О первоначальной населенности гор. можно судить по известиям о пожарах, которые опустошали М. чуть не каждый 5-10 лет. Очень частые пожары происходили именно в те годы, когда в М. замечалось особо деятельная политическая жизнь. При Иване Калите в течение 15 лет случилось четыре больших пожара, чему удивлялся летописец. Часты и сильны были пожары и при Иване III, во время перестройки Кремля. Видимо, что обиженные и озлобленные люди выжигали ненавистную им М. Летописцы в этих случаях упоминают большею частью только сгоревших церквах. Во второй пожар при Калите, в 1337 г., в М. сгорело 18 церквей; в 1343 г., на третий год по смерти Калиты, сгорело 28 церквей. В 1354 г. в одном Кремле сгорело 13 црк. По числу церквей можно приблизительно судить и о числе дворов, и о числе жителей. В нашествие Тохтамыша (1382 г.), после пожара и разгрома, было похоронено 24 тыс. трупов. Через восемь лет после этого бедствия «на Посаде неколико тысяч дворов» сгорело, а затем еще через пять лет на том же Посаде опять сгорело несколько тысяч дворов". Иностранные писатели XVI и XVII ст. упоминают о сорока тысячах дворов, конечно основываясь на показаниях самих москвичей; но цифра 40 вообще имела как бы поговорочный смысл и потому не может быть принята за вероятную. Именем двора обозначались, притом, предметы весьма различные по объему. Двор посадский, состоявший из крестьянской избы со службами и помещавшийся на 25 кв. саж., и двор боярский со многими различными строениями, раскинутыми на 500-1000 и более кв. саж. – входили по имени в один разряд. Первые вполне точные цифры о количестве московских дворов относятся к 1701 г.; в Москве оказалось тогда всего 16358 (обывательских) дворов: в Кремле – 43 двора (кроме дворцовых), в Китае – 272, в целом городе – 2532, в Земляном городе – 7394, за Земляным – 6117. В круглых цифрах, духовенству принадлежало 1375 дворов, дворянству разных наименований 4500, дворцовым служащим 500, дьячеству 1400, богатым купцам-гостям 324, посадским слишком 6200, разных наименований ремесленникам и мастерам 460, военн. сословию 570, иноземцам 130, крепостным 670, городовым служителям 160, нищим 2. Довольно точные сведения не только о числе дворов, но и о числе квартир относятся к 1754-1765 гг., причем это число более или менее значительно изменялось даже помесячно. Так, в 1764 г., в январе состояло дворов 13184 и в них покоев (комнат или квартир?) 31231; в июле того же года числилось дворов 13181, покоев 31317; в августе дворов 12431, покоев 31379, в декабре дворов 12477, покоев 32255. Такое быстрое изменение цифр происходило больше всего по случаю пожаров, а частью и от разбора обветшавших строений и постройки новых. Основной характер старой московской жизни заключался в том, чтобы каждому двору жить независимым особняком, иметь все свое – и сад, и огород, и пруд, а следов., и баню. Уже после всяких реформ, в половине XVIII ст., в М. существовали еще 1491 баня на частных дворах, в том числе в самом Кремле – восемь, в Китае – 31. В 1770 г. перед моровою язвою обывательских дворов состояло 12538; в 1780 г. их числилось только 8884, а покоев – 35364. В 1784 г. число домов уменьшилось до 8426, а число покоев увеличилось до 50424. Это показывает, что со второй половины XVIII ст. М. стала перестраиваться в новом направлении: вместо малых домов, в роде крестьянских изб, теперь началась постройка больших зданий и домов поместительных, именно для зажиточных дворянских семейств, так как в это время М. все более и более становилась столицею российского дворянства. Перед нашествием неприятеля в 1812 г. обывательских домов числилось 8771, казенных и общественных зданий 387. В Московский пожар (1812) сгорело первых 6341, вторых 191. Всех домов до нашествия было каменных 2567, деревянных 6591.
Каменные жилые здания впервые начал строить в М. митрополит Иона, заложивший на своем дворе полату в 1450 г. В 1473 г. митрополит Геронтий поставил у того же двора ворота кирпичные, в 1474 г. – другую полату, тоже кирпичную, на белокаменных подклетах. Из светских лиц раньше всего начали строить себе каменные жилища гости-купцы; первым выстроил себе, в 1470 г., кирпичные палаты некто Таракан, у Спасских ворот, у городовой стены. Потом такие же полаты стали строить и бояре. В 1485 г. выстроил себе кирпичную полату и ворота на своем дворе Дм. Вл. Ховрин, в 1486 г. построил себе кирпичные полаты его старший брат Иван Голова-Ховрин, а также и Вас. Фед. Образец-Хабаров. Наконец, и сам государь порешил выстроить себе дворец, тоже кирпичный, на белокаменном основании; постройка его началась с 1492 г., но большие приемные полаты дворца сооружались еще прежде, в 1489-1491 гг. Казалось бы, что с этого времени каменные, или, как их стали называть, полатные постройки должны были распространиться по городу в значительной степени; но это дело подвигалось