– Вот видите, я не ошиблась в нем.
Александр Васильевич Суворов имел обыкновение на официальные приемы появляться при всех орденах, которых у него было великое множество. Как-то раз в царском дворце к нему подошло несколько дам, жен придворных сановников.
– Ах, Александр Васильевич, – воскликнула одна из придворных дам, – вы такой хрупкий, а на вашей груди столько тяжести! Ведь вам тяжело?
– Помилуй Бог, тяжело! Ох, как тяжело! – сказал Суворов. – Вашим мужьям не снесть.
Д. П. Трощинский, бывший правитель канцелярии графа Безбородко, отличный, умный чиновник, но тогда еще бедный, во время болезни своего начальника удостаивался чести ходить с докладными бумагами к императрице.
Екатерина, видя его способности и довольная постоянным его усердием к службе, однажды по окончании доклада сказала ему:
– Я довольна вашей службой и хотела бы сделать вам что-нибудь приятное, но чтобы мне не ошибиться, скажите, пожалуйста, чего бы вы желали?
Обрадованный таким вниманием монархини, Трощин ский ответил с некоторым смущением:
– Ваше величество, в Малороссии продается хутор, смежный с моим. Мне хотелось бы его купить, да не на что. Так если милость ваша будет…
– Очень рада, очень рада!.. А что за него просят?
– Шестнадцать тысяч, государыня.
Екатерина взяла лист белой бумаги, написала несколько строк, сложила и отдала ему. Восхищенный Трощинский пролепетал какую-то благодарность, поклонился и вышел. Развернул бумагу и к величайшему изумлению своему прочитал: «Купить в Малороссии такой-то хутор в собственность г. Трощинского и присоединить к нему триста душ из казенных смежных крестьян». Пораженный такой щедростью, одурелый Трощинский без доклада толкнулся в двери к Екатерине.
– Ваше величество, это чересчур много. Мне неприличны такие награды, какими вы удостаиваете своих приближенных. Что скажут Орловы, Зубовы?..
– Мой друг, – промолвила Екатерина, – их награждает женщина, тебя – императрица.
Молодой Ш. как-то напроказил. Князь Безбородко собирался пожаловаться на него самой государыне. Родня перепугалась и кинулась к Потемкину с просьбой заступиться за молодого человека. Потемкин велел Ш. быть у него на другой день и предупредил:
– Пусть разговаривает со мною как можно смелее и развязнее.
В назначенное время Ш. явился. Потемкин вышел из кабинета и, не сказав никому ни слова, сел играть в карты. В это время приезжает Безбородко. Потемкин принимает его очень сухо и нелюбезно и продолжает играть. Вдруг он подзывает к себе Ш. и, показывая тому свои карты, просит совета:
– Скажи, братец, с какой мне ходить?
– Да что ж тут думать, ваша светлость, – отвечает Ш. – Дураку ясно, что с бубей!
– Ах, батюшка, – замахал руками Потемкин. – Тебе и слова нельзя сказать, сразу сердишься…
Услышав такой разговор, Безбородко счел за лучшее Ш. оставить в покое и с жалобой своей не соваться.
Князь Потемкин беспрестанно напрашивался к Суворову на обед. Суворов всячески отшучивался, но наконец вынужден был пригласить к себе князя с его многочисленной свитой.
Суворов призывает к себе самого искусного метрдотеля Матоне, служившего у князя Потемкина, поручает ему приготовить великолепнейший стол, не жалея никаких денег. Для себя же заказывает два постных копеечных блюда.
Стол получился самый роскошный и удивил даже самого Потемкина. Драгоценные вина, редкие экзотические блюда, пряности, прекрасный десерт… Сам же Суворов под предлогом нездоровья и поста ни к одному из этих роскошных яств не притронулся, а в продолжение вечера ел только постные блюда.
На другой день, когда метрдотель принес Суворову гигантский счет, тот расплатился за свои постные блюда и, написав на счете, что больше ничего не ел, отправил его к Потемкину. Потемкин тотчас заплатил, но сказал:
– Дорого же мне стоит Суворов!
Когда Потемкин сделался после Орлова любимцем императрицы Екатерины, сельский дьячок, у которого он учился в детстве читать и писать, наслышавшись в своей деревенской глуши, что бывший ученик его попал в знатные люди, решился отправиться в столицу и искать его покровительства и помощи.
– Ладно, я похлопочу, – сказал Потемкин. – Только в какую же должность тебя определить?
– А уж не знаю. Сам придумай.
– Знаешь Исаакиевскую площадь? – спросил Потемкин. – Видел Фальконетов монумент Великого?
– Еще бы!
