Дальнейшее плавание как будто бы шло хорошо: попутный ветер надувал паруса, а рабы на веслах работали без устали после обильной пищи на козьем острове. Однако скоро они увидели остров, который странным образом сиял в лучах солнца, словно берега его были золотыми. Ветер стал встречным, и паруса пришлось свернуть. Еще одной странностью стало то, что за несколько часов движения к этому острову итакийцы никак не смогли достичь его – он несколько раз словно «уходил» в сторону от выбранного курса! Одиссей с верным глашатаем Эврибатом на носу царского корабля долго искали объяснение этому факту, наконец всезнающий Эврибат догадался, что же происходит: «Я понял, знаю, в чем дело! Это Эолия, плавучий остров божественного Эола, повелителя ветров! Отсюда он рассылает ветра». Весь остров Эола, плавающий по морю, был окружен нерушимой медной стеной, берега же его поднимались отвесными утесами из морских волн. Там, в доме за медной оградой жил Эол с женой, шестью сыновьями и шестью дочерьми. Безмятежно он проводил дни, весело пируя со своей семьей в богатых чертогах, будучи столь же переменчивым, что и руководимые им быстрые и легковейные ветра. Одиссей задумался над словами советника. «Мы должны побывать у повелителя ветров, поскольку он может помочь нам быстро добраться до Итаки», – сказал он. Самолично став у руля, Одиссей приказал гребцам выкладываться изо всех сил, а остальным кораблям следовать за ним. На предельной скорости они начали наконец сближаться с движущимся островом, и вскоре пристали к крутым берегам, привязавшись канатами к ограде дома Эола. Целый месяц чествовал их пирами Эол и слушал со своими детьми рассказы о подвигах героев под Троей. Наконец стал просить его Одиссей отпустить засидевшихся гостей на родину. Эол согласился и обещал попутный ветер в дорогу. На прощанье сыновья повелителя ветров передали Одиссею огромный мех, завязанный серебряной веревкой, прочность которой Эол, правнук Прометея, лично проверил. Мех погрузили на корабль царя, и все греки с любопытством его разглядывали, но поскольку Одиссей ничего не сказал про содержимое, довольствовались догадками. Зефир, западный ветер, наполнил паруса, и греки поплыли навстречу Итаке. Девять дней дул попутный ветер, посланный Эолом, и все это время Одиссей никому не передавал руля, так он хотел попасть на любимый берег. Море оставалось спокойным, и на десятый день голоса наблюдателей возвестили, что впереди показалась земля. Приблизившись к скалистому берегу, греки узнали его – это была родная Итака. Радости не было предела, а Одиссей впервые отошел от управления своим судном, позволив кормчему вернуться к своим обязанностям. Царь наказал дружине плыть в родную гавань, и присел у борта. Тут усталость, копившаяся бессонными днями и ночами, склонила его, и герой погрузился в глубокий сон, навеянный Гипносом. Пока рабы из последних сил гребли вдоль берега, праздные воины радостно делились мнениями по поводу того, как сбежится весь народ их встречать. Больше других разволновался Эврилох, который уже оклемался от дурман-семян, скормленных ему ло-тофагами, а теперь вслух мечтал о том, как будет выгружать из корабля свои богатства на зависть восхищенным согражданам. Когда ему на глаза попался большой мех, подаренный Эолом царю, он не удержался от следующего заявления: «Вечные боги! Везде так уважают Одиссея, где бы мы не бывали. Одна его троянская добыча чего стоит! Мы все сражались наравне с ним, но его добыча гораздо больше нашей – а ведь это несправедливо! Да и Эол только ему сделал богатый подарок. Может, посмотрим, что за ценности так плотно завязаны в этом мешке?». Греки стали обсуждать меж собой, сколь много золота и серебра дал Одиссею Эол, положив их в мех, раз царь не позволил развязывать его. Да и серебряная веревка много о чем говорила. В итоге итакийцы одобрительно выслушали Эврилоха, согласившись с его выводами о том, что вожди несправедливо делят военные трофеи, как боги несправедливо делят удачу и счастье между людьми. Уже все столпились вокруг меха, даже кормчий бросил руль, и никто не подгонял рабов на веслах. Несколькими парами рук таинственный мех был быстро развязан и путники с жадным любопытством в него заглянули, стукнувшись головами. Однако вместо сокровищ оттуда со свистом стал вырываться холодный воздух. Эврилох попытался исправить свою оплошность и обратно затянуть веревку, но – поздно – все вокруг переменилось, погода из солнечной превратилась в штормовую, поднялись волны с мачту высотой, и ветра начали швырять корабли, грозя непоправимыми столкновениями. Перепуганные насмерть итакийцы бросились будить Одиссея, который сразу понял, что произошло. Он в гневе закричал: «Глупцы, вы развязали мех! Туда Эол спрятал жестокие ветры, мешающие нашему плаванию!» Шторм понес корабли в неизвестном направлении. Через несколько дней и ночей дружина увидела, что их вновь принесло к сверкающему острову повелителя ветров. Одиссей вновь пошел в богатый дом Эола и стал молить его еще раз помочь вернуться на родину, но разозлился на него хозяин ветров. Прогнал Одиссея и сказал вслед, что никогда не будет помогать тому, кого преследуют боги.
Разберем и этот эпизод. Эол, чтобы помочь Одиссею попасть в Итаку, находящуюся на западе, заключил в мех подвластные ему ветры: северного Борея, южного Нота и восточного Эвра. Лишь один Зефир был оставлен на свободе, и он пригнал корабли греков к Итаке. Эол вручил связанные ветры Одиссею и запретил развязывать мех до тех пор, пока тот не окажется на родной земле. Боги вмешались в удачное для царя положение дел, и ветра были освобождены алчными воинами царской галеры раньше времени, из-за чего дружина вернулась туда, откуда и начала движение. И тут на первый взгляд непонятно, кто в этом виноват: Эврилох, в очередной раз предложивший неудачную идею, остальные воины, поддержавшие его, или же сам Одиссей, не предупредивший подчиненных, насколько опасно дотрагиваться до меха. Царь не обязан был отчитываться перед подчиненными о подарке, который он получил от владыки ветров; после девяти дней бодрствования Одиссей вполне закономерно уснул от усталости; жадность воинов, приблизившихся к родным поселениям, не чужда завоевателям – отсюда нездоровое любопытство к царскому подарку. Пока лидер спал, его подчиненные развели на корабле «демократию», показавшуюся законной и обоснованной всем без исключения, и совершили коллективную глупость – освободили враждебные ветра, удалившие их от родного берега, до которого оставалось рукой подать. В начале эпизода мы видим предопределение его финала: небольшой флот Одиссея никак не мог приблизиться к медному острову Эола, и лишь уверенное направление, обеспеченное ставшим на руль Одиссеем, позволило достичь цели. Для достижения более далекой цели – Итаки – потребовалось уже вмешательство более могущественного повелителя, хозяина ветров. Но счастливый финал сорвал «неразумный», в понятии древних греков, простой люд, посмевший вмешаться в тайную договоренность земных руководителей, что не сообразуется с задуманной богами системой народоуправления.
Через шесть дней, на седьмой, удрученные греки достигли какого-то острова и обнаружили небольшой тихий залив между угловатых прибрежных утесов. Корабли носили на себе следы многодневной бури, и в ближайших планах Одиссея был их очередной ремонт. У многих не хватало мачт, на иных было много других повреждений. Гребцы-рабы так устали, что не было даже слышно голосов, помогавших соблюдать ритм при гребле. Одиссей внимательно вглядывался в мрачные скалы, горы за ними, луга и леса, совещаясь с Эврибатом: «Мы где-то на краю земли. Нас занесло, похоже, к великому Океану, обтекающему землю». Одиссей подал знак, и корабли вошли в тихие воды бухты. Ита-кийцы поставили суда плотными рядами в заливе, связав их между собой канатами, чтобы облегчить ремонт. Царский корабль не поместился рядом с остальными, и царь приказал оставить его отдельно у самого выхода в открытое море, привязав его к утесу (по другой версии мифа это благоразумный Одиссей из осторожности повелел выбрать такое место для его корабля). От берега в глубь острова вела каменистая тропа. Одиссей отправил глашатая с двумя воинами на разведку с целью узнать, какие здесь живут люди, следующими словами: «Если эти места населены могущественным народом, постарайся завязать с ними дружественные отношения. Нам нужно отдохнуть, набрать запас пресной воды, пищи и выменять материалы для починки кораблей». Один из ахейцев, направившихся с Эврибатом на разведку, в пути спросил: «Если город богат, может быть, нам удастся поживиться? Мы давно уже не нападали на прибрежных жителей». Эврибат на это ответил: «Царь наказал завязать с жителями дружеские отношения и воспользоваться их помощью для починки кораблей. Ну а когда корабли будут в порядке, безусловно, он не откажется захватить добычу, если представится случай – ведь мы все хорошо знаем нашего вождя». Встретив первого аборигена, загорелого человека очень высокого роста, Эврибат, опытный в посольских делах, подошел к нему с вопросом, к какому же народу занесла их буря. Это оказались лестри-гоны. Эврибат объяснил, что они посланы к вождям племени завязать дружеские отношения и просить о гостеприимстве. Пока продолжался разговор, путники достигли города. К своему удивлению, греки нигде не видели пасущихся стад, зато встретило громадного роста девушку, которая после короткого разговора с первым спутником греков и лестных слов Эврибата, умолчавшего о набегах дружины Одиссея в Троаде, повела их в город во дворец своего отца Антифата, повелителя лестриго-нов. Во дворце они увидели жену Антифата, еще более высокую, чем их проводница. Та громогласно повелела позвать своего мужа, бывшего на собрании старейшин. В это время осторожный Эврибат, оставив во дворце одного из спутников, вышел с другим на улицу и стал ждать исхода переговоров. Он увидел, что высоченный Антифат с вооруженной свитой быстро вошел во дворец, а затем ахейцы услышали крик оставленного во дворце товарища и звон оружия. Антифат с первых же слов посла понял, что перед ним грабитель из тех ахейцев, что в течение десятка лет, воюя с Троей, разоряли окрестные народы. Поняв, что их товарища убили, греки, охваченные ужасом, обратились в бегство и прибежали к кораблям раньше погони разве что чудом. Но им не хватило времени, чтобы предупредить остававшихся в бухте об опасности – Антифат сразу созвал лестригонов, которые длинными шагами побежали на берег моря. Отрывая от утесов целые скалы, они стали разбивать ими связанные друг с другом корабли. Сквозь треск ломающихся снастей и крики убиваемых не были слышны команды Одиссея, пытавшегося организовать сопротивление. Как безумные, метались ахейцы, поднимая якоря и садясь за весла, но лестригоны убили всех воинов с 11 кораблей, а сам царь с трудом спасся на своем судне, перерубив единственный удерживающий его на привязи канат, и оставив на оставшихся кораблях и на берегу своих гребцов-рабов. Так из 12 кораблей у Одиссея остался только его единственный. Выйдя в открытое море, Одиссей некоторое время ожидал, не вырвется ли еще кто-нибудь из греков из неравной схватки. Однако погибли все, включая верного и разумного Эврибата, а местные рослые воины, нанизав их тела на колья, унесли в свой город, чтобы употребить в пищу. Охваченный горем и злобой, смотрел итакийский вождь на страшную бухту, где после долгих лет странствий, десятков битв, нашли неожиданную гибель его товарищи. Одиссею ничего не оставалось, как плыть прочь от опасного берега и вновь, уже который раз, брать курс на Итаку. Однако теперь он уже не мог помышлять о славном возвращении на родину – его дружина забрала с собой в иной мир громкую славу троянских битв. Кругом вновь было необъятное и бурное море, в котором оставшихся греков ждали новые опасные приключения.
