Румянцевский дом после смерти хозяина был в 1826 году перестроен архитектором В. А. Глинкой, когда получил фронтон с барельефом Аполлона, окруженного танцующими музами (скульптор И. П. Мартос). Особенно удались мальчики-путти с гирляндами, образующие фриз за портиком фасада. Разместился здесь «Румянцевский музеум», основанный на богатейших коллекциях хозяина (впоследствии переведен в Москву и распылен; картина «Явление Христа народу» ушла в Третьяковку; рукописи находятся в библиотеке, долгое время называвшейся «имени Ленина», а теперь уж неизвестно как).
Коллегия иностранных дел, которой ведал канцлер, находилась на той же Английской набережной, ближе к царскому дворцу — под номером 32. Здание сохранило фасад, данный ему при перестройке Д. Кваренги в 1780-е годы, но в основе своей еще древнее: принадлежало раньше князю Куракину, тоже известному дипломату.
Послы, атташе, полномочные министры… Необходимые в дипломатической профессии живость и острота ума, эрудированность, такт, умение понравиться, — в общем, блеск, блеск и обаяние — сопряжены с особой тонкостью нервной организации, некоторыми маленькими странностями… Серьезным профессиональным качеством дипломата является умение сохранять тайну и, обходясь по возможности без жертв, добиваться всего от партнера. Если призадуматься, так труднее понять, как среди работников этого ведомства находятся лица гетеросексуальной направленности, чем наоборот… Впрочем, и среди дипломатов не все профессионалы высокой категории. Однако, первой добродетелью дипломата является умение обуздывать свои чувства, способность не давать воли эмоциям, чем наши герои обычно не отличались.
В определении гомосексуальности известных исторических лиц у нас всегда существовали определенные перекосы. Какие-то намеки допускались только в отношении заведомых реакционеров и мракобесов, к которым почему-то был причислен граф Сергей Семенович Уваров. Чем занимался Уваров, никто не знает, а пушкинская эпиграмма на Уварова всем известна:
В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь.
Почему ж он заседает?
Оттого, что жопа есть.
Намек сделан на князя М. А. Дондукова-Корсакова, которого Уваров, президент Академии наук, сделал вице-президентом. Михаил Александрович, человек умный и деликатный, вовсе не заслуживал того, чтоб его оценивали лишь с той специфической точки зрения, как достоинство его зада, и Пушкин, лично познакомившись с «Дундуком», раскаивался в своей злой эпиграмме.
Пушкинисты вцепились в единственную запись в дневнике Александра Сергеевича 1835 года, где он одним махом выкладывает об Уварове, что, мол, он дрова казенные крал, у министра Канкрина был на посылках, начал блядью, потом нянькой, с бардашом Дундуком милуется и т. д. Даже, будто бы, приятель Уварова по кружку «Арзамас» Д. В. Дашков, увидя другого «арзамасца», В. А. Жуковского, вместе с Сергеем Семеновичем, упрекнул его, как это он публично гуляет с тем под ручку (надо понимать, как парочка педерастов).
Ну, естественно, достается Уварову от пушкинистов за то, что он устроил разнос князю В. Ф. Одоевскому, обозвавшему Пушкина в некрологе ему «солнцем русской поэзии». Помилуйте, надо же учитывать исторический контекст, реалии того времени! Тогда каждый приготовишка знал, что «солнцем земли Русской» назывался святой благоверный Великий Князь Александр Невский, и вольнодумец Одоевский как бы пародировал святыню. В наше нигилистическое время трудно подобрать аналогию, но, скажем, для людей постарше понятно, где бы оказался какой-нибудь публицист советского времени, если бы, из лучших побуждений, назвал хоть и Горького «вдохновителем и организатором всех наших побед»…
Граф Сергей Семенович принадлежал, как и Пушкин, к той редкой породе людей, которые не просто действуют в определенную историческую эпоху, но сами эту эпоху делают. История России в XIX веке в существенной своей части была такой, какой сделал ее граф Уваров. Все подданные Российской Империи воспитывались по уваровской формуле «Православие, Самодержавие, Народность» — и это так в нас впечаталось, что теперь уж трудно определить: в самом ли деле наш народ не может жить без самодержца, защищающего православную веру, или православие бессмысленно без самодержавия, или народа русского не может быть без того и другого? Или все это бюрократические фантазии, вбитые в головы посредством газет, радио и телевидения.