очень туго и деревянное коснение охватывало весь город по прежнему. По-видимому, каменные здания представлялись москвичам чем то в роде тюрем. Доморощенные строители, недалекие в познаниях и опытности по этой части, сооружали толстые стены, тяжелые своды, иногда с железными связями, и такое помещение походило больше на тюрьму или на погреб, чем на жилье. Поэтому москвичи если и строили подобные полаты, то с одною только целью – чтобы на каменном основании выстроить более высокие деревянные хоромы, употребляя это основание, как подклетный этаж, для разных служебных помещений своего хозяйства. Так поступали и в государевом дворце. Не только в XVI, но даже и в XVII ст. подобных каменных подать едва ли можно было насчитать в М. сотнюдругую. Мостовые, да и то только по большим улицам, были бревенчатые или из байдашных досок, весьма способствовавшие распространению пожаров. Только к концу ХVII ст. стала распространяться мысль, что городу необходимо строиться из кирпича. В октябре 1681 г. последовал государев указ, повелевавший безопаснее устраивать на полатном строении кровли, а по большим улицам и у городовых стен Китая и Белого города вместо погоревших хоромы строить неотменно каменные, причем разрешено кирпич отпускать из казны по полтора рубля за 1000, с рассрочкою уплаты на 10 лет. Кому не в мочь было строить каменное, тем повелено по улицам строить стенки каменные, род брантмауров. В сентябре 1685 г. этот указ был повторен, со строгим приказанием на полатном каменном строении «деревянного хоромного строения отнюдь никому не делать, а кто сделает какие хоромы или чердаки (терема) высокие, и у тех то строение велеть сломать». Тот же указ присовокуплял любопытную заметку: «у которых дворы ныне погорели и они б на дворах своих делали каменное строение безо всякого переводу (остановки), не опасаясь за то ничьих переговоров и попреку». Стало быть общее мнение почему-то осуждало такие постройки. Однако, указы, по московскому обыкновению, не исполнялись, главным образом по той причине, что не существовало никакой правильной административной организации по этому предмету. Решительные и крутые меры со стороны Петра также не привели к желанной цели, потому что в то же время начал сооружаться новый столичный город С.-Петербург. Для того, чтобы Петербург не встречал недостатка в мастерах каменного дела и простых каменщиках, в 1714 г. последовало строгое запрещение строить каменные дома и всякое каменное строение не только в Москве, но и во всем государстве, что продолжалось до 1728 г. Деревянная, деревенская М. по прежнему осталась в своем характере. По прежнему хоромы ее богатых людей удалялись от улиц в глубину широких дворов, выступая на улицу и даже на средину улицы только своими служебными постройками, в роде конюшен, сараев, погребов и т.п. Петр строго повелевал строиться линейно по направлению улицы, как строились в других европейских государствах; но переделать одряхлевший город на новый европейский лад не было никакой возможности. Еще в 1763 г., спустя слишком полстолетия после Петровских забот и хлопот, правительство отзывалось о М., что «по древности строения своего она и по ныне в надлежащий порядок не пришла и от того беспорядочного и тесного деревянного строения, от частых пожаров в большее разорение живущих вводит». Только «пожар 12 года способствовал ей много к украшенью» и к более основательному порядку. Архитектурная самобытность старой М. мало-помалу стала исчезать со времени Петровских преобразований: начались бесконечные, иногда не совсем разумные заимствования строительных образцов у Западной Европы, сначала у голландцев, потом у французов и итальянцев. Многому научил русских строителей известный архитектор Растрелли. Время имп. Александра I отличалось раболепным употреблением колонн в фасаде даже у малых деревянных зданий. При имп. Александре II, среди замечательного разнообразия архитектурных мотивов и стилей, явилась наклонность и к воспроизведению форм древнерусского зодчества, что с заметным успехом происходит и в настоящее время, и есть уже памятники (напр. верхние торговые ряды), заслуживающие особого внимания по талантливому сочетанию старинных форм. В каменных постройках прежняя М. не любила высоких зданий и выше третьего этажа не строилась; но в последние десятилетия появившийся на сцену капитал двинул эту высоту на 5 и даже на 6 этажей и постройкою громадных и нескладных Кокоревских корпусов обезобразил прекрасный вид из Кремля на Замоскворечье. Сохраняя в своем строительном устройстве черты глубокой русской древности, старая М. и в личном составе своего населения являлась таким же памятником далекой старины. Известно, что древний русский город строился главным образом для дружины и самою дружиною, как скоро она собиралась на удобном или безопасном месте для защиты своего княжества и