7.456. Всякий, чье сознание уже может вместить смысл Иерархии, должен, прежде всего, отказаться от хуления духа. Много недостойной хулы произносится и мыслится между обычными делами дня и ночи. Самый опасный яд вырабатывается этими неуловимыми предательствами. Часто следствие их бывает ужаснее, нежели один проступок крупного невежества. Нелегко отвыкнуть от мерзости хуления, ибо сложна граница между белым и черным. Называем заразу эту черной язвой, подобной раку. Впрочем, значение рака вообще недалеко от последствия духовной мерзости. Как стремление к Руководителю, так нужно воспитывать в себе осознание Высшей Иерархии. Считайте, что, заключая записи об Иерархии, Мы ничего не кончаем, но лишь приоткрываем Врата следующие.
7.457. Духотворчество есть самое мощное притяжение сил. Вокруг зерна группируются различные частицы, которые объединяются одним и тем же огненным притяжением. Каждое начинание может существовать лишь этим огненным притяжением, потому мощь Иерархии есть тот великий Магнит, который все держит в сцеплении и расширяет все возможности. Принцип Иерархии заложен во всех жизненных проявлениях. Принцип Иерархии ведет весь Космос. Так духотворчество насыщает огнем все проявления пространства. Символ Великого Водительства заложен в Космосе.
7.458. Страх порождает безобразие. Ничто, пришедшее от боязни, не имеет достойного значения. Нельзя приблизиться к Иерархии через боязнь. Невозможно понять приложение Цепи Высшей без осознания вреда страха. Много путей Иерархии, но скользкое шатание ужаса не выдержит подъема по скалам, и дрожащая рука не ощутит поручней, заботливо приготовленных. Условие безбоязненности нужно понять наравне с преданностью. Широка преданность, но вы помните, как разноцветен страх. Можно устрашить даже недурного человека, и зараза эта может навсегда лишить его восхождения. Потому от страха нужно лечиться. Кроме психической энергии полезен и мускус, ибо он дает укрепление нервной системе и зажигает оградительную сеть. Так укрепление центров сердца и «Чаши» дает нужную крепость сети. Сердце, «Чаша» огненная! Осветите путь восходящих!
7.459. Пути сердца, пути огненные, которые ведут к восхождению духа, развиваются, насыщаясь одним и тем же импульсом притяжения Космического Магнита. Сколько разных разветвлений имеет чуткое пламенное сердце, но источник его един, и потенциал его является насыщенным одним Источником – Иерархией. Пути сердца, пути огненные идут из Великой Вершины Иерархии и ведут к этой Жемчужине Мира. Так утверждаем пламя сердца и чудесную серебряную нить, которая связывает миры. Так мы побеждаем творчеством, явленным серебряною нитью.
7.460. Смелый глаз не затемнится. Смелый глаз посмотрит в солнце Иерархии. Ни пресмыкание, ни раздражение, ни выгода не будут вратами Иерархии. Но свободное Служение, сердечное почитание и сознательное восхождение приблизят к порогу Света.
Кончаем запись на Великом Дне, когда еще одна ступень Сатья Юги началась. Ступень восхождения повещали давно Писаниями, но пыль базара затемняла глаза людей. Также и теперь спросят: «Где же глас трубный? Где крылья Ангелов? Где смятение гор и морей?» Слепые принимают ураган за зов к трапезе!
Так целение в познании Иерархии Сердца. Учение откроется познавшим путь правильный. Вестник к ним постучится.
Николай Рерих Пантеон русской культуры
В измятом холщовом пакете я получил наконец письмо. Часть пакета залита дождем или волной. Почти полгода я ожидал это письмо. Пока шло мое. Пока шел ответ. Ответ, вероятно, был задержан ледоходом и весенней распутицей.
Да и мог ли я ожидать ранее ответа на мои вопросы? Подумайте, скоро ли обернется письмо, на котором надо написать: «по …. дороге до города …., оттуда переслать по реке …. до устья …. Передать в село … для пересылки с оказией до …. перевала, где вручить крестьянину …. села …… а ему указано, как доставить по принадлежности». Решаю напечатать письмо в том виде, как я его получил. Для меня и для многих оно – исторический документ об известном лице, материал для историка искусства. Для других содержание письма объяснит то, что их еще недавно так волновало и так удивляло. А для тех, которым без имен и местностей (я опущу лишь имена и название мест) письмо моего друга будет малопонятным и лишенным местного интереса, те пусть посмотрят на письмо как на страницу нашей сложной современности.
