– Отче, иди сюда, научу рубить лапы, тебе это дело пригодится!
В недолгое время иеромонах уже ловко орудовал топором, сидя на возвышающейся стене храма. Отец Пантелеймон, видя, что строительные работы неплохо продвигаются без него, взялся поварить. В честь нашего приезда он испек торт, умудрившись сделать его из галет – остатков «гуманитарной» помощи.
В две недели нам удалось возвести церковь под стропила. Осталось накрыть ее кровлей из дранки. Заготовленной дранкой поделился с нами Василий Николаевич, привезя ее с пасеки. Заодно он доставил на Решевей и громоздкую железную печь из толстого металла.
Вместе с ним ушел на Псху служить отец Ксенофонт, с которым отправились и наши гости, жаждущие общения с местными жителями. Пчеловод подарил нам флягу свежего меда, предупредив, что этим летом мед в основном пчелы принесли «дурной», пусть отстоится. К обеду геолог наполнил литровую банку «дурным» медом и поставил на стол.
– Эх, угостимся на славу свежим медком!
– Отец, его есть нельзя, пусть до осени постоит! Помощник отца Пимена как-то наелся такого меда, потом катался по земле и кричал: «Ой, мама, умираю!»
– Умер, что ли?
– Нет, не умер. Через два часа все прошло. Говорят, что «дурной» мед – лекарство от всех болезней, только принимать его нужно понемногу. У меня самого от такого меда искры из глаз сыпались, а я только лизнул его на пробу…
– Ерунда, организм у меня крепкий, все переварит!
Инок щедро намазал медом большой кусок лепешки. Мы сидели в летней кухне у большого раскрытого окна. За окном синел перевал Доу с повисшей на нем грядой белых кучевых облаков. Среди зеленого буйства леса под перевалом продолжал цвести каштан. Наш сад принес в этом году славный урожай. Обрезанные мною деревья были усыпаны поспевающими яблоками, грушами и черносливом. У заборчика возле дома под летним ветерком кивали головками розовые лилии.
– Отче Симон, что это все вокруг такое белое? – изумленно прервал инок наше молчание.
– Нет, все нормально, зеленое! – засмеялся я, полагая, что мой собеседник шутит. Но он продолжал безсвязно говорить:
– А я говорю, белое! – И пробормотал: – Что-то мне нехорошо…
Он тяжело поднялся и, пошатываясь, пошел за угол дома. Не дойдя до угла, геолог зашатался и упал, сильно ударившись головой о деревянные балки стены.
Я кинулся к нему: неужели убился? Отец Пантелеймон слабо стонал. Лицо его было пугающе бледным. Я попробовал приподнять моего друга, чтоб завести в дом, но он оказался слишком грузным для меня. Пришлось положить геолога на одеяло и оттащить в тень под ореховое дерево. Выпив немного воды, инок простонал:
– Что это было со мной? Голова раскалывается!
– Ты отравился «дурным» медом, отец, упал в обморок и сильно ударился головой об стену.
– Понятно. Я полежу чуть-чуть, все вокруг кружится…
К вечеру мой друг отлежался, сохранив на память о «дурном» меде большой синяк на лбу.
Дождавшись возвращения со Псху иеромонаха и наших гостей, мы загрузили рюкзаки продуктами и книгами. Я тащил рулон желтого пластика, который мне подарили в Королеве на ракетном заводе, и железную печь, обмотав ее острые углы мешковиной. И все же эта тяжелая печь отбила мне спину, похоже, на всю жизнь. От сильных болей в пояснице во время переноски тяжелой печи я закусывал губы, чтобы не стонать. Весь этот путь я говорил про себя: «Господи, прими мои труды в покаяние! Больше ни о чем не прошу…» Отдохнув на Грибзе, мы сделали еще несколько ходок за продуктами для моей зимовки.
Стояло прекрасное начало осени, солнечной и сухой. Пока еще было довольно жарко. Горные вершины, парящие в режущей глаза синеве, и купание под голубыми струями водопада понравились нашим гостям. Кавказ им явно пришелся по душе. Тем не менее инок с братом на привалах уходили в свои воспоминания о Севере:
– Морошка, клюква, комарики, болота…
Вся северная экзотика не сходила с их уст. Они остались влюбленными в северные края, особенно в лесные верховья Печоры. А я был так рад увидеть свою келью, что расцеловал ее порог. В отсутствие в келье похозяйничали сони-полчки. Пришлось заняться уборкой, досадуя на себя самого, что оставил щели в потолке. В церкви мы отслужили несколько литургий. Наши глаза и сердца сияли счастьем.
– Жалко расставаться, отче! – сказал на прощанье геолог. – Но дела ждут. Возможно, я ребят поеду провожать в Сухуми, благослови!
– С Богом! – прощался я с отцом Пантелеймоном и поблагодарил всех друзей за помощь. Их радостные улыбки отразились на моем лице. Вскоре звонкий пересвист птиц заглушил их удаляющиеся голоса. Я оказался один.
