Елена Блаватская - Из холодного края

Примерно год тому назад во время празднования Рождества в одной из старинных усадьб, а точнее – в родовом замке одного из богатейших землевладельцев Финляндии, собралось многочисленное общество. Здесь сохранилось многое, присущее гостеприимству и радушию наших предков, равно как сохранились и средневековые обычаи, основанные на традициях, безотчетных предубеждениях и суевериях, наполовину финских, наполовину русских, причем последние привносились сюда богатыми представительницами прекрасного пола с берегов Невы. Уже нарядили елки и приготовили все принадлежности для ворожбы. Ибо вся обстановка старинного замка способствовала этому: мрачные, выцветшие от времени портреты знаменитых предков, рыцарей и дам их сердца, старинные заброшенные башни с бастионами и высокими готическими окнами; таинственные хмурые аллеи, темные и бесконечные подвалы, незаметно превращающиеся в подземные переходы и пещеры, позабытые тюремные камеры, часто посещаемые неугомонными призраками героев местных сказаний. Короче говоря, старинный замок являл собой наилучшее место для кошмаров, описанных в романтических историях. Но увы! на этот раз они не служили ни для какой цели, ибо в настоящем повествовании старые добрые ужасы не играют никакой роли, как это могло бы показаться…

Главный герой нашей истории – самый заурядный, прозаический человек… назовем его Эрклер. Да, доктор Эрклер, профессор медицины, наполовину немец по отцу, а с материнской стороны – совершенно русский по воспитанию и образованию. Это был человек плотного телосложения, как и многие другие простые смертные. Тем не менее, с ним произошли весьма экстраординарные события.

Как оказалось, Эрклер был заядлым путешественником и некогда сам вызвался сопровождать в кругосветное путешествие одного из самых знаменитых в мире исследователей. Неоднократно они лицом к лицу встречались со смертью, то изнывая от палящего солнца тропиков, то замерзая в арктических льдах. Но несмотря на все эти опасности, доктор с неослабевающим энтузиазмом рассказывал об их «зимовках» в Гренландии или на Новой Земле, о бесплодных равнинах Австралии, где они на завтрак ели кенгуру, а на ужин – эму, после чего едва не погибли от жажды во время перехода через совершенно безводное место, занявшего у них сорок часов.

– Да, – обычно замечал он. – Я испробовал на себе все, кроме того, что вы назвали бы сверхъестественным… Безусловно, если сбросить со счетов одно определенно исключительное событие в моей жизни… когда я познакомился с человеком, о котором сейчас расскажу… и весьма необычных, я бы даже сказал – необъяснимых последствий этого знакомства.

Присутствующие громко потребовали от доктора объяснений, и он, вынужденный уступить, приступил к рассказу.

– В 1878 году мы были вынуждены остановиться на зимовку на северо-западном берегу Шпицбергена. Мы тогда предприняли попытку за очень короткое лето добраться до Северного полюса; однако, как водится, все наши усилия потерпели крах из-за айсбергов, и после нескольких бесплодных попыток, нам пришлось отказаться от этой затеи. Не успели мы решить, что предпринять, как наши пароходы в Проливе Мюссель зажало между торосами льда, и на восемь долгих месяцев мы оказались отрезаны от всего человечества. Признаюсь, лично я сначала чувствовал себя ужасно. Но особенно мы пали духом, когда одной штормовой ночью снежный ураган унес почти все материалы, заготовленные нами для строительства зимовья. И в ту же роковую ночь мы лишились больше сорока оленей из нашего стада. Сами понимаете, скорая перспектива голодной смерти не поднимает настроения. Ведь вместе с оленями мы потеряли нашу основную линию обороны против полярных морозов, ибо в этом климате человеческому организму требуется повышенное тепло и основательная пища. Но в конце концов мы смирились с утратой, и даже привыкли к местной пищи, оказавшейся еще больше питательной едой – тюленям и тюленьему жиру. Из остатков древесины наши люди возвели строение и аккуратно разделили его на два отсека: один предназначался для наших трех профессоров и меня, второй же – для себя самих. Им удалось построить несколько деревянных сарайчиков для метеорологических, астрономических и магнетических целей, добавив к ним хорошо укрепленное стойло для нескольких оставшихся оленей. После же началась нескончаемая вереница безрассветных дней и ночей, которые почти ничем не отличались друг от друга, разве что темно-серыми оттенками. Порой на нас нападала хандра, и это было ужасно! В сентябре мы решили отправить домой два из трех наших пароходов, однако преждевременно и непредвиденно нас окружили льды, что полностью разрушило наши планы. И вот, мы остались со всей нашей командой, и поэтому нам пришлось все больше и больше экономить скудную провизию, топливо и свет. Лампы мы использовали только с научными целями, а все оставшееся время нам приходилось довольствоваться Божьим светом – от луны и арктической Авроры… Но как вам описать великолепное, ни с чем не сравнимое северное сияние! Кольца, стрелы, гигантское зарево из аккуратно отделенных друг от друга лучей, переливающихся самыми яркими и разнообразными цветами. Самыми прекрасными были лунные ночи ноября. Все вокруг точно окрасилось яркими цветами! И эта игра лунных лучей на снегу и ледяных скалах завораживала. Это были сказочные ночи.

