкви Спаса на Бору.
Пермяне горестно его оплакивали: «Учитель наш добрый! Куда ты ушел от нас, сиротами нас оставив? Если бы потеряли мы золото или серебро, то нашли бы другое, а тебя потеряв — другого не найдем!»
Во второй половине пятнадцатого столетия от Рождества Христова, а от сотворения мира на исходе седьмой тысячи лет, в России с ужасом ждали конца света. Тому были знамения: в мае месяце выпал глубокий снег, озеро Неро, на котором стоит Ростов Великий, две недели страшно выло по ночам, затмевались луна и солнце. Мысль о скором конце, пишет Карамзин в «Истории Государства Российского», «вселяла в людей равнодушие ко славе и благу отечества, менее стыдились государственного ига, менее пленялись мыслью независимости, думая, что все ненадолго».
Но уже близко было и окончательное освобождение от Золотой Орды, и объединение русских земель, расцвет и украшение Москвы.
В то время в подмосковном селе Елохове жили сельские обыватели — муж с женой, Яков и Анна. Долго у них не было детей, о чем они очень горевали и неустанно молились Богу. И вот в 1464 году Бог дал им сына, нареченного Василием. Яков и Анна, сами люди благочестивые, изумлялись благочестию и приверженности к Богу их маленького сына. Когда Василий подрос, отец отвел его в Москву и определил в учение к сапожнику.
Мастерская сапожника, учеником которого стал Василий, находилась в Китай-городе, близ Кремля. Сапожное ремесло было в Москве делом почтенным и прибыльным. Только самые последние бедняки ходили по-крестьянски в лаптях, а остальные горожане заказывали обувь сапожнику. Шил сапожник мягкие туфли-поршни из одного куска кожи, собранного по краю на ремешок и стянутого вокруг щиколотки, шил башмаки-чоботы, шил щегольские сапоги на каблучке, сделанном из нескольких слоев толстой воловьей кожи и подбитом железной подковкой. Правый и левый сапог шились одинаковыми, и заказчик уже сам обтаптывал их по ноге.
Василий оказался учеником прилежным, понятливым и трудолюбивым, но прожил у сапожника недолго, и сам сапожником нестал.
Однажды (Василию было в то время шестнадцать лет) в лавку зашел посадский человек и попросил сделать ему сапоги попрочнее, чтобы хватило надолго. Сапожник заверил заказчика, что сошьет сапоги, которые прослужат несколько лет. Василий при этих словах печально усмехнулся. Когда заказчик ушел, хозяин спросил Василия, чему он усмехнулся. Василий долго отговаривался, мол, если он откроет причину, то вынужден будет хозяина покинуть, но любопытный сапожник не отставал. Наконец, Василий уступил и сказал: «Мне вдруг открылось, что не нужны посадскому ни прочные, ни какие другие сапоги — он завтра умрет».
Так и случилось.
Василий понял, что Бог дал ему особый дар предвидения будущего и что вся его жизнь отныне должна быть посвящена одному Богу. Он распростился с хозяином, который очень о том сожалел, и начал вести подвижническую жизнь юродивого Христа ради.
До конца дней своих не имел он никакого пристанища, зимой и летом ходил по Москве нагим, а когда его спрашивали, не холодно ли ему, отвечал: «Если люта зима, то сладок рай». Телесные его очи всегда были возведены к небу, а духовные — к Богу.
День Василий Блаженный проводил на московских улицах и площадях, среди калек и нищих, а ночевал на церковных папертях или в башне Китай-города у Варварских ворот.
Центром городской общественной жизни в Москве того времени была торговая площадь у стены Кремля перед Спасскими воротами. С раннего утра была она полна народу. Пирожники и золотых дел мастера, сапожники и шапочники, портные и седельники торговали своим товаром каждый в своем ряду, а всего этих рядов было более сотни. Из подмосковных сел и деревень привозили зерно и овощи, молоко и мясо, с Волги везли мед, соленую рыбу и икру, с Севера — меха и ловчих соколов, с Востока — узорные ткани и расписную посуду, из Италии — украшения и бумагу для переписывания книг, из совсем дальних, неведомых стран — драгоценности и благовония, вина и заморские фрукты. Торговали в лавках и шалашах, с лотков и вразнос.