своих волостей. Очень вероятно, что первыми боярами-дружинниками в М. были известные убийством Андрея Боголюбского Кучковичи; в то время М. прозывалась также и Кучковым. Один из Кучковичей назван прямо местным именем Кучковитин, следовательно обозначен жителем Кучкова – М., как и московитин. Можно сказать, что первые московские князья в течение целого столетия (1328-1428) держались на руках дружины, что московское крепкое единение создавалось и устраивалось по преимуществу заботами и трудами московской дружины. Когда исчезла политическая роль дружины, не могла исчезнуть ее бытовая роль, а потому город М. чуть не до наших дней в своем населении сохранял тип города дворянского. Не даром Карамзин почитал М. столицею российского дворянства. Из своих близких и далеких поместий оно обыкновенно съезжалось сюда на зиму в великом множестве, кто за делом, а больше всего для развлечений. Население города доходило зимою, как говорили современники, до 500 или 600 тыс., вместо летнего числа около 300 тыс. Каждый помещик имел свой двор, числом иногда более тысячи человек. Один из первых дружинников М., Родион Несторович, родоначальник Квашниных, переселяясь в М. к Ивану Калите, привел с собою 1700 чел. Обычай держать около себя многочисленную дворню сохранялся чуть не до половины настоящего столетия. В эпоху цветущего дворянского житья (1790-ые и 1800-ые гг.) крепостного люда в М. бывало столько, что каждый третий человек из обывателей был дворовый, а с крестьянами из троих обывателей двое оказывались крепостными. До 1812 г. из общего числа жителей 251131 чел. дворян и благородных числилось 14247, а дворовых людей 84880. – В 1830 г. из 35631 жит. числилось дворян 22394 и дворовых 70920, да помещичьих крестьян 43585. Статистика 1820-х годов заявляла, что «можно не затрудняясь указать в Москве много домов, в которых живут по целой сотне дворовых». С наступлением XIX столетия дворянский состав городского населения Москвы мало-помалу стал уступать свое преобладающее место сословию торговому и промышленному, купцам и мещанам, хотя в первые два десятилетия это и не было особенно заметно. С 1830-х годов Москва уже явно стала терять свой старинный дворянский характер и превращаться в город фабрик, заводов и разных других промысловых заведений, чему очень способствовали запретительные тарифы, начало которых восходит к 1811 г. Немаловажною силою в городской жизни и в развитии самого города купечество являлось еще с XIV в. В свой поход на Мамая Дмитрий Донской взял с собою 10 чел. гостей сурожан, которые, судя по именам, все были русские. Они торговали итальянским товаром, шелковыми и золотыми тканями и оставили по себе память особым торговым рядом под именем сурожского (теперь наз. Суровским). Суконники торговали сукнами, получаемыми из немецких земель. Как богатые люди, эти два отряда купцов принимали и в политических делах М. немалое участие. В 1469 г. сурожан посылали при полках на Казань, несомненно с торговыми целями. Развитие приказного управления, с непомерным взяточничеством, ослабило значение торговых людей и превратило их, ко времени преобразований Петра, в «неустроенную храмину». О способах и приемах старой моск. торговли иностранные писатели XVI и XVII ст. отзываются очень неодобрительно. Москвичи, по словам Герберштейна(1526 г.), почитались хитрее и лживее всех русских. Их торговые нравы развратили торговый народ в Новгороде и Пскове, когда эти области были покорены, тамошние коренные торговцы выселены в М. и в другие города, и на месте их засели именно москвичи. Вообще европейцы предупреждали своих соотечественников, что с москвичами надо держать ухо востро. Торговый обман употреблялся со всех сторон, чужеземцы оскорблялись только тем, что обмануть русского было очень трудно. Приемы обманной торговли, описанные чужеземцами XVI и XVII ст., вместе со многими остатками старины, сохраняются по иным, мелким и небогатым углам московской торговли и до сих пор. Старое московское торговое сословие несло очень тяжелую и очень ответственную службу государству по финансовому ведомству, по статье всякого рода торговых сборов и денежных доходов. Представляя только разбогатевшую вершину тяглого посадского, собственно мужицкого населения, оно не пользовалось в дворянской среде, особенно в XVIII стол., почетом и уважением; лучшие его люди при первой возможности старались приобрести себе достоинство дворянина, оставляя торг и поступая в известный чиновный класс по табели о рангах. Здесь и скрывается причина, почему именитое купечество, не уважая свое купеческое достоинство и переходя в дворянство, без следа теряло свою родовую купеческую фирму, не только во внуках, но даже и сыновьях. Купеческие старинные заслуженные роды с радостью превращались в роды новозаписанных дворян. Оттого так редки в М. даже и столетние только купеческие фирмы.
