Ознакомительная версия.
Исихастам, достигшим этой степени, при. Григорий советует быть особенно внимательными и осторожными по отношению к своим внутренним переживаниям, так как на этой стадии обыкновенно бывают обманчивые явления благодаря действию нашего воображения. Доверять им следует только после самого тщательного испытания.
Особенно подробно излагает учение об исихии св. Григорий Палама, который является «наилучшим теоретиком и систематизатором[53] созерцательной исихии». Его взгляд таков[54]. После падения во грехе преступления первозданные подверглись прежде всего смерти душевной, которая состоит «в отчуждении и удалении от Бога, так как жизнь души есть общение и единение с Ним». За смертью душевной последовала и смерть телесная, как необходимое последствие преступления. Смерть телесная, по милосердию Божию, явилась, однако, не сразу, чтобы человек имел время покаяться. Таким образом, цель земной жизни – «возвращение через покаяние к Богу, усыновление Ему и единение с Ним». По той тесной связи, какая существует между душой и телом, взаимно восполняющими друг друга, цель эта может быть достигнута не одной душой, но непременно в союзе с телом, которое для этого должно быть поставлено в известные условия. На и лучшие условия для покаянной жизни представляет безмолвие (исихия). Подвиг безмолвия дает полную возможность непрестанной молитвой быть всегда в общении с Богом и очищает от страстей, гнездящихся в трех душевных силах: мыслительной, чувствовательной[55] и желательной. Прежде всего должно стараться об очищении желательной силы, к которой обычно приражаются страсти: любостяжание или сребролюбие, как корень всех их, далее честолюбие, человекоугодничество и чревоугодие. Следствием такого очищения будет духовная нищета. Из нее проистекает плач или душевное сокрушение с самоукорением, чем очищается вторая душевная сила – чувствовательная. После этого следует очищение третьей силы – мыслительной, или умственной. Ум наш, благодаря внешним чувствам, обыкновенно «отвлекается и рассеивается», но исихаст должен устранить эту рассеянность при посредстве так называемого «кругового движения» ума, обращая его к самому себе и собирая в сердце, которое есть как бы склад или хранилище помыслов (Мф. 15:19). Собирание ума для начинающих – дело в высшей степени трудное, так как ум постоянно стремится к обычной рассеянности. Легче всего оно достигается через дыхание[56] (αναπνοή). Прп. Григорий допускает, однако, и другие способы для достижения той же цели, как, например, сосредоточение взора на одном каком-нибудь предмете[57]. Так, по крайней мере, подвизались совершеннейшие исихасты прежнего времени, и это не воспрепятствовало им угодить Богу и удостоиться пророческого дара.
Непрестанная сосредоточенная молитва возводит исихаста на высшую степень исихии – созерцание, за которым следует Божественное озарение, когда подвижник осиявается Божественным несозданным светом, подобным тому, какой видели апостолы на Фаворе. Этот свет созерцается исихастом как ведомо одному только Богу и не есть результат усилий и подвигов исихаста, но дар благодати Божией. Это и есть высшая степень единения[58] с Богом и оббжение (θέωσις), которое нужно понимать не как изменение и переход души в Божественную сущность, но только как преобразование ее действием (энергией) Божества.
Ватопедский монастырь, в котором подвизался при. Савва, – один из древнейших и замечательнейших монастырей афонских. Этот монастырь расположен на северо-восточном склоне Афона, на берегу залива Контессо, на месте какого-то древнего[59] города. Построенная, по преданию[60], еще в IV столетии[61], эта обитель до времен св. Афанасия Афонского (X в.) лежала в развалинах. Восстановителями[62] ее явились прибывшие в конце X столетия (между[63] 972 и 980 г.) из Адрианополя трое богатых и благочестивых мужей: Афанасий, Николай и Антоний. По совету св. Афанасия они восстановили[64] запустевший (после арабского[65] нашествия) Ватопедский монастырь, ввели в нем принятый из рук св. Афанасия устав[66], жили в нем, скончались и погребены в монастырском храме[67]. В первый раз мы встречаем эту обитель в документе[68] от 985 года, индикта 13-го, где в числе других подписей находится и подпись Николая, монаха и игумена Ватопедского (Βατοπεδίου). В начале XI века Ватопед был уже многолюден[69] и занимает второе[70] место (первое после Лавры св. Афанасия) в ряду великих афонских обителей. В протатском афонском деле[71]от 1071 года упоминается игумен этой обители Феодосий, по просьбе которого прот Павел с судными старцами произвел размежевание владений Ватопеда от обители Каллиника. В том же[72] (XI) столетии к Ватопеду была присоединена небольшая обитель Иеропатора, а позже обители: Верриота, Калестраили Калеци, св. Димитрия, Ксистра, Триполита, Ковача (Χαλκζως) и Трохала. В конце XII века сербский краль Стефан Неманя (в иночестве Симеон) с сыном своим Саввой (впоследствии архиепископом Сербским) устроили в Ватопеде трехъярусные[73] келлии, 7 параклисов[74] и приписали[75] к обители разные метохи (земельные владения). В XIII столетии Ватопед был опустошен[76]и разорен приверженцами унии и обновлен[77] императором Андроником Старшим[78](1282–1328 гг.). Новыми благодетелями[79]Ватопеда были императоры: Иоанн V Палеолог (1341–1375), Иоанн VI Кантакузин[80] (1347–1355), а также сербский король Стефан Душан (1336–1356) и др.
