Владимир Новиков - Зарубежная литература древних эпох, средневековья и Возрождения

Вскоре по всей стране разносится весть о подвигах таинственного Рыцаря со львом: он одолел злого великана, спас от гибели родствен­ников Гавэйна и защитил владения госпожи де Нуриссон. Тем време­нем господин де Шапороз умирает, и старшая сестра отказывает младшей в праве на наследство. Коварная девица спешит заручиться поддержкой, и ей удается склонить на свою сторону Гавэйна, кото­рый уже вернулся ко двору. Король Артур, недовольный такой алч­ностью, ничего не может поделать — у непобедимого Гавэйна нет соперников. Младшая сестрица уповает теперь лишь на Рыцаря со львом и посылает на его поиски свою подругу. Девица находит за­щитника слабых и угнетенных: узнав о кознях жадной наследницы, Ивэйн охотно соглашается помочь. На пути к королевскому дворцу Рыцарь со львом совершает еще один подвиг: освобождает триста дев, плененных двумя демонами-сатанаилами в замке Злоключенья.

Младшая сестрица тем временем уже совсем изнемогает от горес­ти и отчаяния. Наступает день суда: старшая сестра требует решить дело в свою пользу, поскольку у нее есть защитник, а за младшую вступиться никто не пожелал. Внезапно появляется незнакомый ры­царь и, к великой радости короля Артура, вызывает Гавэйна на бой. Начинается схватка — ужасное сражение, в котором сошлись, не ведая того, лучшие друзья. Они дерутся насмерть: Ивэйн хочет сра­зить Гавэйна, Гавэйн жаждет убить Ивэйна, Однако силы противни­ков равны — победить они не могут, но и уступать не желают. Тщетно король с королевой пытаются воззвать к совести старшей се­стры — упрямая и жадная девица ничего не желает слушать. Но с наступлением ночи поединок все-таки прерывается. Противники вступают в разговор и наконец-то узнают друг друга. Оба приходят в ужас: Ивэйн твердит, что побежден Гавэйном, Гавэйн умоляет при­знать победителем Ивэйна. Король произносит приговор: сестры должны помириться и справедливо разделить наследство. Внезапно из леса с громким рыком выбегает огромный зверь, и всем становится ясно, кого молва окрестила Рыцарем со львом.

Двор с ликованием приветствует Ивэйна, но того по-прежнему снедает тоска — жить без прекрасной Лодины он не может, а на прощение уже не надеется. Ивэйн решает вернуться к источнику и вновь вызвать бурю. Услышав раскаты грома, Лодина трепещет от страха. Вассалы ее ропщут — в замке не стало житья. Разумная Люнетта напоминает госпоже о Рыцаре со львом, и дама клянется при­нять его в качестве защитника. Девица мигом отправляется к роднику и находит там Ивэйна. Рыцарь падает ниц перед супругой. Узнав виновного мужа, Лодина приходит в страшный гнев: лучше уж терпеть ежедневные бури, чем любить того, кто дерзко пренебрег ею. Преисполненный восхищения, Ивэйн говорит, что готов умереть в разлуке, если сердце любимой так непреклонно. Лодина возражает на это, что клятва уже принесена: придется простить Ивэйна, чтобы не погубить душу. Счастливый рыцарь заключает жену в объятия. Странствия его закончились — любовь восторжествовала.

Е. Д. Мурашкинцева

Как-то раз пошел один виллан — крестьянин, говоря по-русски, — с женой в воскресенье к обедне. Поп проповедь читает, мол, Господь воздаст сторицею за всякий дар от чистого сердца. Идут мужик с бабой домой, а он и говорит, что, дескать, Буренка у нас не так чтобы много молока давала, что, если мы ее и отведем в дар Богу-то?! А баба согласилась, чего же не отдать. Вывел мужичок Буренку из хлева и за веревочку — к попу: прими, мол, жертву, чем богаты, тем и рады, клянусь, нечего больше дать-то, нечего. Говорит отец Кон-стан, про себя радуется: «Ступай с миром, Господь воздаст тебе, твое достояние умножит. Все бы так радели, так у меня из приходской скотины цельное стадо бы вышло». Виллан домой, а алчный поп своим командует, чтобы, говорит, попривыкла Буренка к нашему лугу, завяжите-ка ее с нашей Белянкой. Связали коров одной верев­кой. Которая своя, так той бы траву только щипать, но чужая ведь домой тянет, да во всю мочь тащит, и через поле, через лес, по дерев­не и другим лугом — к себе домой назад, так Белянку поповскую и затащила. Мужик бабе: «Глянь-ка, говорил ведь батюшка, что воздает­ся сторицею! Вдвое уже выходит! Хлев просторнее ставить время приспело». Какую мораль выведем из сей истории? Умному, если на Бога надеется, пошлется вдвойне и более. А у дурака последнее отни­мется. Главное — чтобы в руку шло. Вон поп: кабы знал, где упа­дет, — соломки бы то подтрусил бы!..

Между прочим, если человек умеет хорошо зарабатывать и при этом еще и широко жить хочет, никуда ему не деться от клеветников и за­вистников. Приглядитесь, кто и как у него за столом гуляет — из де­сяти шесть его очернят при всяком удобном случае, а девять — от зависти готовы помешаться. А при людях спину перед ним гнут и ле­безят.

