Летописцы оставили нам удивительное свидетельство препирательств императора с обиженными прасинами, происходивших во время скачек на ипподроме. В истории этот документ зафиксирован под именем "Акты по поводу Калоподия". Ученые склоняются к тому, что с этой перепалки и началось восстание. Полный текст диалога донес в своей «Хронографии» Феофан.
Однажды на стадионе прасины возопили к императору о своих обидах. Жаловались они и на городское начальство, и на разгул преступности (двоих болельщиков накануне убили и виновных не преследовали), и на венетов, конечно. Венеты сидели молча, не вступая в пререкания, но и они были недовольны императором.
В претензиях венетов и прасинов к монарху оказалось много общего. Обе партии были объединены ненавистью к некоему Калоподию. Личность его до сих пор не прояснена. Возможно, потому, что имя это не было редкостью. Известен Калоподий, являвшийся препозитом в 558–559 гг. О нем упоминает тот же Феофан. Но тот ли это Калоподий, бывший в 532 г. спафарием, не известно. Юстиниан прекрасно понял, что дело не в Калоподий и что прасины намекают на произвол многих высоких должностных лиц.
В тот знаменательный день прасины покинули ипподром, демонстративно нанося императору (и уж потом — венетам) оскорбление. Венеты, как выяснилось, даже не обиделись: пройдет всего несколько дней, и они станут заодно с прасинами в восстании против императора и правительства. Но все-таки после ипподрома между венетами и прасинами начались стычки на улицах, и весьма кровопролитные. По результатам наведения порядка было арестовано много людей. И префект Евдемон присудил семерым смертную казнь. Четверо были обезглавлены, а троих должны были повесить.
И здесь произошло то, что считается настоящим чудом: сломалась виселица, и остались живы двое повешенных, причем оба — язычники: один прасин и один венет. Когда их стали вешать вторично, они опять упали на землю. Тогда в дело вступили монахи: они отвели этих двоих в церковь святого Лаврентия, что у Золотого Рога. Префект окружил здание храма, но не распорядился атаковать его, а только сторожить осужденных.
Наступило 13 января. Начались иды, и император позволил устроить на ипподроме очередные ристания. На результаты скачек никто не обращал внимания. За два заезда до конца состязаний (всего заездов было 24 по семь кругов) венеты и прасины, постоянно выкрикивая слова о помиловании тех двоих, которых спас сам Бог, не дождались ответа императора. Тогда по рядам пронеслось восклицание: "Многая лета человеколюбивым прасинам и венетам!"
Эти слова были началом союза венетов и прасинов и «сигналом» к началу восстания. "Ника!" ("Побеждай!") — этот призывный болелыцицкий клич, ставший «паролем» восставших, а позднее давший имя самому восстанию.
Вечером народ пришел к префекту и потребовал убрать солдат от церкви святого Лаврентия. Не получив никакого ответа, восставшие подожгли преторий (казармы) префекта города. Мало того: народ ворвался в тюрьму и освободил не только несправедливо, по его мнению, осужденных на казнь, но и вообще всех заключенных, среди которых были жестокие воры и убийцы — простые уголовники. А охрана, по словам Прокопия Кесарийского, была перебита.
Подожгли вторую тюрьму, на Халке… Это было деревянное сооружение, покрытое медными листами с позолотой — так был оформлен вход в Большой дворец. Пожар в мгновение распространился по городу. И в пожаре погибли храм святой Софии — гордость Византии, — портик Ав густеона, находившиеся там же здание сената и бани Зевк-сиппа.
Поджигали и грабили богатые частные дома — вероятно, не без помощи освобожденных уголовников. Правда, очень многие горожане, не желавшие участвовать в беспорядках — кто в страхе, кто по убеждению, — бежали на азиатский берег Босфора.
4 января Юстиниан, не наученный опытом двух иппо-дромных инцидентов, приказал опять провести игры. Может быть, ему казалось, что народу недостает «зрелищ»… Когда же начались состязания, венеты и прасины подожгли часть ипподрома, а сами собрались на Августеоне.
Посланцы императора сенаторы Мунд, Василид и Кон-стантиол пришли узнать, что нужно народу. И получили требование избавить Константинополь от Иоанна Каппа-докийского (префекта претория Востока), квестора Трибо-ниана и префекта города Евдемона. Причем мятежники требовали смерти первых двоих.
