Ознакомительная версия.
На сцене Малого театра Щепкин стал действительно великим актером. Для начала, правда, обнаружилось, что у актера отчетливый южно-русский говор. Смущал и щепкинский голос, сам артист называл его «козлетоном». Но через несколько лет Щепкин говорил по-московски безукоризненно. Комплекция артиста тоже казалась неподходящей для целого ряда ролей. Щепкин шутливо подписывал некоторые свои письма товарищу: «Квадратная фигура» или «Твоя толстая щепка». Немало пришлось Михаилу Семеновичу потрудиться, чтобы обрести пластичность и выразительность движений. Наконец, предстояло восполнить пробелы в своем провинциальном образовании. Здесь Щепкину помогло знакомство со столичной элитой (как в Москве, так и Петербурге). Актер, поражавший современников своей правдивой, новой игрой, близко сошелся с виднейшими представителями русской и украинской культуры: Пушкиным, Гоголем, Аксаковым, Грановским, Белинским, Чернышевским, Некрасовым, Котляревским. Кто только не бывал у актера и у кого только не бывал он. Его ценили как рассказчика, мудрого, вдумчивого, доброго человека. И, конечно, как гения русской сцены. Гоголю он подкидывал сюжеты, с Белинским путешествовал по Черноземью, Пушкин начал его дневник, Грановский неоднократно отдыхал у него в усадьбе. Особо теплые отношения связывали бывшего крепостного с другим своим собратом по несчастью Тарасом Шевченко. Именно Михаил Семенович был единственным человеком, который приехал навестить Кобзаря в Нижнем Новгороде, когда поэт не имел возможности проживать в столице. В то время Щепкину было уже 70 лет.
Дом Щепкиных в Москве всегда был полон [101]. Тут одновременно проживало до 25 человек. Сюда актер перевез родителей, брата и сестер. Кроме своих детей Щепкины воспитывали нескольких сирот, содержали бедных старух. Здесь же проводили и литературные вечера.
На сцене Щепкин запомнился современникам рядом блестяще исполненных ролей. Во-первых, конечно, Фамусова в «Горе от ума» (постановкой которой на русской сцене автор пьесы вообще обязан Михаилу Семеновичу, активно добивавшемуся разрешения), Сквозник-Дмухановского (городничего) в «Ревизоре», Кочкарева в «Женитьбе», Барона в «Скупом рыцаре». Неподражаем был его матрос Симон в пьесе Соважа и Делурье «Матрос». Актер показал простого человека, способного пожертвовать своим счастьем ради счастья дорогих и близких ему людей. Публика ревела в три ручья, уходя из театра. Щепкин был первым, кто показал российскому зрителю настоящую живую Малороссию, сыграв Чупруна в «Москале-чаривнике» и Макогоненко в «Наталке Полтавке». Зрители полагали, что мольеровские старики у Щепкина выходят лучше, чем у французских актеров, с удивительной точностью был показан Шейлок из шекспировского «Венецианского купца». Актер мог жить, только работая. Он бесконечно репетировал, искал оттенки, новые интонации, проникал в психологию персонажей. Неоднократно видели, как Щепкин заходил в театр совершенно больным, но со сцены спускался уже здоровым. Он играл через день, а иногда и каждый день, и все время в новых ролях.
В 1855 году было торжественно отмечено 50-летие творческой деятельности актера. Через четыре года умерла его супруга, сам Михаил Семенович в то время тоже часто болел. В июне 1863 года он, по совету врачей, поехал в Крым. По дороге он останавливался в различных городах, по просьбе общественности давал представления. Хотя великий актер уже забывал слова, его неизменно встречали и провожали овациями. (Кстати, Щепкин сетовал на то, что публика встречает его неизменно хорошо во всех, даже неудачных, пьесах. «Лучше бы меня ошикивали», — говорил он. Щепкин надеялся на то, что публика станет умнее и не будет радоваться лишь имени актера.) 11 августа 1863 года Михаил Семенович Щепкин умер в Ялте на руках своего слуги Алмазова. Тело его перевезли и похоронили в Москве на Пятницком кладбище.
Эфрос Анатолий Васильевич
(род. в 1925 г. — ум. в 1987 г.)
Режиссер, один из корифеев советского театра. Работал в Центральном Детском театре, театре Ленинского комсомола, театре на Малой Бронной, театре на Таганке.
Один из признанных классиков советского театра Анатолий Эфрос — во многом трагическая фигура отечественного искусства. Когда-то Анатолий Васильевич писал, что догадался, отчего укорачивается наша жизнь. Не из-за неприятностей в семье и на работе, не из-за интриг, а из-за шума. Его собственная смерть стала громким событием, но погубил его, наверное, все же не шум, а банальные интриги, преследовавшие его всю жизнь.