Я это к тому, что был в одном богатом селе священник. Скопи­дом был отменный, накопил всего, что только можно, и деньгу боль­шую имел, и из одежды, и прочее. В средствах не стеснялся и зерно, скажем, всегда мог придержать до лучшего времени, когда хорошая цена установится. Главное, однако, был у него замечательный осел. Лет двадцать служил попу на совесть. Не исключаю, что от того все богатство и пошло. И когда он помер, поп его и похоронил на клад­бище.

А тамошнего епископа нрав был совсем иной. Он был человек не жадный, а даже тороватый. И любезный к хорошему человеку. Если кто к нему зайдет или заедет — так самое любимое занятие для епи­скопа — с добрым гостем поговорить и закусить, ну а если занеду­жил — тут ему лучшее лекарство.

Однажды у епископа случился за столом один из доброхотов на­шего попа, у него не раз с удовольствием полным и искреннею благо­дарностью подкармливавшийся. Зашла речь о скупердяйстве и мздоимстве духовенства. Тут этот гость своевременно доводит: так вот и так, если, значит, с умом дело повести, то из нашего попа можно большую иметь выгоду. Что такое? А то, что он осла ведь в священную землю положил, как доброго христианина, бессловесное-то животное. Вскипел епископ от такого над законом надругательст­ва: «Порази его гром, доставить его ко мне немедленно! Штрафовать будем!» Пришел поп. Епископ на него: как он, мол, смел, да за такое преступленье по церковному правилу я тебя в тюрьму. Батюшка просит день на размышление. И не кручинится особенно, потому что на мошну имеет надежду нерушимую. Идет утром к владыке и прихва­тывает с собою полновесных двадцать ливров. Епископ опять на него — пуще вчерашнего, А он ему я вам, говорит, сейчас все по со­вести, только отойдемте, ваше высокопреосвященство, несколько в сторону, чтобы доверительный разговор был. А сам понимает, что время пришло не брать, а давать, что дать сейчас — прибыльнее. И начинает: что, мол, был у меня осел. Такой работящий — и заметьте, ведь правду говорит, — что я на нем зарабатывал по двадцать су в день. И умница, до того, что, вот видите, завещал вам двадцать лив­ров на вечное поминовение, чтобы упастись от адского пламени. Епи­скоп, конечно, говорит, что Господь воздаст за смиренный труд и простит пес прегрешения.

Так и нашел управу епископ на богатея попа. И Рютбеф, расска­завший, как было дело, из всего вывел назидание: кто идет к судье со взяткой, может распраыы не бояться, за деньги и осла выкрестят.

Если вы не читали сами, то вот что, между прочим, в Писании писа­но. Один виллан пом.ер в пятницу, рано утром. Помер и лежит, а душа уже из тела вышла вон. Но по некой неизвестной причине не идут за нею пытать ее ни черт, ни ангел. Душа туг же осмелела. Ог­ляделась. В небе архангел Михаил чью-то душу а рай несет. И вилла-нова душа за ними. Святой Петр душу ту принял. И скоро к воротам возвращается. Смотрит — тут пилланова душа. Ты откуда, кто тебя привел, почему без сопровождающего, спрашивает, И говорит: нет у нас в раю места для хамов. А виллан ему: сам ты хам, тоже мне бла­городный, это, говорит, ты трижды Господа предал, как в Евангелии сказано, и за что тебя Бог в апостолы выбрал! Тебе самому в раю, го­ворит виллан, делать нечего! Петр ему: мол, ступай прочь, неверный. А сам застыдился, и пошел к апостолу Фоме. Фома рассердился и го­ворит виллану, что рай принадлежит святым и угодникам светлым, а тебе, неверному, тут места нету. Виллан, однако, дерзко в ответ; это кто же, мол, неверный, если вас именно так и прозвали, потому что все апостолы Воскресшего видели и уверовали, только вы им веры не дали и говорите, что не поверю, пока сам раны не пощупаю. Значит, спрашивает виллан, кто из нас двоих будет неверным? Фома, по виду, как бы устал ругаться и пошел к Павлу. Павел было бегом к во­ротам, гнать мужика. Мол, где и как ты постился и смирялся и так далее. Ступай, негодный! А мужик-то за свое: знаем мы тебя, лысого, сам ты первый тиран, из-за тебя святого Стефана жиды камнями за­били. уныл духом и Павел. Идет, на дороге Фома с Петром совеща­ются, и решили втроем идти к Богу, ему суд и рассуждение. Поспешил Господь к душе. Почему, спрашивает, ты одна здесь и апостолов моих поносишь, как тебе тут без приговора остаться?! А мужичья душа Всеблагому отвечает: раз апостолы Твои тут, то и мне тут остаться, я от тебя никогда же не отрицался, в Твое по плоти светлое воскресение всегда верил и людей на мучение не приговари­вал. Им за такое рай не закрылся, так и мне пусть откроется! Пока­мест жив был, я бедных привечал, угол всем давал, странников поил и кормил, у огня грел, как умрут — в церковь прах провожал. Грех ли это? Исповедовался я не ложно и смиренно Плоти и Крови твоей причащался. Я сюда попал без помех, и не нарушать же Вам Ваш же закон, по которому кто попал в рай, вечно в нем пребудет! Христос похвалил виллана, что выиграл словесное прение, видно, говорит, хо­рошо учился.