– Я не делаю этого с женщинами, – сказала я.
– Ты будешь.
Вероятно, она была права. Я открыла рот, чтобы позвать Чавеса.
– Он одержим. После несчастного случая.
Мой рот закрылся. Я действительно хотела это знать?
Угу.
– Какого случая?
– Одержимостью демоном. Бедный ребенок.
Я поглядела на Чавеса, который все еще разговаривал с Самантой. Если бы он посмотрел в мою сторону, он бы просто увидел меня, разговаривающей с безобидной девушкой.
Я вспомнила, как Чавес сказал Сатане: "Одержимость делает людей безумными".
Точно.
– Вы утверждаете, что он сумасшедший?
Она пожала плечами.
– Сумасшедший – относительное понятие.
Не в моей истории.
– Что случилось?
– Он был одержим. Его мать сделала все, что, как она думала, способно было изгнать демона.
Она облизнула свои губы, чем вызвала... мм-м... вожделение.
Я сжала свои зубы, противясь отклику, тянущемуся из низа живота.
– Она делала это весьма творчески.
Мои глаза сузились.
– Что, черт возьми, это означает?
– Вы видели его татуировку? Она сделала её сама, когда ему было пятнадцать.
Я нахмурилась.
– А потом?
– Она секла его, морила голодом, запирала в подвале. Обычные вещи, которые делают люди для изгнания дьявола.
– Дьявол – скорее тот человек, что делает подобные вещи.
– Невежество. Страх. Они – владения моего хозяина.
– Чавес был одержим, и поэтому его мать истязала его?
– Так же, как это делает он.
Мои руки сжались так, что ногти вонзились в ладонь. Боль ослабила и гнев, и выводящее из себя сексуальное вожделение.
– Как они боролись с одержимостью?
– Экзорцизм. Обряд изгнания демонов
– Это до сих пор практикуется?
Она нахмурилась.
– Каждый чертов день.
В это было трудно поверить, но что я знала?
– Как только Чавес был очищен, он стал самым опасным из всех охотников. Он был молод, но он был усерден. Он сделает все ради победы над демоном. Он ненавидит нас.
– Какая неожиданная новость. Все вас ненавидят.
– Но не Вы.
– Когда вы не вмешиваетесь в мое сознание, и я тоже.
– Вмешательство в сознание есть специфическая особенность моей работы, – её пристальный взгляд пробежался по мне. – Кстати. Он убьет Вас, Вы знаете об этом?
Сейчас, когда Чавес слушал Саманту, выражение его лица было жестоким. Он действительно казался способным на многое. Даже убийство.
– А Вы не станете? – спросила я.
– Я не говорила этого. Но Вы умрете счастливой. Я обещаю.
Я испытывала желание убежать, но куда? Независимо от того, куда я пойду, если не Чавес найдет меня, это сделает демон. Не лучше ли принять легкую смерть от руки друга, чем ужасную от рук Зла?
– Чавес, – закричала я, – принесите соль.
Нужно отдать ему должное, он прибежал бегом. Но она уже ушла.
– Это была женщина, – сказал он.
– Секс есть секс.
– Замечание, сделанное кем-то, кто никогда его не имел, – на секунду он умолк, – женщина – суккуб. (Распутный демон в женском обличье. Соответствующий суккубу демон в мужском обличье – инкуб. Прим.переводчика)
– Благодарю за подсказку.
– Наш демон предположительно является разновидностью инкубов.
– Я думаю, что этот включает множество сущностей.
– Верно. Что она говорила?
Я колебалась. Если бы Чавес хотел, чтобы я знала о его одержимости, о жестоком обращении с ним его матери, об обряде изгнания демонов, он сказал бы мне. Я не собиралась заводить этот разговор. Я также не собиралась поднимать тему своей неизбежной смерти. Взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, что он и так уже достаточно расстроен.
– Как обычно, – солгала я. – Секс до самой смерти. Никогда не сдаваться. Бла-бла-бла. Силам зла не помешал бы новый мотив.
Несколько секунд он сверлил меня взглядом, но я сумела его выдержать. Удивительно, что небольшой Армагеддон может сделать во благо искусства лжи.
– Ты готова идти? – сказал он наконец.
Я посмотрела на ограждение, бетон, пустошь.
– Определенно.
Чавес окликнул свободно курсирующее такси и дал водителю мой адрес. Между нами повисла тишина. О чем бы мы могли поговорить? Его методике? Моих похоронах? Осуждение. Прощение. Я предпочла тишину.