В последний[81] раз Ватопед был обновлен в конце XIII столетия. Киновиальное (общежительное) устройство Ватопед сохранял до 1541 года[82], а с этого времени до наших дней (с небольшим перерывом около 1575 г.) остается идиоритмом (своежительным).
Из многочисленных святынь Ватопеда должно отметить особенно хранящуюся здесь часть Пояса Богоматери[83], подаренную, как думают[84], сербским кралем Лазарем (1372–1389 гг.). В настоящее время Ватопедский монастырь один из богатейших и обширнейших монастырей афонских. Он имеет форму треугольника и обнесен стеной с бойницами и башнями.
С трех сторон его окружают горы, покрытые роскошными лесами. Их свежая зелень, чередуясь с разбросанными кругом цветущими нивами, благовонными виноградниками и ароматными садами, делает местоположение Ватопеда чисто райским[85]уголком мира.
Списки и издания жития преподобного Саввы
Житие при. Саввы имеется в нескольких списках. Главнейшие из них: ватопедский (Cod. 89 monasterii Βατοπεδίου), московский (Синодальная Библиотека. № 257. Л. 122) и венецианский (Gr. I. Marci biblioth., cod. Manuscr. Venetiis 1740). Греческий текст в первый раз издан А. Пападопуло-Керамевсом в 1898 году в «'Ανάλεκτα'Ιεροσολυμιτικἡς Σταχυλογίας» (Т. V. Σ. 190–359) Ἐν Πετρούπολει по ватопедской рукописи, сверенной с другими. Эта рукопись, по палеографическим и др. данным конца XIV или начала XV столетия, состоит из 167 бумажных листов (дл. 0,17, шир. 0, 12), из которых первые три новейшие и содержат начало жития при. Саввы. Они списаны архимандритом и скевофилаксом Ватопедской обители Иаковом Карпенисиотским в 1835 году с другой рукописи, находящейся в лавре св. Афанасия на Афоне. Сокращенное житие св. Саввы на русском языке напечатано в седьмом издании Афонского патерика[86]. Предлагаемый перевод полного жития прп. Саввы сделан нами с изданного А. Пападопуло-Керамевсом греческого текста.
Житие и деяния преподобного Саввы Нового, Ватопедского, подвизавшегося на Святой Горе Афон
Cвятитель Филофей Коккин, патриарх Константинопольский
Предметом настоящего слова[87] является дивный Савва, о котором столько говорят в настоящее время (ὑπόθεσις ἀγώνων).
И в этом нет ничего странного или необычного для нас, так как он (Савва) всегда, бывало, предлагал нам темы для рассуждений как относительно того, что касалось нас, так и того, что относилось к посторонним, и казалось, что наши рассуждения и мысли доставляли ему даже удовольствие и наслаждение[88]. Теперь он себя самого предлагает высоким предметом слова, чтобы мы как можно лучше могли познакомиться с ним, славным не только при жизни, но и по преселении отсюда, а также подражать и следовать его делам и учению.
Действительно, если бы я дерзнул сам взяться за это дело, надеясь на силу своего слова и высоту созерцания[89] (θεωρίας), то это было бы, мне думается, величайшей глупостью с моей стороны и почти сумасшествием, а для имеющих ум я показался бы воображающим о себе слишком много. Даже если я многих превосходил словом и добродетелью, и то не послужило бы мне оправданием, так как предлежащий (предмет повествования) настолько высок, что если бы для изображения его вся существующая ныне у людей сила слова соединилась вместе, и тогда едва ли бы вышло что-нибудь. Но так как вышеестественная жизнь и деяния его были делом обильно излившейся на него благодати, то ее же дело дать и сверхъестественную силу повествованию о нем для удивления потомков и на общую пользу. Глубоко убежденный в этом, а ничуть не по самомнению, я с благими надеждами приступаю к повествованию об этой любомудрой и дивной душе, которая слово считала некоторым образом сопутствующим добродетели и эту прекрасную чету признавала тесно связанной друг с другом; она сама этим дышала и нас этому учила. Поэтому, так как славная жизнь его была необычайным училищем и слова, и добродетели, то и должно рассказать о ней любителям последней далеко, однако, не во всех подробностях, ибо это невозможно как потому, что нет человека, которому были бы известны все его подвиги, так и потому, что невозможно было бы всех их заметить по причине их многочисленности. Мы изложим пока только то, что сами видели или слышали от него или что узнавали от тех, кто его близко и хорошо знал, особенно же то, чему он сам учил и наставлял и о чем любил беседовать.
Ознакомительная версия.