– И вот, в одну из таких ночей, – продолжал Эрклер, – а возможно – и дней, ибо, насколько я помню, с конца ноября до почти середины марта мы совсем не видели сумерек, и поэтому не могли отличить день от ночи – мы вдруг завидели издалека, что в игре разноцветных лучей, окрашивающих снежные равнины золотисто-розовым цветом, двигается какое-то темное пятно… Оно постоянно увеличивалось, и казалось, что оно приближается прямо к нам. Что это такое?.. Оно было похоже на оленя или на небольшую группу людей, быстро идущих по снежной пустыне… Но животные в этих краях были белые, как все остальное вокруг. Тогда, что же это было? Человеческие существа?..

Мы не могли поверить нашим глазам. Да, к нашему убежищу приближалась группа людей. Их оказалось примерно пятьдесят охотников на тюленей, идущими за своими проводником – Матилиссом, знаменитым бывалым моряком из Норвегии. Они тоже попались в ледяную ловушку айсбергов, как и мы.

– Как вы узнали, что мы здесь? – осведомились мы.

– Старый Иона, старейший из группы, показывал нам дорогу, – отвечали они, показывая на почтенного старика с совершенно седыми волосами.

– И в самом деле, их проводнику гораздо больше подобало бы сейчас сидеть у домашнего очага, нежели отправиться с более молодыми людьми на охоту на тюленей в арктические земли. Мы так и сказали, по-прежнему изумляясь, как он узнал о нашем пребывании в этом царстве белых медведей. На что Матиллис и его спутники улыбались, уверяя нас, что «старому Ионе» известно все на свете. И еще они заметили, что мы, должно быть, новички в арктических землях, ибо не знали о выдающейся личности Ионе и удивлялись всему, что он говорил.

– Вот уже почти пятьдесят пять лет, – произнес главный охотник, – как я ловлю тюленей в Полярных морях, и сколько помню, я всегда знал его, причем точно таким же, как нынче: старым, седобородым человеком. И, насколько помню, в те дни, когда я маленьким мальчиком впервые вышел в море вместе с отцом, мой папа частенько рассказывал мне о старом Ионе то же самое. И всегда он прибавлял, что и его отец и его дед, будучи совсем детьми, тоже знали о старом Ионе, и никто из них не помнил его иным, чем человеком, седым, как эти снега. Наши предки прозвали его «всеведущий седоволосый», посему мы, охотники на тюленей, зовем его так же и по сей день.

– Не хотите ли вы убедить нас, что ему двести лет? – рассмеялись мы. И некоторые из наших матросов столпились вокруг этого седого, как лунь, чуда и засыпали его вопросами.

– Дедушка, ответьте нам, сколько вам лет?

– Я и в самом деле не знаю, дети мои. Я живу столько, сколько отмерил мне Господь Бог. А что касается моих лет, я их никогда не считал.

– А как вы узнали, дедушка, что мы зимуем именно в этом месте?

– Бог направлял меня. А откуда мне стало об этом известно – не знаю; если не считать того, что я знал… я знал, куда держать путь.