сопровождении дамы, скоро прибыл в указанный дом. Но когда он поднимался в квартиру, дама незаметно скрылась. На звонок священника вышел молодой офицер цветущего здоровья.
– Что Вам угодно, батюшка? – спросил он вошедшего пастыря.
– Меня пригласила сюда какая-то дама к умирающему ее сыну, чтобы исповедать и приобщить его, – ответил священник.
– Тут явное недоразумение, – возразил офицер, – я один живу в этой квартире и не посылал за Вами, я вполне здоров.
Собеседники между тем вошли в гостиную. Висевший над диваном большой портрет пожилой женщины невольно привлек внимание священника, и он сказал:
– Да вот эта самая дама была у меня, она и указала мне вашу квартиру.
– Помилуйте, – ответил хозяин, – это портрет моей матери, умершей двадцать лет тому назад.
Пораженный таким обстоятельством, офицер выразил желание исповедаться и приобщиться и на другой день скончался от разрыва сердца («Из области таинственного» свящ. Д. Булгаковского, изд. 1895 г.).
12. Из воспоминаний В.И. Панаева: «Осенью 1796 года тяжкая болезнь родителя вызвала отца моего в Туринск. Он поспешил к нему вместе со своею супругою, нежно им любимою, и почти со всеми детьми и имел горестное утешение лично отдать отцу последний долг; но через несколько дней (26 октября) на обратном пути из Сибири скончался от желчной горячки в Ирбите, где и погребен у соборной церкви.
Супружеский союз моих родителей был примерный; они жили, как говорится, душа в душу. Мать моя, и без того огорченная недавнею потерею, лишившись теперь неожиданно нежно любимого супруга, оставшись с восемью малолетними детьми, из которых старшему было тринадцать лет, а младшему один только год, впала в совершенное отчаяние, слегла в постель, не принимая никакой пищи, и только изредка просила пить. Жены ирбитских чиновников, видя ее в таком положении, учредили между собою дежурство и не оставляли ее ни днем, ни ночью. Так проходило уже тринадцать дней, как в последний из них, около полуночи, одна из дежурных барынь, сидевшая на постланной для нее на полу перине и вязавшая чулок (другая спала подле нее), приказала горничной запереть все двери, начиная с передней, и ложиться спать в комнате перед спальнею, прямо против незатворенных дверей – для того, чтобы, в случае надобности, можно было ее позвать скорее. Горничная исполнила приказание: затворила и защелкнула все двери, но только что, постлав на полу постель свою, хотела прикрыться одеялом, как звук отворившейся двери в третьей комнате остановил ее; опершись на локоть, она стала прислушиваться. Через несколько минут такой же звук раздался во второй комнате и при ночной тишине достиг до слуха барыни, сидевшей на полу в спальне; она оставила чулок и тоже стала внимательно прислушиваться. Наконец, щелкнула и последняя дверь, ведущая в комнату, где находилась горничная… И что же? Входит недавно умерший отец мой, медленно шаркая ногами, с поникшей головою и стонами, в том же жилете и туфлях, в которых скончался. Дежурная барыня, услышав знакомые ей шаги и стоны, потому что находилась при отце моем в последние два дня его болезни, поспешила, не подымаясь с пола, достать и задернуть откинутый для воздуха полог кровати моей матери, которая не спала и лежала лицом к двери, но, объятая ужасом, не успела. Между тем, он вошел с теми же болезненными стонами, с тою же поникшею головою, бледный, как полотно, и, не обращая ни на кого внимания, сел на стул, стоявший подле двери, у кровати, в ногах. Мать моя, не заслоненная пологом, в ту же минуту его увидела, но от радости, забыв совершенно, что он скончался, воображая его только больным, с живостью спросила: «Что тебе надобно, друг мой?» и спустила уже ноги, чтобы идти к нему, как неожиданный ответ его: «Подай мне лучше нож» – ответ, совершенно противный известному образу его мыслей, его высокому религиозному чувству, – остановил ее и привел в смущение. Видение встало и, по-прежнему не взглянув ни на кого, медленными шагами удалилось тем же путем. Придя в себя от оцепенения, дежурившая барыня разбудила свою подругу, и вместе с нею и горничною пошла осматривать двери: все они оказались отворенными!
Событие непостижимое, необъяснимое, а для людей, сомневающихся во всем сверхъестественном, и невероятное; но ведь оно подтверждается свидетельством трех лиц! Если б видение представилось только одной матери моей, то, пожалуй, можно бы назвать его следствием расстроенного воображения женщины больной и огорченной, все помышления которой сосредоточены были на понесенной ею потере. Здесь, напротив, были еще две сторонние женщины, не имевшие подобного настроения, находившиеся в двух разных комнатах, но видевшие и слышавшие одно и то же. Смиримся пред явлениями духовного мира, пока недоступными исследованиям ума человеческого и, по-видимому, совершенно противными законам природы, нам известным. А разве мы вполне их постигли?» («Вестн. Европы», 1866 г., сент.).
13. Видение Софии Александровны Аксаковой. «Нижеследующий рассказ относится ко времени первого замужества моей покойной жены, – сообщает А. Аксаков, – и был написан ею по моей просьбе в 1872 году; воспроизвожу его здесь дословно по ее рукописи. Когда в 1873 году, будучи в Берне, мы познакомились с профессором Перти, который, как известно, специально изучал подобные явления, он очень заинтересовался этим рассказом; получив его от жены в немецком переводе, он поместил его в «Psychische Studien» (1874 г., стр. 122 и 166) со своим примечанием, в котором поясняет, почему это видение не могло быть чисто субъективным; тут же помещено и мое, сколь мне кажется, довольно подходящее объяснение для таинственного «пергаментного свертка». Этот рассказ появился потом и на английском языке в журнале «Spiritualist» (1874 г., т. I, стр. 183), и в книжке «Spirits before our eyes», изданной в Лондоне в 1879 году Гаррисоном».
«Это было в мае 1855 года. Мне было девятнадцать лет. Я не имела тогда никакого понятия о спиритизме, даже этого слова никогда не слыхала. Воспитанная в правилах греческой православной церкви, я не знала никаких предрассудков и никогда не была склонна к мистицизму или мечтательности. Мы жили тогда в городе Романове-Борисоглебске Ярославской губернии. Золовка моя, теперь вдова по второму браку, полковница Варвара Ивановна Тихонова, а в то время бывшая замужем за доктором А.Ф. Зенгиреевым, жила с мужем своим в городе Раненбурге Рязанской губернии, где он служил. По случаю весеннего половодья всякая корреспонденция была сильно затруднена, и мы долгое время не получали писем от золовки моей, что, однако ж, нимало не тревожило нас, так как было отнесено к вышеозначенной причине.
Вечером с 12 на 13 мая я помолилась Богу, простилась с девочкой своей (ей было тогда около полугода от роду,