На этот раз император постарался мгновенно среагировать на желания своих подданных: он сместил всех троих чиновников и назначил других — префектом претория Востока стал патрикий Фока, сын Кратера, место Трибониана занял патрикий Василид, а место Евдемона — сенатор Трифон. Это не возымело видимого действия: толпа продолжала бушевать.
Тогда Юстиниан призвал Велисария и велел ему с отрядом готов утихомирить народ. Готы врезались в толпу и порубили многих… Но стихия продолжала бушевать.
5 января народ захотел избрать нового императора. Им должен был стать патрикий Пров, племянник Анастасия. Толпа вломилась в дом патрикия Прова, но не нашла его там. Подожгли и этот дом.
В пятницу 16 января горели канцелярия префекта Востока, странноприимный дом Евбула, странноприимный дом.
Сампсона, церковь святой Ирины, бани Александра. 17 числа участники восстания уже избивали друг друга, ища доносчиков. Не щадили никого, даже женщин. Трупы бросали в море.
Юстиниан уже не мог справиться своими силами: в городе было только три тысячи солдат. Поэтому позвали подкрепления из Евдома, Регия, Калаврии и Атиры.
Толпа, преследуемая войсками, укрылась в здании высшей школы — красивейшем дворце Октагоне (он был восьмиугольным). И его подожгли — уже солдаты. Сгорели еще церковь святого Феодора, портик аргиропратов, церковь Акилины и дом ординарного консула Симмаха. Горела центральная улица Месе, прилегавшие кварталы. Сгорел остаток Августеона Ливирнон.
Юстиниан поступил неординарно. На следующий день он взял евангелие и отправился на ипподром. Услышав об этом, на ипподром отправилась и толпа. Там Юстиниан поклялся на евангелии, что не предполагал подобного развития событий. Он признавал вину за собой, а не за народом. Говорил о своих грехах, которые не позволили ему исполнить справедливые требования, высказывавшиеся здесь же, на ристалищах. Кое-кто уже готов был, как говорится, "сложить оружие", раздались отдельные возгласы одобрения. Именно так поступил за двадцать лет до этого события другой император — Анастасий…
Но большинство проскандировало:
— Ты даешь ложную клятву, осел!
И все выкрикивали имя Ипатия — еще одного племянника Анастасия.
Подозревая о том, что все будет именно так, еще накануне Юстиниан отправил двух братьев — Ипатия и Помпея — из своей резиденции, дав им наказ "каждому сторожить свой дом". Почему-то мятежники решили, что Ипа-тий с ними, а не с басилевсом.
… С ипподрома император и толпа отправились в разные стороны: восставшие спешили к дому Ипатия. Они нашли там его и его жену Марию, которая умоляла оставить ее мужа в покое. Но, забрав Ипатия с собой, мятежники привели его к форуму Константина, где провозгласили императором.
Теперь толпа захотела штурмовать императорский дворец, но сенатор Ориген отсоветовал делать это. Правда, он же предложил, чтобы Ипатий занял другой дворец, откуда мог бы вести с Юстинианом борьбу.
Все пошли на ипподром. Туда же прибыл вооруженный отряд прасинов. То ли из любопытства, то ли по убеждению к восставшим присоединились некоторые схоларии и экскувиты. А другие отказались защищать императора. Юстиниан, прекрасно осознавая свое положение, раздумывал, не броситься ли ему в бегство. Но собравшиеся с ним немногочисленные сторонники никак не могли решить, что предпринять. Оказалось, что, кроме наемников Велисария и Мунда со своими отрядами, басилевса некому защищать.
Императрица Феодора сказала единственное решительное слово. В речи, вероятно, приукрашенной позднее и богатой метафорами, прозвучала очень правильная мысль: "Тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо".
Решение было принято. Император с приближенными отправился в триклиний, находившийся по другую сторону кафисмы ипподрома, где всегда восседал Юстиниан, а теперь занятой Ипатием. По дороге евнух Нарсес не щадил денег, подкупая венетов. Подкупленные проникли на ипподром, и в короткий срок единодушная толпа раскололась, пошли раздоры. И в этот момент с разных сторон на ипподром ворвались отряды Велисария и Мунда, а также оставшаяся верной часть солдат. Пошла кровавая резня. Очень скоро племянники Юстиниана Вораид и Юст схватили Ипатия и Помпея и притащили их к царствующему дяде. На следующий день оба были казнены.
Только в результате резни на ипподроме погибло около 35 тысяч человек. Восстание было подавлено.
После подавления восстания было конфисковано имущество восемнадцати сенаторов — из тех сенаторов, кто так или иначе принял в волнениях участие.