– Ну так сходи, посмотри, стоит ли он на месте, и тотчас мне донеси. Дьячок в точности исполнил приказание.
– Ну что? – спросил Потемкин, когда он вернулся.
– Стоит, ваша светлость.
– Крепко?
– Куда как крепко, ваша светлость.
– Ну и хорошо. А ты за этим каждое утро наблюдай да аккуратно мне доноси. Жалованье же тебе будет производиться из моих доходов. Теперь можешь идти домой.
Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер, благословляя Потемкина.
Потемкину доложили однажды, что некто граф Морелли, житель Флоренции, превосходно играет на скрипке. Потемкину захотелось его послушать; он приказал его выписать.
Один из адъютантов отправился курьером в Италию, явился к графу Морелли, объявив ему приказ светлейшего, и предложил в тот же час садиться в тележку и скакать в Россию. Благородный виртуоз взбесился и послал к черту и Потемкина, и курьера с его тележкой. Делать было нечего. Но как явиться к князю, не исполнив его приказания! Догадливый адъютант отыскал какого-то скрипача, бедняка не без таланта, и легко уговорил его назваться графом Морелли и ехать в Россию. Его привезли и представили Потемкину, который остался доволен его игрою. Он принят был потом в службу под именем графа Морелли и дослужился до полковничьего чина.
А. Антропов. Императрица Екатерина II Алексеевна
Один из адъютантов Потемкина, живший в Москве и считавшийся в отпуске, получает приказ явиться. Родственники засуетились, не знают, чему приписать требование светлейшего. Одни боятся внезапной немилости, другие видят неожиданное счастье. Молодого человека снаряжают наскоро в путь. Он отправляется из Москвы, скачет день и ночь и приезжает в лагерь светлейшего. О нем тотчас докладывают. Потемкин приказывает ему явиться. Адъютант с трепетом входит в его палатку и находит Потемкина в постели, со святцами в руках. Вот их разговор:
П о т е м к и н: Ты, братец, мой адъютант такой-то?
А д ъ ю т а н т: Точно так, ваша светлость.
П о т е м к и н: Правда ли, что ты святцы знаешь наизусть?
А д ъ ю т а н т: Точно так.
П о т е м к и н (смотря в святцы): Какого же святого празднуют 18 мая?
А д ъ ю т а н т: Мученика Федота, ваша светлость.
П о т е м к и н: Так. А 29 сентября?
А д ъ ю т а н т: Преподобного Кириака.
П о т е м к и н: Точно. А 5 февраля?
А д ъ ю т а н т: Мученицы Агафьи.
П о т е м к и н (закрывая святцы): Ну, поезжай к себе домой.
На Потемкина часто находила хандра. Он по целым суткам сидел один, никого к себе не пуская, в совершенном бездействии. Однажды, когда был он в таком состоянии, накопилось множество бумаг, требовавших немедленного разрешения, но никто не смел к нему войти с докладом. Молодой чиновник по имени Петушков вызвался представить нужные бумаги князю для подписи. Ему поручили их с охотою и с нетерпением ожидали, что из этого будет. Петушков с бумагами вошел прямо в кабинет. Потемкин сидел в халате, босой, нечесаный, грызя ногти в задумчивости. Петушков смело объяснил ему, в чем дело, и положил перед ним бумаги. Потемкин молча взял перо и подписал их одну за другою. Петушков поклонился и вышел в переднюю с торжествующим лицом:
– Подписал!..
Все к нему кинулись, глядят: все бумаги в самом деле подписаны. Петушкова поздравляют:
– Молодец!..
Но кто-то всматривается в подпись, и что же? На всех бумагах вместо: князь Потемкин подписано: Петушков, Петушков, Петушков…
При закладке военного корабля, происходившей в присутствии государя, находился Нарышкин и был, против обыкновения, мрачен.
– Отчего ты такой скучный? – спросил его император.
– Да чему же веселиться-то, ваше величество? – со вздохом ответил остряк. – Вы закладываете в первый раз, а я каждый день – то в банке, то в ломбарде.
Был бал во дворце. Нарышкин приехал позже других. Встретив его, император осведомился:
– Почему ты так поздно приехал?
– Без вины виноват, ваше величество, – ответил Нарышкин, – камердинер не понял моих слов: я приказал ему заложить карету; выхожу – кареты нет. Приказываю подавать – он подает пук ассигнаций. Пришлось ехать на извозчике.
В начале 1809 года во время пребывания в Петербурге прусского короля и королевы все знатнейшие государственные и придворные особы давали великолепные балы в честь знаменитых гостей.
О своем бале Нарышкин сказал:
