победить лишь одно увлечение – велосипед. Это был трофейный немецкий «взрослый» велосипед – необыкновенно легкий и прочный. Так как он был слишком большим для меня, мне пришлось изощриться, чтобы научиться кататься на нем, продевая ногу в раму и изгибаясь всем телом, чтобы достать педали. Этот велосипед стал моим самым большим другом на все время детства до начала юности.
Празднование Нового года в школе надолго запомнилось особым чувством душевной чистоты зимнего вечера с медленно кружащимся снегопадом и особым праздничным ощущением, непохожим на другие праздники. Изготовление и раскрашивание новогодних масок было веселым приготовлением к праздничному школьному вечеру. Мы сами вырезали из бумаги снежинки, звездочки, гирлянды и развешивали все эти украшения в школьном зале. А на центральной площади, рядом со школой, уже возвышалась городская елка, сиявшая множеством разноцветных лампочек. Из репродукторов звучала красивая мелодия: «А снег идет, а снег идет, и все вокруг чего-то ждет…» Светлое мерцание падающего снега, елка в праздничном убранстве, необыкновенно чистое состояние души говорили об иной, сокровенной благодати Рождества Христова, но, к сожалению, я тогда забыл эти слова, увлеченный блестящей мишурой искусственных, придуманных людьми торжеств.
Процесс учебы становился для меня все менее интересным, переходя в нудную обязанность. Гораздо интереснее было встречаться в школе с друзьями и проказничать на уроках. Часто мои шутки, сами собой слетавшие с языка, заставляли хохотать не только весь класс, но и самих учителей, что обычно заканчивалось выдворением меня за дверь.
Из школьных лет пятых – шестых классов запомнились двое моих неразлучных друзей – Алексей и Юра. Национальности для нас не существовало. Лишь повзрослев, я понял, что один из них был грек, а другой – поляк, наверное, из семьи ссыльных. В это время гремела популярная песня «Бэсамэмучо», и это прозвище, данное мне Алешей, надолго прилипло к моему имени. Алексей нравился мне живостью характера. Тогда итальянские песни входили в моду, и он задорно горланил на школьных переменах: «Марина, Марина, Марина!» Еще этот непоседа хорошо изображал военную трубу в известной песне тех лет «Солдаты, в путь…»
Юрий держался скромнее и серьезнее. Он удивлял меня умением играть на семиструнной гитаре и петь «В глубоких теснинах Дарьяла». Кроме того, он любил книгу «Туманность Андромеды», как и я, и этим сильно меня привлекал. Оба друга являлись преданными почитателями моих многочисленных рисунков на тему военных сражений.
Запуски первых спутников, а затем полет Гагарина потрясли наше воображение. Увидеть спутник в ночном небе и показать его другим считалось невероятной удачей. Иной раз, после уроков, мы углублялись в дискуссии об устройстве Вселенной.
– Вы знаете, что находится в космосе? Кто скажет? – начинал, обычно, Юра.
– Планеты, звезды и галактики. – перечислял я.
– Правильно. А космос в чем находится?
В этих словах уже звучало некоторое ехидство.
– В вакууме. – припоминал я.
– А что такое вакуум?
– Пустота.
– Так. А пустота в чем?
– Как в чем? – вступал Алеша. – Пустота – это ничего. Значит, ни в чем!
– А как же это держится ни в чем? – торжествовал Юра.
– Падает, наверное, куда-то! – заключал Алексей.
– А мне кажется, что вакуум тоже в чем-то находится… – высказывал я предположение. И мы замолкали, потрясенные тайнами мироздания.
– Да хватит вам, заладили, космос – это космос. Айда в мяч играть! – задорно потряхивал Алексей большим чубом, пиная принесенный мяч.
Родители, заметив мое чрезмерное увлечение играми, стали более строго относиться к школьным занятиям, поэтому приходилось подавлять свое нерасположение к учебе и учиться ради хороших отметок. Только на уроках литературы душа оживала и словно пробуждалась. В это время произошло мое знакомство с рассказами Чехова, который стал мне очень близок тонким проникновением в характеры людей и еще потому, что его книги были у нас в домашней библиотеке. Глубокое воздействие пьес Чехова открылось мне гораздо позже. Гоголь был еще закрыт для меня, возможно, из-за того, что приходилось заучивать отрывки из его повестей. Достоевский был изъят полностью из всех школьных программ. О нем я прочел в энциклопедии, что это «мракобес» и «ярый реакционер».
На уроках литературы моего сердца коснулась трогательная нежность и мелодичность стихов Тютчева и Фета, которые надолго остались в моей памяти. Учительница литературы предложила всем попробовать написать стихотворение для прочтения в классе. Прибежав домой, я, ради вдохновения, уселся перед окном, за которым мелкий весенний дождик затянул мокрой сеткой мокнущие кусты цветущей сирени. Даже мама удивилась моему долгому сидению у окна и встревожилась:
– Что-то случилось в школе, сынок?
– Нет, мама, это я пишу стихотворение!
– Ах, вот как! – засмеялась она. – Вот и в нашей семье родился поэт!
Множество ощущений и мыслей нахлынули на меня, но сердце еще