«Пламя» – так назову я это письмо. Мой друг употребляет в письме это слово неоднократно. Для него оно имеет особое значение.
Пусть друг мой простит, когда узнает, что я напечатал его частное письмо в точном изложении. В письме, видно, он допускает мысль, что содержание могло бы пригодиться писателю для театра. Но я счел нужным напечатать письмо так, как получил его.
Те, кто не верил человеку, пусть поверят залитому волной письму.
«Ты нашел меня. Ты хочешь, настоятельно хочешь, чтобы я сам написал тебе обо всем происшедшем со мной.
Отчего я уехал? Отчего скрылся? Где живу?
Ты пишешь о выдумках и ложных историях, обо мне распускаемых… Пусть, пусть, пусть.
Все описанное уже отошло от меня. Смотрю на прошлое, как на чужую жизнь. Или – как на сон. Второе – вернее.
Сознаюсь, всякие выдумки меня теперь мало тревожат – выяснять я ничего не должен. Но если ты хочешь знать все как было, – слушай.
Просто так, «как было».
Ты спросил, где я сейчас? Слушай.
На севере. На острове. На горе стоит дом. За широким заливом темными увалами встали острова. Бежит ли по ним луч солнца, пронизывает ли их сказка тумана – их кажется бесчисленно много. Несказанно разнообразно.
Жилья не видно.
Когда солнце светит в горах особенно ярко, на самом дальнем хребте что-то блестит. Мы думаем, что это жилье. А, может быть, это – просто скала. Налево и сзади – сгрудились скалы, покрытые лесом. Черные озерки в отвесных берегах. На одном месте камни напоминают старую основу жилища. Нам кажется, что раньше, давно, здесь уже кто-то жил. На огромном валуне кажется выбитой цифра 3 (три) или буква З. По лесам иногда представляются точно старые тропинки, неведомо как возникшие. Незаметно исчезающие…
А, может быть, все это – просто наше воображение…
Массив нашего острова очень древен. По всем признакам, вулканические образования давно закончились. На таких массивах можно бы осуществить нашу давнюю мысль постройки храма, где сохранятся достижения культуры нашей расы. Где на самых прочных материалах, самыми прочными способами будут запечатлены все лучшие достижения человечества. Будут изваяны лучшие чертежи и вырезаны наиболее полезные формулы. При непрочности наших обычных материалов, при невероятной преходящности бумаги, красок и всего – такое хранилище было бы величественно. Тайник знания. Знание для знания. Великое творчество.
Опять мечтания…
Молчаливый человек на черной сойме иногда привозит нам запасы пищи, книги и вести из нашего прежнего мира. Измятые, желтые листки, точно опавшие листья с далеких деревьев.
Тот же человек увозит вести от нас и нашу работу. Увозит. За далекой Чертовой горой скрывается его парус. Точно в бездну бросаем. И не знаем, кто ждет наши посылки. И так дробится власть людей. Так размельчается власть вещей рукотворных.
При отъезде человека на сойме нами овладевает какое-то странное чувство. Но никто не произнесет вслух, что хотелось бы уехать с ним, туда, дальше поселка, где много бочек и рыбы. Через несколько часов это чувство проходит. Человеческое влияние опять нас минует. Такое же странное чувство наполняет нас всякий раз, когда вдали черной точкой покажется сойма. Он ли? Один ли? Впрочем, и это ощущение скоро проходит. Надо изгонять эти ощущения. В основе их – малодушие.
Но человекообразием мы все же не покинуты. В облачных боях носятся в вышине небесные всадники. Герои гоняются за страшными зверями. В смертельных поединках поражают темного змея. Величественно плавают волшебницы, разметав волосы и протягивая длинные руки. На скалах выступают великие головы и величавые профили, грознее и больше изваяний Ассирии.
Если же я хочу посмотреть на труд, войну, восстание, то стоит пройти к ближнему муравейнику. Даже слишком человекообразно.
Не буду говорить, насколько мы все всегда заняты. Сколько всегда остается неисполненной работы.
Не буду говорить о чудесах нашего края. О глубоких, эмалевых красках камней. О самородках серебра, меди, свинца. О парчовых затейливых коврах мха.
Не буду описывать прекрасные картины заката и восхода. Не скажу о великих грозах и сказочных туманах. О сверкающем снеге не буду говорить. Пройду мимо веселых игр волн под утесом.
Не скажу о пещерах и скалах, таких извилистых, таких причудливых…
Не остановлюсь на разноцветной весенней листве, на пышном золоте осенних уборов. Даже не скажу о таинствах засыпающей и вновь проснувшейся природы…