Швейцар, уже привыкший к присутствию Чавеса, кивнул, когда мы вошли в лифт. Охо-хо. Я бы не хотела, чтобы Чавеса арестовали за моё убийство. Он был необходим в грядущие дни для удержания под контролем полчищ демонов, если не удастся предотвратить надвигающийся апокалипсис.
Я открыла дверь в квартиру и прошла в гостиную, как только он запер за нами. Хотя до сих пор от замков было немного пользы.
– Есть служебный выход, – сказала я. – Вы знаете, как нейтрализовать камеры наблюдения?
– О чем ты, черт возьми, говоришь?
– Вам нужно будет покинуть здание незамеченным.
Он пересек комнату, остановившись так близко, что я могла ощутить тепло его тела, вызвавшего у меня внезапный озноб.
– Ты думаешь, что я могу травмировать тебя?
– Травмировать – нет. Убить – да.
Он всплеснул руками, а затем отошел в сторону.
– Этот чертов демон!
– Мне кажется, это лишнее.
Его смех меня удивил.
– Я не собираюсь убивать тебя, Кит.
– Вы должны это сделать. Я понимаю. Хотя...
Мой голос оборвался, поскольку в голову пришла мысль, коварная, но очень заманчивая. Я изменилась за последние несколько дней, вероятно потому, что открыла целый мир. Или, скорее, мир всегда был совсем не таким, как я его себе представляла.
Я хранила себя для брака, настоящей любви, но не предполагала обрести ни того, ни другого в течение ближайших пяти минут. Я действительно хотела умереть девственницей?
– Один вопрос, – сказала я.
Он нетерпеливо вздохнул.
– Кит, я не собираюсь...
– Займись со мной любовью.
Чавес рассматривал меня несколько секунд, а потом медленно покачал головой. Мои надежды умерли.
Он пересек комнату, и я напряглась, понимая, что это было концом.
– Сделайте это быстро, – попросила я.
Он осторожно протянул руку, снял мои очки, сложил их и отложил в сторону.
– Это точно не будет быстрым, querida, (испан. "любовь", прим.переводчика) – прошептал он.
А потом он поцеловал меня.
Как много сделал один поцелуй, соединивший нас в объятиях ночи. Тогда я еще верила в мир без абсолютного зла. Тогда я верила, что впереди целая жизнь, и у меня еще есть шанс встретить настоящую любовь.
Теперь я знала лучше. Это знание не сделало поцелуй менее сногсшибательным. Возможно, знание сделало даже больше. Если сегодняшняя ночь была последней в моей жизни, я хотела бы провести её именно так. С ним.
Я приоткрыла рот для более глубокого поцелуя. Он имел вкус мяты, прохлады, свежести. Я провела языком по его зубам, и он застонал.
Мои пальцы сумели расстегнуть несколько заклепок его рубашки, нащупывая их в спешке, но остановились, неспособные завершить начатое. Вместо этого я просто сорвала её.
Он дернулся вперед, чуть не сбив меня.
– Lo siento ("извини", испанс., прим.переводчика). Я...
Я поцеловала его снова.
– Никаких разговоров.
Если бы мы стали слишком долго разговаривать, я могла бы утратить свою решимость. Если бы мы слишком долго ждали, её мог бы утратить он.
Схватив за руку, я практически потащила его в спальню. Там я сорвала свою рубашку через голову и отбросила в угол. Мой лифчик проследовал за ней так же быстро. Его темный пристальный взгляд блуждал по моей груди. Возможно, я была невысокой, возможно коренастой, но моя грудь была чертовски хороша. Он пнул дверь, захлопнувшуюся позади нас.
Полусорванная рубашка открывала его торс. Бугристый... эта бронзовая кожа... я хотела обследовать руками её всю... и я это сделала.
Мои пальцы очертили татуировку у него на груди. Очень маленькая, без очков мне понадобилось приблизиться, чтобы разглядеть крошечный крестик в центре круга. Я задумалась над тем, что это означало, а потом над тем, будет ли у меня еще когда-нибудь возможность спросить об этом.
Наклонившись вперед, я пробежала языком сначала по одному из его сосков, затем по другому. Они напряглись, и я смогла обхватить их зубами.
Он схватил мои волосы, и я замерла, готовая бороться за право узнать его вкус. Но вместо того, чтобы отстранить, его ладонь легла мне на голову, поощряя меня.
Я посасывала его сосок, и крошечный бутон пульсировал у меня во рту. Его свободная рука огладила мою спину, талию, а затем расположилась у меня на груди, и большой палец стал дразнить меня схожим образом.