На торгу самый разный народ встречался, обменивался новостями, ссорился и мирился. Здесь же глашатаи-бирючи трубили в рог и выкликали то, что нужно было знать всем горожанам. Пели и плясали скоморохи, водили медведя и показывали кукольные представления. Совершались публичные наказания и проходили праздничные процессии.
В этой шумной, пестрой толпе москвичи привыкли с утра до позднего вечера видеть Василия Блаженного. Одни смеялись над его наготой и непонятными речами, другие удивлялись странной его жизни, третьи благоговейно преклонялись, видя в его жизни подвиг, угодный Богу.
Однажды шел Василий Блаженный через рыночную площадь. Девушки, продававшие свое рукоделие, стали смеяться над ним — и тут же все ослепли. Одна из девушек, самая разумная, поняла причину внезапного несчастья, бросилась следом за Василием и стала просить у него прощения за себя и своих подруг. Блаженный ответил: «Если больше не будешь так делать, то прозришь». Он дунул ей в глаза, и девушка прозрела. Василий же вернулся и исцелил остальных.
Часто, идучи по улице, Василий Блаженный, к изумлению прохожих, вдруг начинал целовать углы одних домов и бросать камни в другие. Когда же его спрашивали, зачем он это делает, говорил, что целует он ангелов, а камни бросает в бесов. В тех домах, где люди живут праведно и благочестиво, бесам места нет, и приходится им сидеть на углах снаружи. А там, где пьянствуют, поют непотребные песни и творят всякое безобразие, бесов полон дом, а ангелы, скорбные и унылые, сидят на улице. Тут уж всякий москвич призадумывался о том, как он сам живет в своем доме.
Бывало, заходил Василий Блаженный и в кабаки, с тем, чтобы образумить пьяниц. Один кабатчик, злой и спесивый человек, подавая какому-то бедняку вино, сказал: «Черт бы побрал тебя, пьяницу!» Бедняк в страхе перекрестился. Бывший при этом Василий Блаженный радостно засмеялся и захлопал в ладоши. А когда его спросили, чему он так радуется, ответил: «Я видел, как черт вскочил в стакан, но когда этот человек перекрестился, в ужасе выскочил и убежал прочь из кабака. Этому я и радуюсь. Хорошо делает тот, кто имеет привычку творить крестное знамение».
Один богатый боярин, почитавший и любивший Василия, как-то в лютый мороз уговорил Блаженного принять от него в подарок шубу.
Василий, чтобы не обижать доброго боярина, согласился. И вот, вышел он на улицу в лисьей шубе, крытой алым сукном. Увидели его в дорогой шубе три мошенника и решили, что им нетрудно будет обмануть Блаженного и выманить у него шубу. Один из них лег на землю и притворился мертвым, а остальные стали плакать и причитать, что им не на что похоронить товарища. Они знали добросердечие Василия Блаженного и рассчитывали, что он отдаст им шубу. Василий трижды спрашивал обманщиков: «Действительно ли умер ваш товарищ?», надеясь, что они устыдяться своего обмана и раскаются. Но они всякий раз отвечали: «Да, он только что умер». Тогда святой, тяжело вздохнув, покрыл мнимо умершего своей шубой и сказал: «Будь отныне мертв вовеки за твое лукавство». Когда Василий ушел, мошенники стали подымать своего товарища и увидели, что он по-настоящему умер.
В 1521 году москвичи в тревоге ожидали нападения на город крымского хана Магмет- Гирея. С огромным войском, в котором были и нагайцы, и татары, и литовские отряды, хан стоял уже у Коломны. А на соединение с ним с другой стороны шел со своим войском казанский хан.
Поздней ночью перед запертой дверью Успенского собора в Кремле Василий Блаженный с несколькими благочестивыми людьми горячо молился об избавлении отечества от опасности. Вдруг внутри собора раздался страшный шум, церковные двери сами собой распахнулись, показались языки пламени, и все увидели, что чудотворный образ Владимирской Божьей Матери, по словам летописца, «подвижеся от места своего», а некий голос, обличивший жителей Москвы в беззакониях, изрек, что икона хочет уйти из города.
Прихожане, увидев и услышав ужасные знамения, впали в отчаяние, не зная, что и делать, а Василий, со слезами и несокрушимой верою, продолжал свою молитву. Какое-то время спустя шум умолк, огонь погас. Чудотворная икона осталась на своем месте.