Как бы то ни было, Уваров — фигура гигантская. Он — главный идеолог царствования Николая I (это без малого тридцать лет!), и все аварии и катастрофы последующего времени всегда можно объяснить тем, что отошли от единственно верных начал идейного воспитания, предложенных этим графом (за что и титул был ему дан). Происхождения граф Сергей Семенович не слишком знатного, отец его простой служивый гвардеец, не из столбовых дворян. Всего достиг усердием, образованием и способностями.
О достоинствах его ума можно судить хотя бы по тому, что с Уваровым находил интересным разговаривать и переписываться сам Гете. Кстати, через Уварова Гете передал Пушкину свое перо. Известен такой эпизод: как-то министр народного просвещения зашел с великим национальным поэтом в Московский университет, сказав господам студентам: «Вы здесь слушаете лекции о поэзии, а вот перед вами сама поэзия!». Так что и с Пушкиным его отношения неоднозначны.
Что ж, разумеется, по условиям того времени, нельзя было и без связей. Довольно рано, по тем временам — в 25 лет — женился он на старше его на три года (что, по тогдашним понятиям, значило безнадежной старой деве) графине Екатерине Алексеевне Разумовской. Фамилия не слабая. Прадед графини, правда, свиней пас, чем занимался смолоду и дедушка, но выпала фортуна брату его, Алексею Григорьевичу, приглянувшемуся царице Елизавете Петровне, да так, что дочь Петра Великого стала женой придворного певчего, казака Разумовского.
Брат Алексея, Кирилл, был отправлен учиться за границу и в восемнадцать лет стал президентом Академии наук, занимая, по совместительству, должность гетмана Малороссии. Екатерина II упразднила гетманство, но Академией наук граф Кирилл Григорьевич управлял пятьдесят три года. Президентство стало семейной профессией: Уваров, женившийся на внучке графа Кирилла, правил Академией тридцать семь лет. Надо к тому же прибавить, что теща Сергея Семеновича, Варвара Петровна, урожденная графиня Шереметева, была самой богатой невестой в России. Такая вот женитьба.
Молодые годы Сергея Семеновича прошли на службе в той самой Иностранной коллегии на Английской набережной, о которой речь. Близким его приятелем по службе был Дмитрий Николаевич Блудов. Человек тоже, скажем, не простой: достиг не только графского титула, но и должностей председателя Комитета Министров и Государственного Совета. По наследству от приятеля Уварова досталось ему президентство в Академии наук.
Нет, нисколько не отрицаем мы редких способностей, основательного образования, но было, конечно, умение вовремя прогнуться. Вел, например, Дмитрий Николаевич делопроизводство в суде над декабристами, многие из которых считались близкими его знакомыми. Уверяли, что влюблен был в княжну Щербатову, старшую его на восемь лет. Счастливый брак свершился, когда невесте было уж тридцать пять… Но вообще женатые гомосексуалисты являются, как правило, образцовыми супругами. За бабами, во всяком случае, не бегают.
Естественно, разговоры на эту тему допускались лишь в самом узком кругу, но особенных причин скрываться тоже не было. Как это записывал Пушкин в дневнике своем о Вигеле: «Я люблю его разговор — он занимателен и делен, но всегда кончается толками о мужеложестве». Об Уварове Пушкину, раздосадованному в 1835 году придирками господина министра к «Истории Пугачева» и «Золотому петушку», Вигель, надо полагать, и насплетничал.
Репутация Филиппа Филипповича была однозначна. Многие отзывались о нем, как человеке заносчивом, сварливом, тщеславном и злопамятном, и основания для этого были. Имелись, однако, и благоприятные отзывы.
Например, Ипполита Оже, человека, который и сам по себе был весьма замечателен. Семнадцатилетним мальчиком он так сильно увлекся офицерами русской гвардии, вступившей в Париж в 1814 году, что отправился, очертя голову, с одним из них, неким Николаем Евреиновым, в Россию. Его приятель вел слишком широкий образ жизни и перед угрозой окончательного разорения вынужден был уйти в отставку и удалиться из столицы. Он оставил, однако, юному французу некоторое приданое, в виде экипажа и мебели. Ипполит довольно быстро сориентировался в Петербурге и вышел на Вигеля, с которым они так подружились, что даже вместе ездили в Париж. Что-то они там не поделили, остались у них взаимные денежные претензии, но, приступив под старость к написанию мемуаров, Оже, ставший довольно известным беллетристом, нарисовал портрет Вигеля, в общем, симпатичный, уловив кое-какие типические черты.