Анатолий Эфрос родился в Харькове 3 июля 1925 года. Как это часто случается с советскими евреями, Анатолий Васильевич — не настоящее его имя и отчество. Назван был мальчик Натаном, а отца звали Исаем. Семья Эфросов была далека от театра. Отец работал на Харьковском авиационном заводе конструктором двигателей, мать по профессии была техническим переводчиком. Даже когда город посещали знаменитые московские театры, Эфросы не спешили посетить спектакль. Тем интереснее увлечение театральным искусством, которое в конце концов захватило Анатолия. Еще в детстве он ругал Качалова, читающего литературные произведения на радио. (Зато впоследствии он стал считать Станиславского и все его окружение кумирами.)
Отцу Эфроса пришлось переехать в Москву. По семейному преданию, его предупредили о возможности ареста. В столице молодой Эфрос уже регулярно посещал спектакли, а вскоре стал учеником в студии при театре Моссовета. После окончания школы выбор пал и на соответствующий институт — ГИТИС. Его педагогами были представители старой школы — Петров, Попов и ученица самого Станиславского Кнебель. ГИТИС Анатолий Васильевич окончил в 1950 году.
Первым театром, в котором Анатолий Эфрос начал работать в качестве режиссера, стал Центральный Детский театр (Эфрос возглавил его в 1954 году). Захолустный ЦДТ, хоть и находящийся в самом центре Москвы, буквально на глазах у изумленной публики стал превращаться в самый интересный столичный театр, где одна за другой выходили блестящие постановки: «В добрый час», «Друг мой, Колька», «В поисках радости»…
В постановках Эфроса артисты практически не гримировались, декорации были минимальны, чтобы не отвлекать зрителей от сюжета и персонажей, а говорили артисты на сцене нормальными голосами с нормальными интонациями. Причем и тогда, и впоследствии Эфрос не особенно заботился, о чем говорят герои пьес. Он показывал, что происходит между ними, какие истинные мотивы (не слова) движут персонажами. Отсюда возникала отмечаемая многими необыкновенная психологическая глубина эфросовских постановок. В стране была «оттепель», и это помогало Анатолию Васильевичу отходить от принятых традиций, творить достаточно свободно. Эфрос был просто не способен поставить тот или иной спектакль так, как ставили раньше: «Я могу поставить лишь так, как сегодня чувствую сам». Зачастую он противоречил себе вчерашнему, что приводило к конфликтам с исполнителями ролей.
Успех Центрального Детского театра привел к тому, что в начале 60-х Эфроса переводят в театр Ленинского комсомола. Здесь он поставил несколько спектаклей, сделавших его одним из лучших режиссеров страны: «В день свадьбы» Розова, «104 страницы про любовь» и «Снимается кино» Радзинского, впервые серьезно взялся за классику: «Чайку» Чехова и «Мольера» Булгакова… (Надо особо отметить, что проблема отношения художника и государства, художника и общества, художника и власти очень занимала Эфроса, а обстоятельства его личного творческого пути лишь усугубляли его интерес к данной теме.)
Во времена работы Анатолия Васильевича в Ленкоме в стране начинается новое давление на деятелей искусства. Театры находятся под постоянным присмотром цензурных органов. В то время как «Современник» и театр на Таганке активно борются с цензурой, зарабатывают славу инакомыслящих, оппозиционных, Эфрос продолжает работать спокойно и в политику пытается не вмешиваться. С одной стороны, артисты театра говорят, что он де играет с огнем — открыто всем рассказывает, что вот пройдет очередной юбилей, а потом развернемся — поставим, что хотим. С другой — один театральный критик отозвался о Анатолии Васильевиче так: «Кто-то славословит большевиков, кто-то критикует. А Эфрос большевиков просто не замечает».
Но эта аполитичность также ставилась в вину режиссеру, и из театра Ленинского комсомола его изгнали — перевели на должность даже не главного, а очередного режиссера в театр на Малой Бронной. Очень показательно для Эфроса, что когда его убрали из Ленкома, лишили театра, он не паниковал, позволял себе посмеиваться над влиятельными режиссерами, поднявшимися на его защиту, не желал испытывать необходимость в защите.
Все это происходило в 1967 году. Эфросу позволили взять с собой десять актеров. Сын Анатолия Васильевича вспоминает, что это был чуть ли не единственный раз, когда к ним на квартиру пришло много людей. Эфрос отобрал десятку любимцев, среди которых были и всем известные сегодня Ширвиндт, Збруев, Дуров. Лев Дуров вообще вскоре стал ведущим актером нового театра, многие его лучшие роли были сыграны в спектаклях по постановкам Эфроса, а самого Анатолия Васильевича Дуров считает Пушкиным в драматическом искусстве.
Ознакомительная версия.
